Капризуля или Каково дружить с вампиром - неизвестен Автор

- А еще? Какие еще бывают несчастливые вампиры?

Он вздохнул. Странно было видеть, как поднимается и опускается грудь у существа с белым лицом и острыми клыками. Поднялась - опустилась... и больше не шевелилась.

- Еще те, кому это быстро надоедает. Понимаешь, жизнь вампиров, как и жизнь людей, сама по себе достаточно однообразна. И надо уметь находить в ней интерес и разнообразие. Но существование вампира существенно дольше человеческой жизни.

- Ну и что?

- Просто все надоедает.

Я не поняла. Он устроился поудобнее:

- Ну, возьмем творчество. Среди вампиров немало музыкантов.

Писатели и художники редки и, честно говоря, я слышал, как играют музыканты-вампиры... но ни разу не видел ни одной книги или картины, написанной вампиром.

- Почему?

- Не знаю. Знаю, что, когда человек становится вампиром, у него происходит определенная перестройка мышления... возможно, интерес к игре слов и красок при этом начисто отбивается. Так вот, о музыкантах. Лет через пятьдесят им, как правило, просто надоедает играть.

- Возможно, потому, что им приходится играть только для себя? Ведь вампиры не выступают на сцене, как люди-музыканты?

Мой собеседник усмехнулся:

- Не будь наивной, концерты проводятся по вечерам, а в свете ламп над сценой не разберешь, просто ли бледен исполнитель или очень бледен... Но надоедает и это. Когда впереди вечность - ну, не вечность, возможность вечности - на славу смотришь уже по-другому, ведь для людей слава, в сущности - эрзац вечности... Хотя... Я знавал одного вампира, он был рок-музыкантом. После концертов поклонницы рвались в его гримерную так, что никого не удивляли найденные потом у дверей растоптанные тела. Но это тоже надоедает, потому что - слишком просто.

- А если не музыканты?

- Да, в сущности, то же самое. Просто у музыкантов все ярче... Знаешь, по-моему, наиболее популярен вампиризм среди врачей. Они обладают тем самым необходимым равнодушием - это у них профессиональное. Знания о кровеносной системе, который любой нормальный вампир познает на своем не слишком приятном опыте, у них уже есть - просто на зависть всем остальным. По-моему, еще не было ни одного несчастного вампира-врача.

- И что же, они практикуют? - с интересом спросила я, вспомнив о рок-музыканте. Мне представился темный кабинет и бледный врач в белом халате, тонкие пальцы с острыми ногтями выписывают рецепт... Должно быть, хорошо работать рентгенологами - в рентген-кабинетах всегда зашторены окна.

- Иногда. Это тоже быстро надоедает - нет никакого интереса бороться с болезнью, если смотришь на пациента как на пищу.

- А ты кем был, когда был человеком?

- Я? - он усмехнулся. - Я был сыном владельца конезавода. Я в детстве насмотрелся на живность со всех сторон - как они болеют, любят, рожают... Я слишком рано узнал, что жизнь во всех ее проявлениях, даже самых привлекательных - это пот, грязь и боль. Я не любил запах пота. Грязь раздражала меня. А боль... - Он пожал плечами. - Боль похожа на деньги: можно заплатить, но есть смысл это делать только тогда, когда сделка выгодна для тебя. Так вот, рано или поздно все, что делало жизнь - или существование таким привлекательным, просто надоедает. И, сменив шесть или семь увлечений, к любому новому относишься уже как к пальто, которое износится через два сезона.

- А кроме увлечений? Скажем, любовь?

- Любовь... Смотря что понимать под любовью. Постельные игры малоинтересны. Может, потому, что у вампира другая физиология, а может, они тоже надоедают. А привязанности... - Его лицо на секунду исказилось и снова разгладилось. - Привязанности для вампира просто опасны.

Я осознала, что увлеклась разговором и совсем забыла о соблазнительной жилке, и быстро взглянула на свое плечо. Он проследил за моим взглядом и опять принялся смотреть в стену.

- Что же остается?

- Остается экстаз питания. Экстаз охоты. О, это никогда не надоедает. И горе тем вампирам, которые жалеют свои жертвы - они лишены самой основы нашего существования! Все эти игры в ухаживания и любовь, в которые мы играем со своими будущими жертвами, все эти преследования охотников за вампирами, которые, как правило, кончаются горестно для охотников - вот почему мы их так любим, я имею в виду охотников, с ними интересно - все эти танцы со смертью, оттягивание момента первого укуса... - он резко перевел взгляд на мою шею и замолчал. Я замерла, заставив себя не затаивать дыхание - вдох-выдох, вдох-выдох... Вот сейчас, сейчас... Но он снова отвел глаза, на этот раз опустив их, и продолжал:

- И экстаз крови. Это тоже не надоедает никогда. Ведь мы не просто существа, питающиеся кровью. В этом смысл нашего существования, высшее наслаждение, какое только дарит вампиризм. Его нельзя описать - можно только намекнуть. Когда сама жизнь втекает в жилы с горячей жидкостью, когда на языке чувствуешь острый вкус агонии и ужаса... Это сильнее и острее всех наслаждений, какие только можно придумать...

Его глаза затуманились, веки опустились. Я села рядом, ласково обняла его и зашептала на ухо:

- Так возьми же меня! Подари себе это наслаждение... И мне.

Я тоже хочу познать, каково, когда в горло льется чужая жизнь...

Он рванулся, разомкнул мои руки и отшвырнул меня от себя.

Зеленые радужки почти побелели, лицо страшно исказилось. Но через несколько секунд он взял себя в руки.

Я упала, стукнувшись спиной о подлокотник кушетки. Было больно чудовищная сила вампира так впечатала меня в этот подлокотник, что я серьезно призадумалась, а цел ли у меня позвоночник. Я попыталась подняться, всхлипывая от боли:

- Ну почему...

- Я сказал - нет. Не сейчас. И объяснил, почему. Солнечный луч тебя побери, женщина, я могу быть абсолютно равнодушным к страданиям людей, но мысль о том, что я сотворил страдающего вампира, не даст мне спокойно спать по дням!

Боль потихоньку отпускала меня. И возникла злость.

- Какая тебе разница, буду я страдать или нет! Это ведь не ты страдаешь!

Он взял меня за подбородок и поднял. Я хотела вывернуться, но острые крепкие ногти на его пальцах заставили меня передумать.

- Мне - есть разница. Поверь.

Он осторожно уложил меня на кушетку лицом вниз, его прохладные пальцы заскользили по спине.

- Что ты делаешь?

- Снимаю боль. Я сын конезаводчика, помнишь? Там я научился самым разным приемам, о которых современная медицина и понятия не имеет, только догадываются разные "целители"...

В моем теле возникла и начала разливаться теплота, действительно стиравшая боль от удара.

- Скажи... Если ты не собираешься делать меня вампиром, если ты отказался рассказывать мне про экстаз крови, почему ты рассказал мне все остальное? Разве это не запретное знание?