Тройка с минусом - Ирина Пивоварова

– Какой хорошенький столик! – говорила она, проводя обеими ладонями по гладкой жёлтой поверхности стола. – У нас в той школе хуже были. У нас были коричневые… А тебя Аня зовут, да?

– Да, – сказала Аня.

– А меня – Тося, – с живостью откликнулась новенькая, и её большие голубые глаза уставились на Аню, и были в них и доброжелательность, и веселье, и любопытство.

А учительница между тем разложила на столе учебники, подошла к доске и стала объяснять, какие наклонения бывают у глаголов.

– А знаешь, – не обращая никакого внимания на повелительные и сослагательные наклонения, громко и весело зашептала новенькая, – я раньше в другой школе училась, в триста первой. У нас тоже школа очень хорошая была. А потом у нас дом сломали, и нам квартиру дали. Ой, такая квартира хорошая! Двухкомнатная!

– Да? – неопределённо отозвалась Аня. Честно говоря, ей хотелось слушать объяснения, она никогда не пропускала их раньше.

– Да! – с жаром откликнулась новенькая. – Замечательная квартира! Приходи ко мне в гости, ладно? У меня знаешь, как мама пироги печёт! Потрясающе! У неё на работе она лучше всех пироги печёт!..

– Как, прямо на работе? – не очень охотно удивилась Аня.

– Да нет, конечно! – засмеялась новенькая. – Ой, ну ты смешная какая! Ну как же можно на работе пироги печь! Скажешь тоже! Она дома печёт. И с вареньем, и с маком, и с капустой. А ещё у меня есть брат. Ему пять лет. Он в детский садик ходит…

Всё это произносилось совершенно без остановок, и через десять минут Аня Залетаева, к великому своему ужасу, почувствовала, что у неё кружится голова и пол уходит из-под ног.

– …Сослагательные наклонения… – как сквозь туман, слышала Аня Залетаева.

– …У них в детском садике воспитательницу Мария Васильевна зовут. Ой, она такая хорошая!

– …глаголы «возьми», «дай», «принеси»…

– …Ну до чего смешно!.. Он прямо в лужу упал!..

Да, дорогой читатель, ты прав. Для отличницы Ани Залетаевой настали тяжёлые времена. На всех уроках новенькая трещала без умолку. Похоже было, что она жила пять лет одна на Северном полюсе и теперь никак не могла наговориться.

Это было ужасно.

На первом же уроке Аня Залетаева, никогда не пропускавшая объяснений учителей, прослушала правило по русскому.

На втором впервые в жизни получила за устный ответ четвёрку.

А на третьем новенькая вдруг полезла в портфель, вынула какой-то пакет и толкнула Аню в бок:

– Хочешь?

– А?.. – Аня подняла голову. Она писала упражнение.

– Пирога с капустой хочешь? – сказала новенькая.

– Как, прямо на уроке?! – поразилась Аня.

– Ага! – сказала новенькая. – Да ты не бойся! Мы с Нинкой Кошкиной всегда на уроках ели!

И тут Аня не выдержала.

– Как же так? – сказала она. – Ты, наверное, не понимаешь?.. Кто же это ест на уроках?! На уроках занимаются, а не едят!

– Залетаева! – сказал Сергей Фёдорович, учитель математики. – Я тебя не узнаю. В чём дело? Почему ты болтаешь?

Аня вздрогнула и покраснела до корней волос.

Это было первое замечание за всю её жизнь.

Фотография в «Пионере»

Большие круглые часы над улицей показывали без десяти два.

Аня прошла арку с помойкой, вошла во двор. Перед ней был её дом.

«И чего я так обрадовалась, когда её ко мне посадили? – думала Аня. – Ведь это же прямо ужас какой-то! Она же мне теперь учиться не даст!»

Аня открыла дверь, вошла в квартиру.

В доме пахло мастикой. Пол в прихожей блестел как зеркало.

Маленькая лохматая Чапка прыгала и крутилась вокруг Ани. Но сегодня Ане было не до Чапки.

– Уйди, Чапка! – сказала она. – Не мешай раздеваться!

Аня повесила шубку на вешалку в стенном шкафу и направилась в комнату. Там, стоя перед зеркалом, она стянула через голову школьное платье и через минуту, уже в мамином халате, шла на кухню греть обед.

«Из-за неё я четвёрку получила! – думала она, ставя на огонь кастрюлю с супом. – Как я маме о четвёрке скажу? И замечание это ужасное… При всех!.. Каждый слышал, как Сергей Фёдорович сказал: „Залетаева, я тебя не узнаю!“ И всё из-за неё, из-за этой новенькой!»

Аня глядела в окно. За её спиной булькал суп.

Аня вздохнула, налила суп в тарелку…

И тут зазвенел звонок.

Аня подскочила на месте и чуть не опрокинула тарелку с супом, а Чапка бросилась к дверям и залилась пронзительным лаем.

«Кто это может быть? – подумала Аня. – Мама никогда так рано с работы не возвращается».

