Из жизни, о жизни… Рассказы - Сергей Гобец

«Толи пойти да снарядить патроны картечью и прогуляться с утречка по распадку на лыжах? Не зря народ поговаривает, что объявился в наших краях, благодаря удачной охоте на волчицу, волк-одиночка, будто, судя по оставляемым следам, размеру он не малого и, не приведи господь, начнёт по весне скот резать да пакостить в округе?» – подумалось может от безделья, навеянного бессонницей, может от не остывающего с годами охотничьего азарта.

«А чего бы и не спытать судьбу!» – ответил сам своей внезапно проснувшейся мысли. Крякнул резко поднявшись, накинул телогрейку и вышел в сенцы за заветным сундучком, где хранил всё необходимое для снаряжения охотничьего боеприпаса имущество.

Занеся в дом «арсенал» дождался, пока всё согреется и обсохнет и начал сковыривать провористо пыжи, да ссыпать в мешочек приготовленную на зайца дробь, взамен пакуя гильзы крупной картечью да несколько штук снарядил жаканом. Набрал на патронташ, вытащил из сейфа ружьё и принялся чистить стволы и механизм, хотя и так все блестело и было на сто рядов смазано и протерто ружейным маслом не давеча, как вчера-позавчера, но ритуал есть ритуал, и оружие перед боем и охотой требует дополнительного ухода.

За хлопотами ночь растаяла, и раннее зимнее утро он встречал уже в первых берёзах, утюжа снег широкими охотничьими лыжами, сбивая плечом иней с висячих чуть ли не до самой земли ветвей деревьев. Бабка, проснувшись, долго ворчала и ни в какую не собиралась отпускать «искать приключения на старую задницу», (как она выразилась), но, уступив уговорам, засуетилась, спекла капустный пирог, сварила яичек, отрезала сала, и хорошенько укутав нехитрый харч в толстое махровое полотенце, уложила свёрток в охотничий рюкзак вместе со всем необходимым для выживания в зимнем лесу припасом.

Часа за два, отмахав с десяток вёрст по уплотнённому вьюгой снегу, он выкатился к речке, куда любил ходить в летнее время лавливать леща на рыбный пирог. Знатные получались с того пироги! Любой гость ел, да нахваливал их совместное с бабкой кулинарное творчество. Но сейчас время было зимнее, и лещи дожидались своего часа на дне омутов, встречающихся вдоль русла этой, на первый взгляд, незавидной речушки. Тут же у самого берега он и увидел след того, за кем снарядился в дальнюю дорогу столь нежданно-негаданно. Ошибки быть не могло, это был он, тот самый волк, следы которого стали попадаться последнее время местным мужикам, живущим с «охотничьей тропы». След был крупным и глубоким, а шаг широким, что говорило о небывалых размерах и изрядном весе зверя. Сердце радостно забилось – не зря время потратил, вот она, удача, сама в руки идёт! Наскоро осмотрев, «обнюхав» и прощупав отпечатки, пришёл к выводу, что они ещё «горячие», и зверь не далее, как полчаса тому наблюдал те же пейзажи, что имеет честь лицезреть он в эту самую минуту. Довольно хлопнув себя по боку рукавицей, он достал ружьё из-за спины, переломил, загнал в получоковый ствол жакановый патрон, в другой картечный. Накинув ремень на шею, завёл приклад под правую руку и пустился вдоль следа, намереваясь разгадать куда направляется и по какой надобности матёрый.

А с неба ворону было видно, как отделилась от лежащей поодаль деревеньки чёрная точка спешащего на перерез волку охотника, как постепенно всё ближе и ближе сходились их пути. То, как перед самым появлением у выхода на реку из леса, просеменил по этому месту матёрый и ушёл за поворот реки и скрылся за лежащим на противоположном берегу лесом. Как вышел на след охотник и стал что-то изучать на снегу, затем снял со спины ружьё. О, эта штуковина была хорошо знакома птице. За её долгую жизнь в пределах охотничьих угодий человека не один раз приходилось наблюдать, чем заканчивается жизнь того, кто оказывался слишком близок к огню, что вырывается непонятным образом из этого предмета. И не раз доставалась без особого труда добыча ему, когда человек искал и не мог найти свою сбитую жертву. Он хорошо помнил разорванные птичьи и звериные тела, всё то, что оставалось от некогда живых и здоровых, но ставших мёртвыми после встречи с оружием лесных жителей. Ему было известно и то, что в него человек стрелять не будет, что не он представляет интерес для охотника, но, тем не менее, поднялся ещё выше, на не досягаемую для оружия высоту. Так просто поднялся, на всякий непредвиденный случай. Слишком долго жил ворон на белом свете и слишком мудр он стал за эти прожитые годы.

