Часы - Джером Джером

Для насъ самихъ, скрывающихся за этой радужной дымкою, нѣтъ ничего, кромѣ холодныхъ и сырыхъ тумановъ и постоянной боязни, что вотъ-вотъ тѣ облака, на которыя мы забрались, расплывутся, и мы, низринувшись съ нихъ, снова очутимся все на той же презрѣнной землѣ.

Но кому какое дѣло до нашихъ невзгодъ и ужасовъ? Да и кто намъ повѣритъ? Вѣдь для постороннихъ нашъ облачный замокъ кажется прекраснымъ и достойнымъ зависти. Земледѣлецъ, въ потѣ лица добывающій свой хлѣбъ, съ завистью смотритъ на нашу воздушную обитель, кажущуюся издали такой свѣтлой и прекрасной, и тяжко вздыхаетъ, сравнивая со своей маленькой сѣренькой хибаркой. Развѣ этого недостаточно для насъ? Развѣ мы не этого именно добиваемся? Развѣ насъ не учили «добрые» люди, что нужно жить только для своего удобства и покоя? Такъ имѣемъ ли мы право жаловаться на чудовищность союза между нашимъ кажущимся благосостояніемъ и дѣйствительною нуждою?

Впрочемъ, мы никому не жалуемся, а таимъ про себя свои страданія. Притворство и ложь — это одни изъ современныхъ кумировъ, которымъ міръ съ готовностью приноситъ столько жертвъ, сколько никогда не приносилось идоламъ древности. И намъ кажется, что это въ порядкѣ вещей. Очень ужъ соблазнительно пускать другимъ пыль въ глаза и казаться выше и лучше, чѣмъ мы есть.

Человѣкъ не можетъ жить безъ кумира, ему необходимо что-нибудь такое, чему онъ могъ бы поклоняться и приносить жертвы. Онъ падаетъ на колѣни передъ тѣмъ и поклоняется тому, что ему кажется наиболѣе великимъ и лучшимъ. A что можетъ быть выше и лучше разряженнаго въ чужія одежды обмана для человѣка нашего времени? Эта фальшивая безсердечная фигура съ заманчивымъ мишурнымъ блескомъ, лишенная совѣсти и чести, зато одаренная могуществомъ, олицетворяетъ его душевный идеалъ, и онъ бѣжитъ къ ней, цѣлуетъ ей ноги, обнимаетъ ея колѣни и клянется ей въ вѣчной преданности…

Да, этотъ надутый, напыжившійся, наглый обманъ — великій властитель. Давайте же воздвигать ему изъ паровъ и тумановъ храмы, гдѣ мы, во мракѣ и въ тиши, могли бы поклоняться этому всесильному и снизходительному божеству. Поднимемъ на наши сотканные изъ мглы щиты это доступнѣйшее и милостивѣйшее изъ божествъ. Да живетъ вѣчно нашъ лукавый, лживый, но такъ похожій на насъ вождь! Да здравствуетъ великій помазанникъ лжи и коварства! Да здравствуетъ жалкій Царь видимостей, требующій отъ своихъ вѣрныхъ подданныхъ лишь одного: казаться другими, чѣмъ они есть!

Впрочемъ онъ требуетъ отъ насъ еще и того, чтобы мы крѣпче поддерживали его. Вѣдь у этого призрачнаго царя нѣтъ собственныхъ костей и мускуловъ. Стоитъ намъ лишь отнять отъ него свои руки и онъ превратится въ туманное пятно, которое и расплывется во всѣ стороны и оставитъ насъ съ пустымъ мѣстомъ. Такъ будемъ же стараться поддерживать его какъ можно дольше, служить ему всѣми своими силами, чтобы онъ все болѣе и болѣе раздувался, пока, наконецъ, не лопнетъ самъ и не заставитъ вмѣстѣ съ собою лопнуть и насъ.

