Физиология наслаждений - Паоло Мантегацца

В целом жизнеутверждающую натурфилософскую концепцию Паоло Мантегацца лучше всего можно будет охарактеризовать его собственным афоризмом: «Иметь всегда в своей библиотеке новую книгу, в погребе полную бутылку, в саду свежий нетронутый цветок».

Владимир Авдеев

Краткая биография П. Мантегаццы

Паоло Мантегацца пользуется в Италии репутацией не только величайшего современного писателя в области философии, но и завидной славой антрополога и доктора медицины. Он родился в Пизе 31 октября 1831 года и, окончив в возрасте восемнадцати лет курс элементарного учебного заведения, посвятил себя изучению медицины и с этой целью слушал лекции в Пизе, Милане и Павии. По окончании курса молодой ученый не пожелал заниматься медицинской практикой. Он жаждал знания, наблюдений и ввиду этого предпринял огромное путешествие по Европе, посещая почти все государства, внимательно осматривая все выдающиеся достопримечательности центров цивилизации. На поприще писателя он выступил на 23-м году своей жизни, и первым его сочинением явилось «Za fisiologia del piacere», которую мы и даем здесь в переводе. Сочинение это было встречено с необыкновенным сочувствием, как это видно и из биографии самой книги, помещаемой нами далее, и в самое короткое время труд молодого ученого был переведен почти на все европейские языки. Книгу эту Мантегацца окончил в 1854 году и напечатал ее в Париже. Тотчас же по окончании этого сочинения Мантегацца принял предложенное ему место врача в Южной Америке и прожил там почти четыре года, продолжая с тем же прилежанием заниматься вопросами антропологии, психологии и философии вообще. В конце 1858 года он снова вернулся в Италию в качестве практикующего врача и поселился в Милане. Но ученые труды его становились все более и более популярными, слава его как мыслителя росла все больше, и, наконец, правительство предложило ему занять профессорскую кафедру патологии в Павии, а затем – кафедру антропологии в Instituto di Studii Superiori во Флоренции.

Из выдающихся его сочинений этого времени надо отметить прежде всего замечательный по глубине мысли и живости изложения огромный труд, озаглавленный «Quadri della natura umana», далее – «Elementi dell igene», «Scritti medici», «Della dispomania», «La scienze e Tarte della salute» (1859), «La generazione spontanea» (1864), «La fisiologia dell uomo ammalato» (1861), «Fisiologia del dolore» (1879, с атласом), «Fisionomica et mimica» (1881), «Dizzionaria digiene per le famigli», «Le estati umane», и т. д. Большинство этих сочинений выдержало по нескольку изданий, в особенности в Германии, где Мантегацца пользуется особенной популярностью. Его «Физиология любви» выдержала до семи изданий, «Studien tiber die Geschlechtsverhaltnisse», «Гигиена любви» и другие – по четыре и больше изданий. Но особенно выдающимся успехом пользуется и теперь еще его книга «Наш нервный век».

В настоящее время почтенный ученый издает специальный журнал, посвященный вопросам антропологии.

Независимо от серьёзных сочинений чисто научного содержания Мантегацца обнародовал и целый ряд путешествий своих, изложенных в весьма легкой и увлекательной форме. Выдающееся место среди них занимает его путешествие в Японию («Un viaggio in Japponia»), затем – его «Индия», далее «Due mese in Bulgaria». Но этого мало: многосторонний талант Паоло Мантегаццы отвел ему место и среди беллетристов, и в этой области он славен как автор увлекательнейшего романа «Непознанный бог» («Il dio ignoto»). И, наконец, он – автор замечательных по своей художественности и глубине анализа «Мемуаров укротителя зверей».

Поистине можно сказать, что Бог с избытком наградил талантами великого итальянца. Он столь же разнообразен, как и оригинален во всем, что выходит из-под его гениального пера.

Биография книги

Первая страница

Мысль о написании этой книги пришла ко мне в Павии 22 ноября 1852 года. Я написал в тот день общий план сочинения, которое было закончено 15 апреля 1854 года в Париже. Книга была написана за 185 часов, разделенных на 48 дней работы. Я не хотел читать ни одной книги, говорящей о наслаждениях, чтобы сохранить полную независимость от какого бы то ни было авторитета, и держаться одних наблюдений над самим собою и над обществом. Таким образом моя книга, хорошая или дурная, представляет простой и чуждый посторонних примесей образ мыслей одного человека. Я всегда думал, что даже самая плохая книга философского содержания не может быть совершенно бесполезной, если она написана без помощи иных книг. Она всегда может служить историческим документом для естественной истории заблуждений. Компиляции, если они не дают науке лучше усваиваемой умом формы, только загромождают библиотеки. Это – насмешка над тем прогрессом цивилизации, который измеряется некоторыми статистикой книгопечатания. Я написал эту книгу в самую бурную пору моей жизни, когда мечты о будущем, порывы страстей и иллюзии юности сшиблись в ужасном столкновении с грустной действительностью настоящего, с веющим ледяным холодом разума и с заботами жизни. Проницательные наблюдатели найдут в книге следы этой бури. Наконец я выдаю мою книгу лишь за ряд отрывков о предмете, который для того, чтобы быть рассмотренным как следует, требует более зрелого ума. Мне было раз сказано, что наслаждения уходят с юностью, возрастом радостей, и потому я захотел попытаться написать их историю в двадцать два года. Этот труд есть первый шаг по тропинке, на которую пал мой выбор как на жизненную колею; первый опыт того метода, которому я намереваюсь следовать в физиологическом изучении нравственного человека, чему я хочу посвятить мои слабые силы. Почтенные мыслители не пожалеют мне своих советов. Я не молю о снисхождении, не желаю и строгости; требую только, чтобы тот, кто будет моим судьей, прочел мою книгу от начала до конца. Если я попал не на тот путь, у меня есть еще время вернуться назад, и я буду счастлив найти друга в том, кто укажет мне, где я впал в заблуждение.