Мужик же, пройдя вдоль берега с версту-другую, заметил, что след повторяет все изгибы реки, идёт примерно на одном расстоянии от берега и, будто бы, не собирается и впредь менять устоявшегося маршрута. Местность в этих местах была не ровная, слегка холмистая, и речка петляла, кружила и тянула затяжные повороты, огибая возвышенности. Смекнув, что по следу ему зверя не достать, охотник отвернул от леса, пересек реку и углубился в чащу. Вновь следы человека и зверя расходились, и только с высоты птичьего полёта можно было увидеть, что не волчий след, а русло реки непременно встанет на пути спешащего по своей надобности человека. А зверь продолжал копировать все изгибы речного берега и пока всё дальше уходил в сторону от места запланированной человеком встречи. Но совсем скоро река допетляла до того, что повернула в обратном направлении, и уже волк спешил на встречу человеку, а тот, спеша по прямой, уж вышел на реку и потихоньку начал двигаться на встречу хищнику, подыскивая удобное для засады место.

Солнцу надоело наблюдать за птицей, оно утратило свой интерес к происходящему и мало-помалу стало готовиться оставить на ночь эти края, сместившись к западу от этих мест. Оно давно оставило зенит и почти совсем укатилось за горизонт, вынудив ворона спускаться ниже и ниже, чтобы не упустить что-либо важное в разыгрывающейся на земле драме. Охотник к тому часу уже нашёл пригодное для засады место и залёг под стволом выломанной осенней бурей осины. Он удобно устроившись лежал на снегу прикрывшись маскхалатом, лишь кончики стволов указывали направление его интереса. У него уже давно «сосало под ложечкой», хотелось перекусить, но время для того было неурочное и он, хоть и находился под ветром, тем не менее не рискнул доставать харч, дабы не спугнуть лишним запахом зверя.

Но волк всё же что-то почуял. Толи не ведомо какое чувство подсказало ему о грозящей опасности, толи кружащий над лесом уж который час ворон заставил обострить и без того взвинченное до немыслимых для человеческого организма пределов обоняние. Только он вдруг замедлил свой бег, перешёл на шаг, затем начал пристально вглядываться в сгущающиеся сумерки и осторожно тянуть носом воздух, различая малейшие отклонения в лесных запахах. Умная была зверюга, обученная долгими годами противостояния не на жизнь, а на смерть, за право оставаться живым и вольным хозяином леса. Не раз ему удавалось оставлять с носом многих вооружённых не только клыками да когтями, а случалось и ружьями да карабинами. С лёгкостью он обходил волчьи капканы и петли, будто смеясь над глупостью тех, кто пытался достать его столь незамысловатым способом. Вот и сейчас он вдруг взял и свернул с установленного маршрута и, уклонившись в сторону, начал нарезать широкий круг, оставляя в его центре кружащую на небе птицу. Поступив таким образом он очень скоро вышел на след того, кто готовил ему горячую встречу на кончиках торчащих из под простыни стволов. Матёрый видел хорошо и днём и в сумерки, у него было острое обоняние и чуткий слух. Его организм состоял из сухожилий, мышц и костей, заточенный на то, чтобы убивать, нести смерть и выживать, благодаря всему этому в самых немыслимых для человека условиях. А ещё он, а не человек, теперь находился «под ветром». В иное время он бы уклонился от встречи. В иное, но только не сегодня! Несколько дней назад охотники подстрелили и унесли с собой его волчицу, а он, находясь на охоте, не смог ничем ей помочь. Теперь смертная тоска гнала его всё вперёд и вперёд, заставляя искать неизвестно что и пугать по ночам воем луну да прочих лесных обитателей. А ещё он хорошо видел, как расположился человек. Тот лежал под стволом дерева, которое не только прикрывало его от чужого взгляда, но и полностью сковывало возможность начать движение. Охотнику удобно было стрелять, но совсем неудобно было сражаться. И зверь пополз по уплотнённому лыжным следом снегу навстречу судьбе…

Утром солнце вновь несчётно который раз вынырнуло из-за краешка леса в этот край. Почти на том же месте, где оно оставило птицу, встретилась та ей и сегодня. Она сидела на берёзе и с интересом наблюдала за пытающимся ползти по снегу человеком. Следом за ним тянулся красный от пролитой и замерзающей крови след. Руки уже давно были отморожены за ночь и мало чем могли помочь своему хозяину. На противоположной стороне следа можно было увидеть другой, тот, что уходил в глубь леса. Он тоже был обильно окрашен кровью и на конце его, не так далеко от опушки, лежал невиданных размеров волк с торчащей из бока наборной рукоятью финского ножа. Зверь уже не двигался и совсем околел за ночь. Птица, ещё немного посидев на дереве, каркнула и взлетела в небо, чтобы осмотреться, нет ли еще желающих посетить театр состоявшейся ночью схватки. Поднявшись на уровень отсутствующих и в этот нарождающийся новый день облаков, она к своему удивлению обнаружила спешащих по следу лыж на помощь охотнику сразу нескольких грохочущих и плюющихся дымом мотосаней. С досадой несколько раз каркнув, ворон развернулся пару раз, глянул на ускользающую от его добычу и полетел навстречу спешащим на помощь людям, в сторону расположенной в десятке-другом вёрст деревеньке. Авось там перепадёт что-нибудь на завтрак измученной голодом птице.