Лопнуть же онъ когда-нибудь непремѣнно долженъ, какъ лопаются всѣ чрезмѣрно вздутые пузыри въ тотъ моментъ, когда они всего вздутѣе и вызываютъ всего больше удивленія своей чудовищной величиной. Но пока этотъ кумиръ еще цѣлъ, онъ владычествуетъ надъ нами, міръ подъ его призрачнымъ, свитымъ изъ блестящаго тумана скипетромъ, все усерднѣе и ревностнѣе предается всякаго рода лжи и обману, и тотъ изъ насъ, который больше всѣхъ успѣваетъ въ этомъ, считается самымъ великимъ.

Міръ — это вѣчная ярмарка, а мы ея восторженные барабанщики.

Чѣмъ сильнѣе бьетъ блещущій яркими красками фонтанъ обмана на этой ярмаркѣ, тѣмъ больше мы восторгаемся и тѣмъ усерднѣе прославляемъ эту бѣшеную погоню обмана за обманываемыми и обманываемыхъ за обманомъ.

— Мыло! волшебное мыло! — вопитъ обманъ. — Купите моего мыла, господа!

— Мое мыло для ращенія волосъ! Попробуйте его, и вы увидите, съ какою волшебною быстротою вырастутъ у васъ волосы, и если не на тѣхъ мѣстахъ, гдѣ нужно, зато это избавитъ васъ отъ бѣдности и всѣхъ сопряженныхъ съ нею невзгодъ! Мое мыло настоящее, единственное настоящее на всемъ земномъ шарѣ! Берегитесь поддѣлокъ!

— Растворъ! цѣлебный растворъ! Купите моего цѣлебнаго раствора всѣ, у кого болитъ голова, не въ порядкѣ желудокъ, ломить въ ногахъ, или есть какіе-нибудь переломы костей, пороки сердца, несносныя тещи, отъ которыхъ желательно скорѣе избавиться! Пейте этого раствора по бутылкѣ въ день и у васъ все какъ рукою сниметъ!

— Идите ко мнѣ въ церковь всѣ, стремящіеся въ рай, идите ко мнѣ, покупайте мой «Путеводитель для христіанъ», кладите мнѣ побольше денегъ въ кружку, молитесь по моимъ указаніямъ и не имѣйте ничего общаго съ моимъ собратомъ-сосѣдомъ! Истинное спасеніе обрѣтается только въ моей церкви!

— Интеллигентные и благородные избиратели! голосуйте только за меня, собирайтесь вокругъ моего знамени, и вы увидите, какъ весь міръ въ скоромъ времени будетъ совершенно преобразованъ и возрожденъ, и не будетъ больше ни страданій, ни преступленій! Каждый свободный и независимый избиратель получитъ отъ меня новенькую, съ иголочки, утопію, составленную лично для него, отвѣчающую всѣмъ потребностямъ каждаго изъ васъ и снабженную придаточнымъ чистилищемъ, куда каждый можетъ послать всѣхъ, кого ему заблагосуразсудится! Не упускайте этого единственнаго въ своемъ родѣ случая.

— Слушайте мою философію: она глубже и вѣрнѣе всѣхъ другихъ.

— Слушайте мои пѣсни: онѣ лучше всѣхъ въ мірѣ! Покупайте мои картины: только однѣ онѣ вполнѣ художественны!

— Читайте только мои книги: онѣ самыя интересныя!

— Я — величайшій изъ всѣхъ сыроваровъ!.. Я — величайшій изъ всѣхъ воиновъ!.. Я — величайшій государственный дѣятель!.. Я — величайшій поэтъ!.. Я — величайшій артистъ!.. Я — величайшій скоморохъ!… Я — величайшій издатель!.. Я — величайшій патріотъ!.. Всѣ мы вмѣстѣ составляемъ величайшую націю, подобной которой никогда не было и не будетъ!..