Если сознанье собственных недостатков может сделать критику менее строгой, я сознаюсь, что нахожу немного небрежным стиль моего труда. Мне служит извинением то, что я не мог просмотреть корректурных листов, будучи далеко от моей страны. Часть, говорящая об умственных наслаждениях, очень неполна; многие чувственные формы радости забыты; многие пробелы могут быть заполнены лишь историей страданий, которую я, может быть, напишу когда-нибудь после более долгого жизненного опыта. Наслаждения меланхолии пропущены, потому что они представляют небесную, туманную грань, разделяющую оба мира – мир радости и мир страдания.

Без страха и без пылкой самоуверенности я жду приговора и мысленно жму руку всем честно и мужественно ищущим истину.

Париж, 15 апреля 1854 года

Вторая страница

Эта бедная книга еще не умерла. Она была встречена с большим снисхождением и сопровождала автора в обоих полушариях среди народов трех частей света. Ей следовало бы переменить обветшалое одеяние на более новое.

Я с величайшим удовольствием воспользовался критикой честных поборников истины, и если я не мог уничтожить все недостатки моей книги, я все же надеюсь вручить ее образованной и изящной публике с меньшим числом недостатков.

Я старался изучить новые, малоизвестные виды наслаждений.

Я расширил горизонт далекими путешествиями.

Я обогатил мой труд новыми главами – о наслаждениях опьянения, об этнографии, науке и философии наслаждений.

В добрый час, моя книга: я вверяю тебя тем, кто любит истину. Не гневайся на честную критику, какой бы суровой она бы тебе ни показалась; утешь жизнь страдальца, напомни ему, что еще здесь, на земле, человеку дарована богатая жатва радостей; направь того, кто предается не совсем благородным наслаждениям, на путь лучших радостей. Ступай и вернись, согретая симпатиями моих соотечественников и уважением всех хороших людей.

Милан, 2 июля 1859 года

Третья страница

Я должен опять дать пропускную грамоту этому детищу моей юности, являющемуся в третий раз перед глазами читающей публики, и я испытываю в одно и то же время и дорогую сердцу радость, и большой страх.

Радость всем легко понять, но чтобы вы не стали искать в том греха гордости, я скажу вам с глазу на глаз, что если моя книга прожила тринадцать лет и не умерла, то обязана этим отчасти своему здравому смыслу, но главным образом своему крестному имени и той цели, которой она задалась от рождения. Всякому приятно увидеть свой образ в зеркале чужой совести; всякому приятно сопровождать в его труде человека, который с ножом в руке и с глазом, вооруженным увеличительным стеклом, вступает с целью наблюдения и изучения в те таинственные области, где нарождаются радость и страданье.

Перечитывая в тридцать пять лет то, что было написано в двадцать два года, я хотел бы умыть руки от кое-чего, что я тогда настрочил, хотел бы ножом зрелого человека очистить мою книгу от горячностей юности; но с другой стороны, тот, кто раз замарал пальцы чернилами и помирился с этим пороком на всю жизнь, должен бы был исправлять себя самого в новых книгах и лишь настолько трогать подпилком старые, насколько это нужно, чтобы ржавчина не ела рук читателя. Таким образом, все те, кто добивается местечка в литературном или ученом мире, принесли бы в произведениях разных пор жизни в высшей степени драгоценный материал для естественной истории человеческого ума и его развития. При виде того, как одна и та же книга, с переменами возраста автора и в зависимости от выпавших ему на долю превратностей, меняет форму, изламывается и преображается до неузнаваемости, я испытываю грусть и отвращение. Это – дача, превращающаяся во дворец, или сад – в площадь. Пусть это будет лучше, пусть хуже, но всегда в этом преобразовании что-нибудь да будет потеряно. Оставим юноше его расточительность, зрелому человеку – его равновесие, старику – его скупость: у всякого дерева свои плоды, у всякого возраста – свои произведения.