Но никто не пришёл - Константин Александрович Сутягин

меньшей мере пятнадцать сообщений у восьми разных людей. Новых он писать не хотел, ведь знал, что с ними будет точно так же. Духу позвонить кому-то и спросить обо всём напрямую у него так и не хватило. Да, его терзали многие вопросы, но в то же время он слишком боялся услышать положительный ответ. Уж лучше в неведении…

В голове у него роились самые мрачные мысли. Его могли игнорировать, его могли презирать, недолюбливать. Но, что было страшнее всего — его могли забыть. Он вздрагивал от мысли, что его близкие друзья, с которыми он прожил множество десятков дней и ночей, могли не разлюбить его, а просто забыть. Вычеркнуть из ума его существование. И, встретив кого-то из них в толпе, больше всего он боялся услышать «извини, мы знакомы?». Из глаза выкатилась крупная слеза, выдавая его эмоции при угрюмом и безучастном лице. «Время же ещё есть, они могут задержаться на работе, медленно ехать или идти,» — судорожно перебирал он причины, по которым сейчас мог быть один, когда вокруг так много людей. Причину пытался искать, прежде всего, в себе. «Может, я был навязчив? Бестактен, назойлив, эгоистичен? Что я сделал не так?».

Освещённая фонарями и улыбками прохожих, красивая вечерняя улица сменилась едва различимыми во тьме граффити на стенах двух зданий, меж которыми пристроился проход к дешёвому мотелю. Да, этот проход находился одним концом всё на той же пешеходке, но её свет не попадал сюда, оставляя всю работу тусклой моргающей лампочке задней двери какой-то кофейни. Переулочек был пустым, не считая пары мусорных контейнеров, бродячего кота и его. Дабы спрятаться от людских глаз и не портить никому впечатление от вечерней прогулки, он зашёл сюда и предался эмоцям. Эмоциям самым тёмным: страху, гневу и ненависти — залогу страданий. Бешеная кавалькада страсти закручивала ураган в его душе, рьяно задувая последнюю бледную искорку надежды и веры. Слёзы катились ручьями по его щекам и падали на грязную брусчатку. Звук их падения для него казался выстрелами, раскатами грома. Он раскрыл рот, обнажив зубы, задрал голову вверх до боли в затылке и выпустил ужасный ураган эмоций наружу. Голосовые связки мгновенно вышли из строя, не успев издать и звука. Теперь он стоял с поднятой головой и хрипел. Хрип его никто не слышал, но для него это был самый громкий крик.

Когда глаза высохли, не оставив топлива для слёз, он вышел из переулка с совершенно пустым взглядом и мрачным лицом. Среди потока радостных и счастливых людей он ощущался тёмным сгустком, чёрным маревом, чернильной кляксой посреди света. Он не старался казаться угрюмым и грозным — он просто был, и это чувствовали люди. Он просто шёл по направлению к дому, что лежал в паре десятков километров отсюда.

Разум покидал его, оставляя место только эмоциям, выражать которые уже не было сил, и теперь они просто копились, постепенно раскалывая его голову изнутри. На небе зажигались звёзды, которых он не видел, на город опускался поздний вечер. А в это время его знакомые начинали наперебой писать ему объяснения, что сегодня они были в делах как в шелках, и чтобы он не брал ничего на свой счёт, предлагали подойти через десять-пятнадцать минут. Но телефон давно сдох. Да и на что безумцу изъяснения? Он уже ждал сегодня, и ждал долго. Но никто так и не пришёл.