Мыслями в Джорджии - Чарльз Шеффилд

А поэтому ничуть неудивительно, что к письму Ригли я отнесся, мягко говоря, недоверчиво.

В ответном письме я постарался как можно тактичнее остудить его пыл. Какое-то время спустя от Ригли пришла посылка, полная самых странных документов.

Билл сопроводил посылку запиской, сообщая в своей обычной грубоватой манере: детали аналитической машины ему удалось обнаружить лишь потому, что «новозеландцы, в отличие от всех остальных, не разбрасываются полезными вещами». Кроме того, он указывал, что в XIX веке посещение Австралии и Новой Зеландии для образованного англичанина было почти обязательным (чем-то вроде путешествия по Европе для молодых аристократов), и приводил множество примеров. Зеленый континент посетил не только Чарлз Дарвин, чей «Бигль» приставал к австралийскому берегу, но и немало других ученых, путешественников и искателей приключений. К примеру, в 50-е годы прошлого столетия тут побывали сыновья Беббеджа.

В посылке оказались фотографии некоего устройства — сплошные шестерни, цепи и цилиндры. Это и впрямь отдаленно напоминало аналитическую машину, хотя понять, как устройство работает, было невозможно.

Ни записка, ни фотографии меня не убедили. Скорее, наоборот. Я начал было сочинять письмо, однако мне в голову неожиданно пришла такая мысль: многие историки науки знают науку гораздо меньше, чем историю; вдобавок лишь единицы разбираются в компьютерах. А Билл Ригли — специалист по компьютерам, увлекшийся историей науки. Одурачить его непросто — если, конечно, он сам того не захочет.

В общем, с ответным письмом я решил повременить и правильно сделал, потому что в посылке отыскался документ, который уничтожил всякие сомнения. То была копия написанной от руки инструкции к аналитической машине Беббеджа, датированная 7 июля 1854 года. Билл утверждал, что оригинал у него, и я первый, кому стало известно об открытии, но хорошо бы пока сохранить все в тайне.

Чтобы вы смогли представить мое изумление, придется снова обратиться к истории ЭВМ. Причем забраться довольно глубоко, в 1840 год.

Именно тогда итальянский математик Луиджи Федерико Менабреа услышал в Турине от Беббеджа об аналитической машине. Позднее, получив от Беббеджа письмо, в котором излагались основные принципы работы устройства, Менабреа написал по-французски статью, опубликованную в 1842 году. В том же году Ада Лавлейс (дочь лорда Байрона, леди Августа Ада Байрон Лавлейс) перевела статью Менабреа и присовокупила к ней свои пространные примечания. Эти примечания были первой в мире инструкцией по программированию — Ада Лавлейс поясняла, как составить программу для аналитической машины, подробно описывая хитроумные техники рекурсии, цикличности и ветвления.

Иными словами, руководство по программированию появилось за двенадцать лет до 1854 года; вполне возможно, что в Новой Зеландии Билл обнаружил экземпляр именно этого руководства.

Возможно, да не совсем. Прежде всего, копия, присланная Биллом, значительно превосходила инструкцию Ады Лавлейс по объему. В ней затрагивались столь высокие материи, как непрямая адресация и перераспределение памяти под конкретные программы, а также предлагался новый язык программирования — нечто вроде примитивного ассемблера.

Конечно, у Ады Лавлейс могли возникнуть подобные, весьма экстравагантные для того времени идеи. Пускай все ее записные книжки утеряны, никто не станет отрицать, что она была чрезвычайно одаренной личностью. Однако Ада Лавлейс умерла в 1852 году, а в тех работах, что сохранились до наших дней, нет и намека на новые горизонты. Вдобавок, на копии, которую прислал Билл, имелись инициалы «Л. Д.», тогда как Ада Лавлейс обычно подписывалась «А. А. Л.».

Я проштудировал текст, уделив особое внимание заключительному разделу, который содержал в качестве примера программу вычисления объема твердого тела неправильной формы методом интегрирования, а еще — распечатку результатов.

Существовали три варианта. Первый — кто-то состряпал достаточно убедительную фальшивку. Второй — что сам Билл, по неведомым мне причинам, затеял эту аферу. Ни то, ни другое объяснение меня не устраивало. Ригли был ученым-консерватором, осторожным и придирчивым. Таким образом, наиболее вероятным казался третий вариант — кто-то в Новой Зеландии построил аналитическую машину и добился с ее помощью того, о чем Беббедж и не мечтал.

Хорошенькая возможность, верно? Точнее, невозможность. Ничего удивительного, что Билл попросил сохранить все в тайне. Да если кто-нибудь узнает, он станет посмешищем для всего ученого мира!

И я с ним на пару. Что ж… Я совершил то, чего никогда раньше не делал — снял трубку телефона и набрал новозеландский номер Билла.

— Ну, что скажешь? — спросил он, едва мы обменялись приветствиями.

— Ты все проверил?

— Я отправил образцы бумаги в пять лабораторий. Одна в Японии, две в Европе и две в США. Они датируют бумагу и чернила промежутком с 1840 по 1875 год; среднее значение — 1850. Детали, которые я нашел, были завернуты в промасленную мешковину. Анализ показал приблизительно те же сроки — с 1830 по 1880 год. — Билл помолчал, затем прибавил: — Появилось кое-что еще.

— Что же?

— Это не телефонный разговор. — После продолжительной паузы он спросил: — Ты ведь прилетишь?

— Хорошо бы знать куда…

— В Крайстчерч. Это на Южном острове. Нам предстоит забраться за Данидин. Да, не забудь теплую одежду, у нас здесь зима.

Так все и началось.

Золотистые волосы стали седыми, к ним добавилась бородка с проседью, обрамлявшая обветренное лицо. Билл Ригли напоминал обликом Старого Морехода,[1] но в остальном остался все таким же, если не считать немного странного взгляда.

Он встретил меня в аэропорту Крайстчерча и сразу, даже не протянув руки, выпалил:

— Если бы это случилось не со мной, я бы ни за что не поверил.

И повел меня к машине.

Билл родился на Южном острове, поэтому дорога из Крайстчерча в Данидин была ему хорошо знакома. Я устроился на сиденье, которое считал водительским (в Новой Зеландии, как и в Англии, движение левостороннее) и, пребывая в странном, но приятном оцепенении после долгого перелета, разглядывал пейзажи за окном.

Мы пересекали равнину Кентербери. Шоссе вело по прямой через темно-коричневые поля. Урожай, судя по торчавшим из земли редким стебелькам, собрали без малого три месяца назад; больше смотреть было не на что, пока мы не добрались до Тимару и не свернули на дорогу, которая бежала по побережью: слева отливало свинцом море, а справа темнела все та же равнина. Я уже бывал на Южном острове, однако надолго не задерживался, поэтому лишь теперь начал понимать, почему Окленд кажется Биллу «набитым под завязку». Навстречу нам попадались автомобили, мы видели людей у дороги, но случалось и то, и другое крайне редко. Чем дальше мы забирались на юг, тем становилось холоднее; пошел дождь, море скрылось за пеленой тумана.