Десант в Крым - Сергей Борзенко

Пятнадцать лет играл я в футбол и хоккей и ни капельки не жалею потерянного на это времени. Стоит пятнадцать лет заниматься спортом, чтобы в такой момент ловкостью своей спасти свою жизнь, убить хитрого и сильного врага.

Вместе с красноармейцами вошел внутрь дота. Здесь находился командный пункт с прекрасным обзором моря. На столе валялись разбросанные документы, карты, письма, фотографии пышных немок, коробки сигар.

На столе дребезжал телефон. Снял трубку. Какой-то властный старческий голос спрашивал по-немецки, что случилось.

— Мы уже здесь! — крикнул я в трубку по-русски.

Из-под кроватей красноармейцы выволокли двух насмерть перепуганных офицеров. Они сказали, что ждали наш десант, но не в такую бурную ночь и не в Эльтигене, одном из своих крупнейших опорных пунктов. В обороне здесь находились портовая команда и батальон 98-й немецкой пехотной дивизии.

С командиром роты автоматчиков Цибизовым мы прошли по всему фронту слева направо, мимо десятков уже обезвреженных дотов, видели десятки захваченных пушек, горы снарядов к ним.

Перед глазами простиралась бесконечно милая степь. Свистел серебряный осенний ветер. Было утро, и в небе еще стояла призрачная луна.

У моста по дороге в Камыш-Бурун нашел Белякова. Батальон его, хотя и не полностью высадившийся, развивал успех. Были взяты ряд курганов и господствующая на местности высота 47,7. По всему полю бежали немцы.

Появившийся наш самолет сбросил вымпел. В записке просили сообщить обстановку и спрашивали, где командир дивизии.

Штаб дивизии с нами не высадился. Где находился командир дивизии, мы не знали.

К девяти часам утра с Камыш-Буруна немцы подвезли семнадцать автомашин с автоматчиками.

Гитлеровцы пошли в атаку на узком участке роты капитана Андрея Мирошника[2].

Вся наша передняя линия кипела от минометных и артиллерийских разрывов. Сотни снарядов беспрерывно рвались среди окопов. Азарт боя был настолько велик, что тяжелораненые ограничивались перевязкой и продолжали сражаться.

Красноармеец Петр Зноба, раненный в грудь, убил восьмерых немцев. Он заявил, что скорее умрет, чем уйдет, не выполнив задачи.

Первая атака была отбита.

Потеряв много убитыми и не подобрав трупы, немцы отошли на исходный рубеж.

Через час по дороге подошли двенадцать танков и семь самоходных орудий — «фердинандов».

— Ну, после холодной морской воды начнется горячая банька! — заметил Рыбаков, заместитель командира батальона по политчасти.

— Чем больше опасности, тем больше славы, — ответил ему, смеясь, лейтенант Федор Калинин, комсорг батальона, заменивший утонувшего начальника штаба.

Не задерживаясь, немецкие машины ринулись в атаку. За ними во весь рост, напряженно суетясь, шли автоматчики, горланя какую-то похабную песню. Немцы наступали встык между морским батальоном Белякова и батальоном пехоты Жукова. Их было в два раза больше, чем нас.

Танки неслись, волоча за собой хвосты пыли. У нас настала тишина. Я посмотрел на циферблат: было десять минут одиннадцатого.

Одновременно хлопнули два выстрела: стреляли две 45-миллиметровые пушки, высаженные на берег. Один танк вспыхнул и завертелся. Его подбил наводчик Кидацкий. Я был рядом с ним и видел, как наслаждался человек своей силой и ловкостью. Он боялся потерять хоть одно мгновение жизни и посылал снаряд за снарядом.

Кидацкий разнес крупнокалиберный пулемет, уничтожил несколько десятков автоматчиков. Но «фердинанд» разбил ему пушку. Наше второе орудие тоже было разбито.

Уцелевшие артиллеристы взялись за винтовки.

Бой с танками повела пехота. На младшего сержанта Михаила Хряпа и красноармейца Степана Рубанова шло четыре танка. Было что-то злое, трусливое, я бы сказал — крысиное в этих серых машинах. Два бойца мужественно пропустили их через свой окоп и автоматным огнем уложили около сорока автоматчиков, следовавших за машинами. Если бы они не выдержали, побежали, их наверняка бы убили, но они устояли и вышли из боя победителями.

Их подвиг был разумен и послужил примером.

Бойцы Букель и Дубковский из противотанковых ружей подожгли по одному танку. Рядовой Николай Кривенко угробил танк противотанковой гранатой.

Как нигде, проявлялись в этом бою молодость, восторг силы, страстная жажда жизни. Десантники уничтожали танки, сберегая себя для продолжения боя.

