Стихи из планшета гвардии лейтенанта Иона Дегена - Ион Деген

Мы воровать с бахчей неутомимо

Шныряем в Майский через Игрек-Аш.

И день за днем: "Налево!" и "Направо!"

А где-то фронт. Без нас. А жизнь бежит.

И мой портрет чуть-чуть не по уставу

Казненью командиром подлежит.

............................

Рано утром, еще до занятий

Мы уже без приклада винтовка.

Нам и пол послужил бы кроватью,

Но сегодня политподготовка,

И глубокие мягкие кресла

Нашей Ленинской комнаты мебель,

И курсанты вместили в них чресла,

Словно ангелы - в тучки на небе.

Для курсанта и штык - подголовник.

Ну, а здесь так удобно, так славно!

Но втыкает наряды полковник

(Полковой комиссар лишь недавно).

Потому, применив способ старый,

Незаметный, в убогом убранстве,

На полу у сапог комиссара

Я устроился в мертвом пространстве.

Хоть я весь до костей комсомолец,

Прикорнул, недосып досыпая.

И гудит комиссар-богомолец,

Забивает на темени сваи.

Я готов изучать неустанно

Все, что может в бою пригодиться.

Но на кой...? Продолжать я не стану:

Вдруг услышат чиновные лица.

..................................

Сапоги - дерьмо им название.

Гимнастерка моя альбинос.

Я еще до первичного звания

Не дожил, не дозрел, не дорос.

Не замечен я даже босячками,

Так внешность моя хороша.

У меня лишь еще не запачканы

Подворотничок и душа.

Мне бы девушки славной участие,

Тихой нежности ласковый цвет, Мне бы...

Много ли надо для счастья мне?

Видно, много, коль счастья нет.

...............................

Случайное знакомство. Продолженье.

И нет преград. И все на свете за.

И вдруг,

Зачем?!

В последнее мгновенье

Мораль свои включила тормоза.

За девственность, наивность, простодушье

Что я могу взамен ей подарить?

И подавляю сладкое удушье,

И обрываю трепетную нить,

И прячусь за стеною невидимой,

Какую-то причину оброня.

Я знаю, как ужасно уязвимы

Не только жизнь, но дизель и броня.

А после злюсь, что плохо притираюсь,

Хотя два года службы на горбу.

Со всеми пью, ворую, матюкаюсь,

Так почему не преступил табу?

Не знаешь?

Врешь!

Ведь это знанье горько.

Ответ ломает призрачный покой:

Увы, не сапоги, не гимнастерка,

А просто я какой-то не такой.

...............................

Нет времени для глупых размышлений,

Что я не стану гордостью народа.

Пишу поэму местного значения

Для роты только или лишь для взвода.

Мечтаю не о дивах царскосельских,

А как бы кашей расщедрилась кухня.

И нет во взводе мальчиков лицейских

Кирюша ведь не Пущин и не Кюхля.

Не знаю ни Платона ни Сократа,

Ни языка ни одного толково.

Зато по части бранных слов и мата

Заткну за пояс запросто Баркова.

Ни няни не имел ни гувернанта.

Сызмала хлеб мой скудный был и горький.

За все дела - погоны лейтенанта,

И те пока еще лежат в каптерке.

Так пусть калибр моей поэмы плевый

(Я даже не Кумач, не то что Пушкин),

Зато убьет не пистолет кремневый

Меня

противотанковая пушка.

...................................

Проснувшись, я мечтаю об отбое,

Но в краткий миг пред тем, как в сон свалюсь,

Я вспоминаю о последнем бое

И будущих поэтому боюсь.

Боюсь за жизнь солдат мне подчиненных

(Что свяжет нас в бою - трос или нить?),

Боюсь, раненьем дважды обожженный,

Что не сумею трусость утаить.

Боюсь, хотя последовавшей боли

Я даже не почувствовал в пылу.

Боюсь атаки в городе и в поле,

Но более всего - сидеть в тылу.

По сердцу холод проползает скользкий,

И я постигнуть не могу того,

Что вступят танки в Могилев-Подольский,

А среди них не будет моего.

..................................

Последний раз

в курсантском карауле

И снова в смерти

сатанинский свист.

Я поклонюсь

своей грядущей пуле.

Я не герой,

хотя и фаталист.

На сотни лет

во мне предсмертных стонов,

На тысячи

искромсанных войной.

Я припаду к Земле

низкопоклонно:

Не торопись меня

как перегной

Впитать в себя.

И не спеши стараться

Вдохнуть меня

в травинку или в лист.

Мне не к лицу

трусливо пригибаться.

Я не герой.

Я только фаталист.

...........................

Мой товарищ,

не странно ли это,

Годовщину

в тылу отмечать?

Скоро снова

чирчикское лето.

Но не нас

оно будет сжигать.

Нам пришлепнут

с просветом погоны.

Нас назначат

на танк иль на взвод.

И в привычных

телячих вагонах,

Словно скот,

повезут на завод,

И вручат нам с тобой

экипажи.

Но сквозь жизнь,

как блестящая нить:

Удалось нам

в училище даже

Человека

в себе сохранить.

.....................

Апрель 1943 -февраль 1944г.

Дымом

Все небо

Закрыли гранаты.

А солнце

Блестнет

На мгновенье

В просвете

Так робко,

Как будто оно виновато

В том,

Что творится

На бедной планете.

Июль 1944 г.

На фронте не сойдешь с ума едва ли,

Не научившись сразу забывать.

Мы из подбитых танков выгребали

Все, что в могилу можно закопать.

Комбриг уперся подбородком в китель.

Я прятал слезы. Хватит. Перестань.

А вечером учил меня водитель,

Как правильно танцуют падеспань.

Лето 1944 г.

БОЕВЫЕ ПОТЕРИ

Это все на нотной бумаге:

Свист и грохот свинцовой вьюги,

Тяжкий шелест поникших флагов

Над могилой лучшего друга,

На сосне, перебитой снарядом,

Дятел клювом стучит морзянку,

Старшина экипажу в награду

Водку цедит консервной банкой..

Радость, ярость, любовь и муки,

Танк, по башню огнем объятый,

Все рождало образы, звуки

В юном сердце певца и солдата.

В командирской сумке суровой

На виду у смертей и агоний

Вместе с картой километровой

Партитуры его симфоний.

И когда над его машиной

Дым взметнулся надгробьем черным,

Не сдержали рыданий мужчины

В пропаленной танкистской форме.

Сердце болью огромной сковано.

Слезы горя не растворили.

Может быть, второго Бетховена

Мы сегодня похоронили.

Лето 1944 г.

Ни плача я не слышал и ни стона.

Над башнями нагробия огня.

За полчаса не стало батальона.

А я все тот же, кем-то сохраненный.

Быть может, лишь до завтрашнего дня.

Июль 1944 г.

Все у меня не по уставу.

Прилип к губам окурок вечный.

Распахнут ворот гимнастерки.

На животе мой "парабеллум",

Не на боку, как у людей.

Все у меня не по уставу.

Во взводе чинопочитаньем