Коллега - я назвал его так - Владимир Григорьев

- Наука сломала об меня все зубы, - свирепо изрек он.

("Общение - величайшая роскошь!" - говорит Экзюпери.)

- Лечила, лечила, а пользы никак нет.

Он помолчал, оценивая действие сказанного, улыбнулся, показав золотой зуб, и добавил:

- От алкоголизма лечила...

- Друг мой, - как можно мягче начал я, - если наука не помогла вам, то, быть может, вы поможете ей. Науке.

- Она мне нет, и я ей нет. Баш на баш.

Он был прост в своем великолепном невежестве. Он уже воображал, что наука и впрямь зависит от него. Правда, не все его термины были понятны мне. Но в общем я его понимал.

- А может, дружок, попробуем еще разок?

- На свете счастья нет, - с чувством затянул собеседник, - а есть покой и воля. - Некоторые слова романса он кроил на свой лад, но что делать, я пошел ва-банк.

- Давно, усталый раб, замыслил я побег, - наши голоса сплелись, поплыли над опустевшими столиками.

Обнявшись, мы вышли на улицу. Дома уже притушили окна, отходили ко сну. Запоздалые прохожие почтительно обходили нас стороной.

- Отчаливай! - радостно кричал им спутник, но песню не бросал.

- В обитель даль-льнюю трудов и чистых нег-г, - голосам не хватало тесного уличного пространства, и они уходили вверх, к утопающим в темноте крышам. Да, в обитель. Трудов. Нет.

Мы шли ко мне домой.

Утром я на цыпочках прошел в кабинет, тихо открыл жалюзи. Золотистый поток пронзил простор кабинета, сквозь узкие прорези жалюзи рвалась теплая солнечная метель. Я огляделся. Все оставалось на местах. В углу стоял готовый к старту трансформатор сна, на диване нежился в крахмальных простынях вчерашний человек. Еще не старый, но осунувшийся, воспаленный, проспиртованный. "Хронический алкоголизм", - значилось в его пенсионной книжке.

- Рассолу, - прохрипел он, не открывая глаз. Банка рассола, играя изумрудными глубинами, уже стояла вплотную к дивану. Это понравилось ему. Он сделал несколько мощных глотков, оглядел комнату, потом закурил, ничуть не удивляясь месту пробуждения. Видно, привык он просыпаться где угодно, только не у себя дома.

- Болит? - я постучал по голове.

- Гудит, корыто, - брови его горестно полезли вверх, - уснуть бы самый раз, да не усну уж.

- Сделаем, - события сами пошли куда надо. - Уснуть сделаем.

Я кивнул в угол, на трансформатор сна. Он недоверчиво проследил за моим взглядом.

Разумеется, будущий напарник начисто забыл все деловые моменты вчерашнего разговора. Пожалуй, и к лучшему. Теперь рядом с грифельной доской я был во всеоружии. В ход были пущены и графики ускорений роста научной мысли, и трактовка энтропийного состояния всеобщего интеллекта, и действующие модели моих последних изобретений: летающие, ползающие, ныряющие, бегущие, счетно-решающие, и еще бездействующая модель главного, будущего изобретения, одновременно летающего, ползающего, ныряющего, прыгающего и притом счетно-решающего.

Услышал он и о пользе внедрения всех этих образцов, а под конец получил обещание, что один экземпляр новейшего образца достанется и ему, по существу соавтору и товарищу в разработке. Он получил права консультанта.

Графики, формулы и схемы почти не действовали на человека из пивного зала. Он смотрел на них, как, наверное, какой-нибудь древний торговец мехами на сгнившую шкурку горностая, украшавшую в прошлом королевскую мантию. Только изящные в почерке зигзаги фигур Лиссажу на миг задержали его внимание.

- Петляет, значит. Следы заметает, - скучно сказал он и зевнул. Нет, с точки зрения аналитического восприятия мира он был слеп, глух и нем.

Но, как только в комнату ворвались мои автоматы малого калибра и начали плясать, взлетать, кувыркаться, пищать, взбираться к нам на колени, бормоча всякие предложения, он стал сдавать.

- Загвоздочка, - озадаченно сказал он, отцепляя с шеи синтетического чертика, успевшего причесать и спрыснуть одеколоном голову собеседника. Он был заинтригован, ошеломлен. - Такую прорву заделать...

- Коллега! - на радостях я обратился к нему именно так. - Вдвоем-то мы и горы своротим. Кривая интенсивности подскоч...

- Включай. - И он махнул рукой.

Я ли его переубедил, победило ли желание отоспаться, неизвестно. Так или иначе педаль была нажата, и трансформатор, урча, вышел на рабочий режим.

Надо ли говорить, как рванулись вперед мои дела! Вот, слегка усталые, все приходят домой, разворачивают газеты в ожидании ужина. Я работаю. Все расходятся по кинотеатрам, стадионам, кафе, чтобы переключить мозг на иную, легкую волну. А мне ничего не надо, мой мозг свеж, как у новорожденного, и я опять работаю. Полночь. Все ворочаются в постелях, считают до тысячи, чтобы как-нибудь отключиться. Я ворочаю в голове миллионами, кручу арифмометр, шастаю логарифмической линейкой, я наслаждаюсь этими действиями! Наука, дочь удивления и любопытства, я безраздельно твой!

- А ведь было, было время, - торжествующе говорил я сам себе, - ты проклинал свою неутолимую жажду творчества. Голова трещала, сердце выписывало на электрокардиограммах прямо-таки кренделя, волосы вылезали, как из старой сапожной щетки. Ты уповал на последнее, на докторов - кто еще мог помочь? Мудрецы! Они твердили свое: ледяной душ, фрукты, легкое вино и меньше, как можно меньше работы.

Как бы не так! Меньше работы! Ха-ха-ха! И меня разбирало натуральным, жизнерадостным смехом. Напарника я разбудить не боялся. Он спал как убитый.

КПД аппарата достигал пятидесяти одного процента. Поэтому вместо меня требовалось спать не 8, а 16 часов. И еще 8 часов, необходимых для него самого. Итого, сутки.

Иногда я будил его, в те дни, когда к работе прибавлялся новый выдающийся успех, завершался этап. Он слушал объяснения если и не с интересом, то, по крайней мере, с заметным любопытством, пытаясь вникнуть в детали. Было видно, как от случая к случаю он все больше проникается сознанием соучастия в важном, безотлагательном деле.

Если после первого сеанса он только махнул рукой - а ладно, чего там, то через месяц ему уже доставляло удовольствие обводить чертежи рамкой, подкручивать гайки на полусобранных моделях и, заглядывая через плечо, наблюдать, как я убористо заполняю журнал формулами и уравнениями. "А плюс Б, скобка в квадрате", - шевелил он губами. Взгляд его становился все более светлым, разумным, а иногда сосредоточенно-задумчивым, с теми оттенками жесткой мудрости, какая свойственна людям аналитического ума в момент формулирования внезапных и широких обобщений.

"Вот что значит беспрерывный сон. Перманентное состояние", - мысленно ликовал я, а вслух говорил:

- Коллега! Уверен, что смогу подготовить вас до уровня техникума. Да что техникума. Одолеем кое-какие программы и самого вуза!