Над нами проносились десятки наших штурмовиков и с бреющего полета расстреливали немецкую пехоту, танки и пушки. Моряки ракетами указывали им расположение противника, но, как потом оказалось, несколько запаздывали: ракету надо давать на подходе самолета, а не тогда, когда он уже над целью.

Артиллерия с Таманского полуострова беспрерывно била по скоплениям гитлеровцев через пролив шириной в восемнадцать километров. Но контратаки немцев не прекращались ни на минуту. Ценою любых потерь враг хотел сбросить нас в море.

Во втором часу дня к нам в цепь приполз бородатый Андроник Сафаро, связной из штаба полка. Узнав, что я корреспондент, он сказал, что меня вызывают начальник штаба полка кавалер ордена Суворова третьей степени майор Дмитрий Ковешников[3] и заместитель командира полка по политчасти майор Абрам Мовшович.

Воспользовавшись очередным налетом авиации, когда огонь немцев несколько затих, мы с Андроником бросились бежать к поселку.

Штаб находился в темном подвале дома без крыши.

Ковешников, склонившись над рацией, просил у командующего огня:

— Я муравей, Ковешников. Дайте огня. Цель 139. Атакуют танки. Атакуют танки. Дайте огня. Дайте огня. Я муравей, Ковешников. Прием.

Цель 139. Я только что вернулся оттуда. Сел писать корреспонденцию. Не успел ее закончить, как часовой сообщил, что к нам полным ходом идет торпедный катер. Я запечатал корреспонденцию в конверт, надписал адрес и бегом бросился на берег. Там творилось что-то невообразимое. Около пятидесяти неприятельских пушек обстреливали корабль и берег, к которому он стремился пристать. После каждого разрыва тысячи прожорливых чаек с криком бросались в воду, вытаскивая клювами глушеную рыбу. Птицы гибли от осколков. Волны выбрасывали их на прибрежный песок.

Торпедный катер все-таки подошел. С него сбросили несколько ящиков патронов и запросили обстановку. Я скороговоркой сказал главное, сунул кому-то в руки конверт.

Катер отошел, но метров через триста в него попал снаряд. Судно накренилось набок и стало тонуть. Моряки поспешно спустили на воду резиновую лодку, но и в нее попал снаряд.

В подвале Ковешников беспрерывно требовал огня. Артиллерия с Таманского полуострова работала на всю свою мощь. Тяжелый снаряд разнес один танк, и Ковешников по радио передал артиллеристам благодарность от пехоты. Но огонь артиллерии мало-помалу затихал и наконец прекратился вовсе.

Время тянулось страшно медленно. Все ждали наступления ночи.

Немцы усиливали нажим. В центр нашей обороны просочились автоматчики. Два танка подошли на сто метров к нашему командному пункту.

Весь наш «пятачок» простреливался ружейным огнем со всех сторон. Положение было критическим.

И тогда Мовшович повел бойцов в решающую атаку.

Немцев было раз в десять больше, с ними были танки и «фердинанды». А мы стреляли из автоматов одиночными выстрелами, но стреляли без промахов, наверняка.

Кто-то идущий рядом сказал:

— Они пришли на нашу землю, чтобы лечь в нее, удобрить своими трупами.

— Вперед! Храбрым помогает счастье!

Я узнал крик Мовшовича. Обрадовался: значит, он жив.

И вдруг молодой торжественный голос затянул:

Широка страна моя родная…

Пел раненый лейтенант Женя Малов. Кровь из рамы на голове заливала его лицо с ребяческим пушком на щеке, по которой осколок прошелся раньше, чем бритва.

Женю Малова поддержала вся цепь. Даже я, никогда в жизни не певший, и то присоединился к хору устремленных вперед голосов. Не знаю, как кого, но меня песня убеждала, что мы не умрем, враг не выдержит и побежит.

Закатывалось красное солнце, и все наши ордена и медали казались сделанными из чистого золота.

Расстояние между нами и немцами суживалось…

Все силы свои развернули немцы в чистом поле: и танки, и самоходные орудия, и минометы, и пехоту.

И тут после долгого перерыва вновь заработала артиллерия с Тамани. Она накрыла врагов карающим дождем осколков. Но это было только начало возмездия.

Двадцать один штурмовик с бреющего полета добавили огня. Пламя бушевало среди плотных рядов немцев, а мы все сближались, идя за своим огневым валом.

Немцы стали поспешно отходить. Десантники устремились за ними, подхватывая брошенные немцами автоматы и винтовки и стреляя из них.

В одном месте нас накрыла немецкая артиллерия. Пришлось залечь. Впереди сутулился кустик полыни. Я сломал веточку, растер ее между пальцев и, надо сознаться, впервые за всю жизнь почувствовал, как хорошо пахнет полынь.