Зеркало для Марины. Повесть - Арслан Сирази

– Я тоже жду, – шепнул я в больничную пустоту.

– Очнулся? – голос шел слева. Я чуть шевельнул головой. Удалось с трудом – в мышцах тут же начало стрелять и колоть. – Вижу, очнулся. Сейчас забор крови, а потом придут – побеседуют.

В голосе невидимой женщины сквозила злоба и издевка – из тех, что пропитывают человека насквозь, не вытравляясь даже возрастом. Она ненавидит таких, как я. Каких? Я не видел ее, но она будто стояла перед глазами – повыше меня, на голове сбитая косынка. Ей за сорок. Двое детей выходят в коридор навстречу ей, а она волочит пакеты из ближайшего «Магнита».

Откуда я знал? Просто образ. Чем-то похож на образы, что порой приходили на работе – когда пытаешься увидеть, как поведет себя сплав под предельной нагрузкой.

Звуки ног ушли прочь. Не знаю, сколько прошло времени, когда она вернулась. Теперь голос звучал без издевки, но все так же угрюмо.

– Забор крови, – буркнула она. Раздался скрежет стула – оказывается, он был рядом, ждал посетителей, которых у меня быть не могло. – Левую руку вытяните.

Я буквально мог проследить за тем, как мозг отдает указание руке (которая из вас левая?) и сигнал проскальзывает по нейронным сочленениям. Рука шевельнулась, чуть приподнялась.

– Больной, быстрее, – нетерпеливый окрик, дернула меня за ладонь. – Кроме вас еще… люди есть.

Почему она так сказала? Почему выпятила «людей»? В руку резко, с кожаным хрустом, вонзилась игла. Чуть позже игла покинула скважину. Прохлада и шершавость приложенной ваты.

– Все, – шорох ткани, звон стекла, снова шорох. Скрежет металлических ножек стула. Она уходила, унося мою кровь, а я оставался, зная всю ее жизнь – от прошлого до будущего, которое вскоре, через два года, должно прерваться бывшим мужем, который зайдет в гости. От жуткого, обескураживающего внезапностью, никак не желанного знания, я отключился.

Очнулся ночью. Боль и напряжение, которые пронизывали тело раньше, отступили. Сумрачные тени лежали на стенах. Фонарь забрасывал внутрь палаты розово-желтый свет. Я приподнялся. Рядом сопели завернутые в одеяла люди. Двое справа, один слева.

Дверь в палату распахнута настежь. Где-то в коридоре прятался еще один источник света. Наверное, дежурный пост. Медсестра спит или сонно уставилась в переносной телевизор с шипящими полосками на экране. Сериал на телеканале «Россия-два». Вспомнилась ворчливая женщина, воткнувшая иглу мне в руку. Металл под кожей и жесткая хватка опытных пальцев. И…

Огромным графиком – по минутам и даже секундам при желании – передо мной вновь раскинулась жизнь медсестры. Эльмира Ниазовна Фархуллина, из Камского Устья. Медучилище, после встретила мужчину, какой-то он… неясный, почти невидимый, уходящий туда, за пределы графика, асимметрия в расчерченном плане. Вот оно! Он повесился, там еще, в Устье. Теперь слова ее про «таких как я» стали понятней. Давние счеты к самоубийцам.

Двое детей, дочь и… сын, да, сын – младший. И разные отцы. Я не мог понять, откуда знаю это. Образы всплывали, когда я взглядом следовал слева направо, скользил по пикам и падениям жизни человека. Вот подъем – новая квартира. Какой-то дом, этажей девять или выше. И резкий срыв, вниз, почти к самому пределу листа. Что это было? Не видно. И вот настоящее.

Входит в палату с металлическим лотком. Шапочка сбита на сторону. Садится на стул. Рядом – бледный человек под синим одеяле. Человек поднимает руку. Женщина берет иглу, протыкает ей кожу. Кровь медленно ползет в стенках пробирки.

Будто желая увидеть мелкую деталь на большом полотне, я прищурился. Мне хотелось заглянуть в конец. В самое завершение графика. Но прыгающая линия, жизнь медсестры Эльмиры из Камского Устья, все не давалась. От напряжения ли, от усталости, но график исчез. На место вернулись потолок, трещины, лучи из окна и коридора и сопение соседей по сторонам. Я вновь был в палате.

Ерунда какая-то. Видимо, после падения в голове что-то сместилось. Или год сжатых зубов вылился в такое. Так или иначе, надо выбираться из больницы.

Об этом желании я сказал врачу – сухощавой высокой женщине, утром пришедшей на обход. Она щурилась, глядя в бумаги.

– Больной, домой рано, – безапелляционно заявила она, оторвав взгляд от записей, потом пояснила чуть мягче. – У вас пневмония, скорее всего, – столько времени в воде пробыли. Лежите пока, а мы вас понаблюдаем.

