Символика еды в мировой литературе - Дмитрий Быков

Талантливый литературный критик Ленин так и называл это «срыванием всех и всяческих масок». Я, кстати, тут давеча спросил своих школьников, читали ли они литературную критику Ленина. Все были поражены. А ведь Ленин – талантливый литературный критик, который, кстати, тоже элегантно увязал тему еды с эволюцией Толстого. Помещик, юродствующий во Христе, который кричит «я не ем больше мяса и питаюсь теперь рисовыми котлетками». Да, замечательная метафора поздних толстовских статей, которые по сравнению с прежним его творчеством действительно напоминают рисовые котлетки.

Так вот, «Анна Каренина» – роман предельного совершенства и глубокой символистской зашифрованности – стал, по справедливому замечанию Сергея Александровича Соловьева, первым романом русского Серебряного века. Романом, где символизм буквально прет из всех щелей. И самая символистская деталь – это, конечно, обед, который задают друг другу Стива и Левин. Левин предпочитает что-нибудь очень простое: хлеб, сыр, кашу. Но Стива – гурман. Стива вообще мой любимый герой, надо сказать. Я всегда мечтал на него походить. Мне нравится его свежесть, румяность, доброта, с которой он протягивает жене грушу, пытаясь как-то после театра ее задобрить, а она в это время прочла несчастную записку. И груша эта тоже играет замечательную роль. Ведь груша такая бесформенная и сочная, как, собственно, и сам Стива. И мы долго ассоциируем его с этой грушей. Так вот Стива относится к заказу обеда очень серьезно: облизывает сочные, румяные губы, представляет себе еду, с великолепным небрежением относится к татарину, не доставляя ему удовольствия назвать супы по-французски: «суп прентаньер», говорит просто: «Супу, значит, с кореньями». Обед этот состоит из блюд, которые косвенно или прямо отражают весь сюжет романа, его атмосферу. Толстой прекрасно знал символику еды, может быть, как никто. И именно поэтому так точно подобраны блюда. Начинается все с устриц.

«Так что ж, не начать ли с устриц, а потом уж и весь план изменить? А?» – говорит Стива.

И действительно, устрицы меняют весь план жизни героев. Мы знаем (я уж не стал об этом говорить детям, когда читал им лекцию о символике еды, она сейчас довольно широко гуляет по Интернету, но там примерно треть того, что я мог бы сказать), какова символическая роль устрицы в литературе. О том, что устрица в символистском плане довольно тесно связана с вагиной, труды написаны. Кстати говоря, замечательно это описано у Валерия Попова в романе «Будни гарема», когда он попробовал впервые в жизни устрицу, почувствовал поразительно знакомый вкус и понял, за что их так любят. Устрица являет собою даже внешне до некоторой степени модель вот того самого, откуда все мы вышли и куда мы все так стремимся. Устрица – символ любви, символ страсти. Она же довольно сильный афродизиак, как мы все знаем, некоторые даже по личному опыту. Кому-то посчастливилось есть устриц. Устрицы – символ малодоступной роскоши. Даже дед Щукарь знал, что устрица, когда ее побрызгаешь, она пищит, не хочет. И, кстати говоря, она и в жизни так делает довольно часто – пищит, не хочет, а потом все хорошо. Раковина, которая во всем мире является символом и синонимом… раковинка, да?.. как в знаменитой испанской сказке про conchas… (раковинка). Не буду пересказывать этот тост, хотя он довольно известен. Так вот как раз раковина, которая появляется в начале обеда, показывает, что дальше она переменит весь план. Устриц привезли, и они очень хороши, очень свежи. И дальше весь план обеда пошел под откос из-за устриц. Затем суп-прентаньер, олицетворяющий собой весенний, расцветающий период любви (printemps), все знают, что это такое, даже с моим убогим произношением. Суп-весна, суп весенний, который олицетворяет собою цветочный, как это называют, первый, еще девственный период любви. Период любви Кити, которую любит Левин. Период любви Анны и Вронского, который вначале так пленителен, а потом превращается в убийство. И мы помним у Толстого эти страшные слова: «И с озлоблением, как будто с безумной страстью, бросается убийца на это тело и тащит, и режет его; так он покрывал поцелуями ее лицо и плечи…».

Конечно, такая метафора, что уж после нее не знаешь, как жить.

Суп-прентаньер олицетворяет безмятежность, весну, расцветание. А после этого появляются два главных блюда, две главных линии романа – это пулярка в эстрагоновом соусе и тюрбо под соусом майонез. Как мы понимаем, пулярка – это тоже в европейской кулинарии, в кулинарии средневековой, в кулинарии Нового времени символ женщины, любящей женщины, часто символ материнства. И Анна, конечно, и есть та самая пулярка под эстрагоновым соусом, а эстрагон в средневековом цветнике всегда обозначает страсть. И неслучайно эстрагон упоминается в большинстве словников именно как цветок биологический – символ страсти. Пулярка под соусом эстрагон при всей приземленности этого символа – женщина, охваченная страстью. Причем женщина-мать.

Теперь что касается рыбы тюрбо под густым соусом, совершенно ей не свойственным. Тюрбо – это крупная, сильная, пресноватая рыба, которая, конечно, олицетворяет тут Левина, а Левин под густым соусом типа майонеза – это Левин в не свойственной ему среде. Потому что вообще-то эту рыбу надо подавать даже без соуса, ее надо подавать под прованским маслом или сбрызнув лимоном (под чем-нибудь очень простым), она густого соуса не выносит. И это тот слишком густой соус, который наложен на Левина в чуждом ему обществе. Я боюсь, что только Гармаш хорошо по-настоящему сыграл все эти эпизоды. Потому что видно, до какой степени этот Левин с его лопатообразной бородой неловок, неумел, он хорошо себя чувствует только на катке. Все остальное время ему очень некомфортно. И рыба тюрбо под майонезом, рыба достаточно дорогая и изысканная, но при этом крупная и широкая, – это как раз и есть Левин. Простой аристократ, аристократ-мужик.

А увенчивается вся эта история салатом «Маседуан», консервированными фруктами – салатом по-македонски, как это называется. Так вводится тема Македонии, тема Балкан и тема войны, на которую поедет потом Вронский.

Конец ознакомительного фрагмента.