Не могу забыть - Мэрил Хенкс

— Не уверена, что последний довод может кого-то успокоить, — лукаво ответила Мона. — Думаю, даже Бостонский душитель был чьим-то соседом.

Он притворился обиженным.

— Если вам не нравится моя внешность, то так и скажите. Я мог бы пойти и утопиться в Делавэре, но ведь вы при этом не испытаете ни малейшего угрызения совести…

Мона, довольная этим шутливым разговором, рассмеялась.

— Приятно слышать. Потому что на самом деле противиться угрызениям совести я не умею.

— А противиться дружеским уговорам умеете?

— Не очень, — призналась она.

— А если бы я сказал, что был бы счастлив угостить вас пиццей?

— Я могла бы проявить слабость.

— Слава Богу! — с жаром воскликнул Брет, — Ну что, может, поднимемся и оставим покупки, пока мы не умерли с голоду? Вы на каком этаже живете?

— На самом верхнем, в задней части.

— Я тоже живу на верхнем, только в передней части. Так что мы действительно соседи.

— Странно, что мы до сих пор не встретились, — удивилась Мона.

Он покачал головой.

— Наоборот, странно, что все-таки встретились. Вы сказали, что живете здесь всего несколько дней. А я не был у себя намного дольше. В подобных домах люди живут дверь в дверь, но видятся только случайно… Вообще-то в такое время я дома не бываю, но клиент, с которым я должен был обедать, позвонил в последнюю минуту и сказал, что не сможет прийти. Я чувствовал себя дурак дураком, поэтому решил зайти домой, надеть что-нибудь попроще и сбегать перекусить. — Он улыбнулся и добавил: — И вижу, что правильно сделал.

Первые недели влюбленности — а она влюбилась без памяти — были самым чудесным временем в ее жизни.

Брет был самим совершенством. Помимо физической красоты и обаяния, он был весел, умен, добр, чуток, обладал чувством юмора и неистощимой любовью к жизни.

Кроме того, он был трудоголиком: просиживал в своем офисе до девяти вечера и посвящал работе даже значительную часть выходных.

Однако загруженность Брета не мешала им видеться почти каждый день. Иногда по утрам они гуляли в соседнем маленьком парке, иногда поздним вечером пили кофе — то у нее, то у него.

А в выходные, если у него было для этого время, вместе обедали и распинали бутылку вина.

Накануне запланированной заранее поездки за город Брет огорченно сказал:

— Извини, милая, но ничего не получится. У меня назначены деловые встречи и на субботу, и на воскресенье.

Предчувствуя еще один одинокий уик-энд, Мона взбунтовалась:

— Сколько можно?

— Бизнес, связанный с недвижимостью, требует жертв, — непринужденно ответил он.

— Но разве это нормально, если человек работает допоздна и по будням, и в выходные?

— Моя работа — это общение с людьми, а не просиживание за письменным столом. Перспективные клиенты считают, что я должен быть в их распоряжении двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю. — Брет взял ее руку и слегка сжал. — Обещаю, так будет не всегда. Но теперь у меня просто нет выбора.

Мона вздохнула, смирилась с неизбежным и сказала, проявив обычный для нее здравый смысл:

— Ладно, займусь хозяйством.

Но субботним утром Брет неожиданно позвонил ей в дверь и заявил ликующим тоном:

— Ты знаешь, у меня есть дела с твоим боссом?

Мона кивнула. Он действительно упоминал об этом, а однажды она сама заметила, как Брет заходит в кабинет Рика.

— Так вот, Хаббард наконец согласился выделить сумму, которой мне недоставало, чтобы начать широкую перестройку Глостер-стрит! Такое событие нужно отпраздновать. Едем!

— Но мне нужно переодеться и причесаться. Брет обвел взглядом ее платье в серо-белую полоску, сандалии на плоской подошве, рассыпавшиеся по плечам шелковистые черные волосы и сказал:

— Наряд вполне подходящий. А распущенные волосы тебе к лицу.

— Куда? — только и спросила Мона, когда Брет вихрем повлек ее по лестнице.

— Мы едем в Горгас-парк.

Изрядно обветшавший и напоминавший лишь тень прежнего пышного парка с аттракционами и ярмарочными кавалькадами, Горгас все еще мог произвести впечатление на новичка.

Что же касается неизбалованной Моны, то простые здешние развлечения и обилие отдыхающих привели ее в восторг.

Купив по хот-догу, пакету жареной картошки и баночке кока-колы, они с Бретом прогуливались и наслаждались ярким солнышком, музыкой и ароматом цветов.

Заметив ее сияющие глаза, Брет спросил:

— Что, напоминает детство?

— Нет. Я никогда не видела ничего подобного, — призналась она.

Черные брови Брета сошлись на переносице.

— Расскажи мне о себе. Я ведь про тебя почти ничего не знаю. Если не считать, что ты работаешь у Хаббарда, что твоя мать родом из Норфолка и что ты выросла в Англии.

— Да толком и рассказывать нечего. Жизнь у меня была очень скучная, — неловко промолвила Мона.

— Все равно. Рассказывай про свою скучную жизнь, а я постараюсь не зевать.

— Тебе будет неинтересно.

— Нет, интересно, — решительно возразил он. — Ты представляешь собой странную смесь робости и смелости, общительности и скрытности. Любишь людей и в то же время сторонишься их. В тебе много тихой гордости. Ты не считаешь себя вправе осуждать других, но в глубине души пуританка.

— Ты заставляешь меня краснеть.

— Отчего же? Ты именно та женщина, которую я всегда мечтал встретить…

У Моны захватило дух и зазвенело в ушах. А Брет добавил:

— Я хочу знагь, откуда ты такая взялась. Расскажи мне о своем детстве. Где ты выросла?

— В Манчестере.

— Какими были твои родители?

— Не знаю, — призналась она. — Они умерли, когда мне было два года.

— Жаль, — просто сказал он. — Как это случилось?

— Они оставили меня на попечение бабушки по отцовской линии и полетели во Францию кататься на лыжах. Хотели устроить себе второй медовый месяц. Но в первый же день их накрыло лавиной…

— Кто же тебя воспитывал?

— Бабушка по отцу. Ей не хотелось на старости лет обременять себя маленьким ребенком, но она была женщиной строгих принципов и большого чувства долга. За год до того она овдовела, денег у нее было мало, и мы жили очень небогато. Хотя она никогда этого не говорила, я знала — дети всегда чувствуют это, — что была для нее обузой. Она предпочитала одиночество, и я почти всегда была предоставлена самой себе.

— Разве у тебя не было школьных подруг?

— Мою дружбу не поощряли. Бабушка всегда говорила, что следует держаться особняком, и не понимала, почему я должна вести себя по-другому.

— Наверное, ты чувствовала себя очень одинокой?