Медсестра позади врача – не вчерашняя, а новенькая, помоложе – брезгливо сморщилась. Проследив мой взгляд, врачиха обернулась. Медсестра смешалась и потупила глаза. Врач вновь посмотрела на меня:

– Рановато, нужно подождать. Ваша жена сказала…

– Жена?! – я приподнялся, но женщина мягко и, вместе с тем, сильно надавила на мое плечо. Я снова лег.

(Какое-то переживание, сильное, грустное, да, ей было очень грустно. Печаль об ушедшем. Муже? Сыне? Да, сын, что-то с сыном)

– Ну да, жена заходила. И что? Пришла, сказала, что есть предпосылки… – она пошуршала бумагами, – Ну, это не к нам, это к психиатрам.

Я отвернул голову в сторону. Настя была здесь! Конечно, она не стала бы говорить лишнего. Однако если сейчас я обмолвлюсь о том, что вижу то ли бред, то ли прошлое, сплавленное с будущим, то выйти отсюда удастся не так быстро, как с пневмонией.

– Итак, покой и антибиотики, – продолжала врачиха. Затем повернулась к медсестре, – и никаких визитов. А то видите, как волнуется.

Та довольно кивнула, видимо, радуясь, что презрительные гримасы в мою сторону не были замечены. Не отрывая взгляда от медсестры, я вдруг спросил:

– Доктор, а если бы к вам сын пришел – вы бы ему тоже запретили? А то ведь… волнительно.

– Сын? Причем здесь… – врач уставилась на меня. Левая бровь ее забавно задергалась, а грудь под халатом вздымалась и опадала, – Кораблев, вам лечится надо, а не личную жизнь врачей выпытывать! А то, может, у вас мысли навязчивые? Психиатра все-таки прислать?!

Врачиха развернулась и стремительно вышла из палаты, обдав халат медсестры потоком воздуха. Девушка вновь показала мне гримасу – то ли презрения, то ли сочувствия – и выскочила из комнаты. Из коридора донеслись обрывки фраз врачихи. Что-то там было про успокоительное.

Когда женщины вышли, я обозвал себя идиотом. Кто меня дернул за язык?! К чему было говорить про сына? Еще и после неудачного самоубийства, как они наверняка думают. А теперь есть повод для лишних мыслей о психическом здоровье их нового «больного», Кирилла Кораблева…

– Кораблев, на уколы, – голос прошедшей мимо медсестры прозвучал как-то необычно.

Скрытно? С умыслом? Я вздохнул, огляделся – один из соседей безучастно уставился в книгу, другой настойчиво возился в глубинах тумбочки. Кровать подо мной скрипнула и отпружинила. Теперь медленно выйти из палаты и идти на звук голоса. Мышцы еще болели, но я ощущал – со мной все нормально.

Голубоватый кафель процедурной рассекали трещины, местами замазанные черным раствором. Приборы – шприцы, щипцы, зажимы – звеня, метались по металлу стола, за которым сидела медсестра. Все та же девушка, что корчила мне гримасу. Титановый отблеск стыл в ее глазах.

– Кораблев, колем антибиотики. Штаны снимайте, – кивнула в сторону кушетки.

Подошел, стянул с одной стороны тренировочные штаны. Звон одиночный. Что она там собралась колоть. Еще раз бряцанье металла о металл. Когда заслышал шаги за спиной, я не вытерпел, двинул резинку брюк вверх и развернулся.

– Что такое, Кораблев?

– Откуда я знаю, что это антибиотики?

Лицо девушки опять исказила гримаса. Снова презрение. И сожаление – так мне показалось. Да, похоже на жалость какую-то – как к дурачку, которого обвели по пьяни вокруг пальца, а потом сами и пожалели, дали все-таки денег на опохмел.

– А что я вам колоть должна? Героин, что ли? – сестра нетерпеливо взмахнула шприцем, – Давайте, пациент, не задерживайте.

Я медленно потянул штаны еще выше. Попятился к дверям, не выпуская из виду девушку.

– Кораблев, вам лечиться надо, пневмония у вас! Это нарушение дисциплины!

– Я от уколов отказываюсь. Я знаю, это не био… Нет, не антибиотики!

Когда она резко шагнула в мою сторону, я схватил ее запястье и резко сжал. Девушка вскрикнула, но шприц не выпустила.

– Я отказываюсь! – заорал я, встряхнул ее руку, выворачивая. – Отказываюсь от ваших лекарств! Это успокоительные, я слышал! Это она вам сказала!

Я выскочил из процедурной.

Быстрым шагом в палату. Собраться, других вариантов нет. Что нужно? Почти ничего, можно уходить в этом же. Только как? На мне – тренировочный костюм, который принесла Настя. И на том спасибо. Куда ехать? Как? На какие деньги? За окном начиналась буря – грозовые тучи уже наползали на кусочек неба, скудно видимый из окон больницы.

И голос. Я слышал голос. Голос шел изнутри. Это была Марина. Только ей было позволено влезть ко мне в душу шесть лет раз назад, вернее, я сам впустил ее туда.