– Анюточка! – услышала она из-за двери. – Ты что там возишься? Открывай скорее!

И через минуту в прихожую вбежала Ирина Васильевна Залетаева. Вид у неё был взволнованный, глаза блестели, из-под меховой шапочки выбивались волосы.

Она кинула пальто на табуретку в прихожей, бросила шапку на книжную полку, чего раньше никогда не делала, и принялась изо всех сил обнимать, тискать и тормошить оторопевшую от неожиданности дочь.

– Анюточка, милая, поздравляю тебя, поздравляю! – кричала Ирина Васильевна. – Красавица ты моя! Умница! Прелесть!..

– Мама, в чём дело? Что произошло?

– Что произошло? Сейчас ты всё узнаешь! Сейчас, сейчас, одну минуточку…

Ирина Васильевна схватила свою чёрную кожаную сумку, вытащила оттуда другую сумку, капроновую, жёлтенькую, и вынула из этой капроновой жёлтенькой сумки какой-то журнал в ярко-синей обложке и замахала им в воздухе.

– Пляши, Анька! – крикнула она и стала быстро-быстро перелистывать журнал. – Вот! Гляди!

С белой журнальной страницы смотрит на Аню Залетаеву девочка в школьной форме.

Смотрит строго, ничуточки не улыбается.

Волосы у неё причёсаны на прямой пробор. Лоб круглый. Глаза чёрные, большие. И очень белый воротничок.

Мама родная, да это же сама Аня! Ну конечно, сама Аня Залетаева. А для тех, кто этого не знает, написано чёрным по белому: «Аня Залетаева, ученица 512-й школы, староста класса».

– Ох! – только и выдохнула Аня.

Никак не ожидала она, что тот человек в кожаном пиджаке, который приходил к ним в школу и фотографировал её среди прочих учеников, вдруг сделает такую огромную, такую замечательную фотографию! И что напишут под этой фотографией: «Аня Залетаева, ученица 512-й школы, староста класса».

Целых пять минут стояла и смотрела Аня на свою фотографию.

А Ирина Васильевна тем временем выгружала из сумки апельсины, копчёную рыбу и шоколадные конфеты. Она вытаскивала из холодильника консервированный клубничный компот и вишнёвую наливку. И накрывала на стол. И бежала на кухню ставить чайник. И звонила на работу своей подруге Тамаре Никитиной, чтобы та немедленно ехала к ним! Ведь не каждый день печатают в журналах Анечкину фотографию!

– Представляешь, сижу я на работе, – рассказывала Ирина Васильевна, – и вдруг вбегает Клавдия Ивановна, наша киоскёрша. «Ирина Васильевна, – говорит, – вы ещё не видели?..» – «Что, – говорю, – не видела?» А уже все наши в отделе головы подняли. А Раиса Николаевна даже вскочила… А Клавдия Ивановна говорит: «Вы, говорит, Ирина Васильевна, плохо за печатью следите! А между прочим, в журнале «Пионер» фотография вашей дочери помещена». Ой, что было! Ты не представляешь, как меня все поздравляли… Я на радостях двадцать номеров купила. Всем подарила по номеру. Пусть знают, какая у меня дочка замечательная!

Когда на следующий день Аня Залетаева пришла в школу, то в школе только и разговоров было, что о её фотографии в журнале «Пионер».

– Счастливая! – сказала ей Вера Пантелеева. – Теперь про тебя весь Советский Союз узнает!

– Ещё бы! – сказал Фёдоров. – За границей, между прочим, тоже узнают. Там наши журналы продаются.

– Ой, Аня, – сказала ей новенькая Одуванчикова, – ты такая вышла красивая, просто ужас! Ты на фотографии даже лучше, чем Галина Польских, честное слово!

И только Гвоздева и Собакина делали вид, что всё это их нисколечко не интересует. И Гвоздева даже во всеуслышание сказала Собакиной:

– Подумаешь, в «Пионере» её напечатали! Меня, может, в «Огоньке» однажды чуть не напечатали. Я сама не захотела…

А Собакина добавила:

– Теперь совсем развоображается!

План Тоси Одуванчиковой

В квартире Одуванчиковых стоял чад.

Бабушка Фёкла Матвеевна Одуванчикова жарила рыбу.

Её любимая внучка, пятиклассница Тося, сидела за квадратным кухонным столиком, покрытым голубой клеёнкой с грушами и помидорами, и, обхватив лицо руками и глядя в окошко на облака, ныла:

– Бабушка, ну-у, ба-а-бушка…

– Чего тебе? – говорила Фёкла Матвеевна. Она лила в сковородку подсолнечное масло, и масло, оглушительно шкворча и скрежеща, брызгало в глаза Фёкле Матвеевне и сердило её.

– Ба-а-бушка… – ныла Тося. – Ну почему, почему она на меня никакого внимания не обращает?

В ответ раздавалось яростное шкворчание масла, синий чад расплывался по кухне и, извиваясь, медленно выползал в форточку.