Всѣ мы громко кричимъ и съ неистовою разнузданностью скачемъ, вертимся, прыгаемъ, бьемъ въ бубны и литавры. Но никто не рѣшается вѣрить намъ. Всѣ стоятъ въ сторонѣ, смотрятъ на насъ, качаютъ головами и шепчутъ другъ другу:

— Каждый изъ этихъ клоуновъ вопитъ о себѣ, что онъ самый великій человѣкъ въ мірѣ. Кому же изъ нихъ вѣрить?

— Никому! — раздается въ отвѣтъ. — Дѣйствительно великимъ людямъ здѣсь не мѣсто. Здѣсь сборище однихъ лжецовъ, шарлатановъ и безстыдныхъ хвастуновъ, однихъ нахально горланящихъ пѣтуховъ. Тутъ есть только великіе крикуны, и тотъ, кто всѣхъ перекричитъ, того можно признать величайшимъ горлодеромъ; другихъ заслугъ за этой бѣснующейся толпой нѣтъ.

Впрочемъ, вѣдь и мы сами, составляющіе публику, должны сознаться, что только и дѣлаемъ, что кричимъ о себѣ и о своихъ мнимыхъ заслугахъ, и тотъ, кто, стоя на своей мусорной кучѣ, сумѣетъ перекричать другихъ, разумѣется будетъ имѣть извѣстное право величать себя первымъ…

Однако я началъ съ часовъ, а заѣхалъ въ царство пѣтуховъ. Пора вернуться опять къ часамъ.

Разскажу, какъ у меня въ домѣ очутились тѣ самые прихотливые часы, о которыхъ я упомянулъ въ началѣ этого очерка.

Мы обѣдали у Бёгльсовъ, которые только что пріобрѣли себѣ часы, или, какъ выразился самъ Бёгльсъ, «подцѣпилъ ихъ въ Эссексѣ». Онъ всегда что-нибудь «подцѣпляетъ». Покажетъ вамъ старинную деревянную съ замысловатой рѣзьбой кровать, вѣсомъ, по крайней мѣрѣ, тонны въ три и съ умиленіемъ проговоритъ: «Вотъ эту прелестную штучку я подцѣпилъ въ Голландіи», — словно подобралъ ее валяющуюся гдѣ нибудь подъ окномъ и сунулъ себѣ въ карманъ, убѣдившись сначала, что никто не видитъ.

Часы, «подцѣпленные» Бёгльсомъ въ Эссексѣ, были изъ такъ называемыхъ «дѣдовскихъ», въ длиннѣйшемъ деревянномъ, также покрытомъ искусною рѣзьбою футлярѣ, и ихъ громкое металлическое степенное тиканье придавало столовой, въ которой они были помѣщены, какую-то особенную солидность и представляло своеобразный, успокоительно дѣйствующій аккомпанементъ къ послѣобѣденной болтовнѣ.

Бёгльсъ растроганнымъ голосомъ расписывалъ намъ, т.-е. мнѣ съ женой, какъ ему правится это мѣрное и глубокое тиканье, которое, когда все въ домѣ затихнетъ, и онъ остаетсяодинъ въ комнатѣ, кажется ему голосомъ стараго мудраго друга, повѣствующаго о прежнихъ людяхъ, о прежнихъ чувствахъ, мысляхъ и обычаяхъ, о прежнемъ строѣ жизни, когда все было лучше и краше!

Часы Бёгльса произвели на мою жену такое сильное впечатлѣніе, что она по дорогѣ домой не говорила нислова и только при проходѣ черезъ нашу столовую тихо сказала:

— Хорошо бы и намъ имѣть такіе часы.

Затѣмъ, переодѣваясь въ домашнее платье, она въ поясненіе своего желанія, прибавила, что если бы у насъ были такіе часы, то самый домъ нашъ сталъ бы уютнѣе, и мы чувствовали бы себя точно подъ охраною стараго, преданнаго и неизмѣннаго вѣрнаго друга. Даже и бэби было бы лучше: и надъ нимъ въ ночной тишинѣ рѣяли бы успокоительно-воркующіе звуки.