Всех убить нельзя - Николай Наседкин

Как-то они сидели с Надеждой в креслах, отрешённо уставившись в булькающий и мерцающий телеящик. Молчали. Они с того дня теперь всё больше молчали, избегали встречаться взглядами, словно воздвиглась меж ними стена прозрачная, проницаемая, но вязкая, плотная. Борис вдруг встал, прошёл на кухню, пошарил по шкафам, в ящике стола. Вышел на лоджию, поискал в коробке с инструментами. Куда же он запропастился?

Наконец нашел - складной ножик-"белочку" в кожаном чехле. Снял чехольчик, попробовал пальцем лезвие. Нашарил в инструментах оселок, прикрыл плотнее дверь на кухню, принялся шаркать. Время от времени прислушивался не идёт ли Надежда?

Лицо у него было сосредоточенным, решительным, злым.

3

Искал он долго - несколько недель.

Что сына Вальяжного, как он его крестил - Сынка, в городе не было, Борис поверил. Действительно, папаша услал его от греха подальше. Значит, пока оставались двое - Пацанчик и Мордоворот. И того и другого он видел лишь единожды, уже после, но запомнил шакалов намертво. Только вот адресов их и анкетных данных у него не имелось, да и не надо их разузнавать - светиться не стоит. Всё надо делать без шума.

Борис, выпросившись в отпуск пораньше, с утра до вечера рыскал по городу - по рынку, стадиону, пивнушкам, пляжам... Всматривался в лица парнишек и парней.

Бесполезно.

В субботний вечер он забрел в городской сад. Вечер был прекрасен, Борис мельком заметил это, пару раз глубоко вдохнул пьянящего воздуха - цвела сирень. На летней площадке раскручивались танцы. Гремели барабаны и тарелки, визжали и стонали трубы - толпа прыгала, потела.

Борис бродил вокруг танцплощадки, высматривал. Внезапно - он услышал сзади него один парнишка сказал другому:

- Глянь, мусор переодетый, что ли? Кого-то вынюхивает. Может - замочим?

Борис развернулся, вперился прямо в глаза оболтусу. Тот, худой, длинный, в варёнках и майке, заробел, забыл про жвачку, отступил за своего приятеля. Борис качнулся к ним, сжав кулаки, и вдруг узрел за их спинами Пацанчика. Тот, пьяненький, тупо лыбясь, прижимал к себе курносую размалёванную девчушку, тащил её на танцверанду. Борис чуть не кинулся к ним, но сдержался, отвернулся, отступил в тень. Два приятеля, намеревавшиеся его "замочить", наверняка приняли его за психа.

Весь вечер Борис, держась в полумраке, сторожил. Даже когда шакалёнок, всё с той же курносой своей подружкой, совершал вояж в туалет на край парка - проводил издали и туда.

Танцы кончились. Вспыхнула обширная драка. Началась беготня, засвистала милиция. Борис, следя пристально за своей парочкой, молил Бога: только б Пацанчик не встрял в драку, не загремел бы в кутузку. Но тот, видно, окончательно сомлев, покорно плёлся за своей пассией прочь.

Борис крался за ними след в след. Они свернули на пустынную улицу совсем невдалеке от дома Бориса. Девчонка что-то лепетала, хихикала. Пацанчик пьяно мычал и все тянулся к ней с поцелуями.

Глянув по сторонам, Борис завязал нижнюю часть липа тёмным шарфиком, нагнал их, хлопнул Пацанчика по плечу:

- Эй!

Тот неожиданно резво отпрыгнул, оробело кудахтнул:

- Чево ты? Чё надо?!

Борис крепко поймал его за руку, строго сказал онемевшей девчонке:

- Вот что, девушка, мне с этой oсобью поговорить надо. С глазу на глаз. Поняла?

Она вдруг сморщилась, сверкнула слезой, тоненько завыла:

- Дяденька, отпусти-и-и! Отпусти-и-и!

Борис топнул в её сторону, в руке его заиграл нож.

- Ну, тихо! Брысь отсюда и - домой. Иначе хуже ему сделаешь.

Девчонка отбежала, пошла прочь, всё время оглядываясь, размазывая слёзы по лицу. Пьяная бравада ещё остатками в Пацанчике бродила, он через силу хмыкнул:

- Ты чего, грабить меня будешь? Так у меня - трёшник токо и больше ни шиша...

- Пошли. И только пикни.

Борис подсунул к самым глазам парнишки зловещее лезвие, тряхнул его за руку, повлёк за собой. Пацанчик явно перетрухнул. Он трезвел с каждой минутой.

- Погоди! Ты чё? Куда ты меня прёшь?

- Молчи! Заткнись, я сказал!

На улицах - ни души. Окна тёмны. Время - около двух ночи.

Борис притащил уже покорного, оцепенелого Пацанчика к своему дому, со двора, свернул не в подъезд, а влево, вниз по лестнице - в подвал. В подвале довольно светло - мерцают два фонаря. Торчат столбы-подпорки. Неуютно, мрачно.

Прислонив Пацанчика к одной из подпорок, Борис ловко завёл его руки за столб, начал стягивать тонким капроновым шнуром, приговаривая:

- Вот и умница... Дрыгаться не надо, не поможет. Кричать тоже не советую, никто не услышит. Место ведь тебе, паршивцу, знакомо? Отсюда криков не слышно, не правда ли?

Привязал, отошёл в сторонку, обтряс руки, словно после важной трудной работы. Стащил шарфик с лица. Пацанчик, вглядываясь, начал, видимо, что-то припоминать. Дернулся.

- Ну-с, прекрасно, - бодро сказал Борис. - Теперь и побеседуем. Скажи, сучонок, для начала: как тебе жена моя, Надежда Николаевна, понравилась? Ну, в тот вечер, когда ты, сволочь малолетняя, после своих дружков старших елозил на ней здесь вот, в этом подвале. Понравилась? Может, жениться на ней хочешь? Так я разведусь...

Пацанчик никак не мог сглотнуть ком в горле - кадычок так и прыгал: вверх-вниз, вверх-вниз.

- Впрочем, жениться тебе теперь не придется уже ни на ком. М-м-да... Ты вот пока лучше что скажи: где тот, самый здоровый из вас, Мордоворот, проживать изволит? И где в настоящее время ваш хозяин, ваш вождь задрипанный прячется?

Пацанчик отперхал, выдавил из себя:

- Тот, здоровый, это брательник мой сродный. Он в Пригородном лесу щас... Он в "Туристе" на лодочной пристани пашет... А тот, брательник сказывал, на море щас живёт, у родственников в Феодосии...

Борис задумчиво осмотрел Пацанчика, что-то прикидывая.

- Тэк-с, тэк-с, тэк-с... Ну что ж... Надежда Николаевна, спрашиваю, понравилась? Она не старая ещё, двадцать семь всего... Выкидыш у нее случился, чуть не умерла...

- Дяденька! - пискнул Пацанчик. - Да не хотел я! Они меня заставили!

Борис на мгновение представил себе отвратную сцену: Пацанчик, пуская слюни, закатывая глаза, дрыгается на Наде...

Лицо Бориса закаменело, глаза сузились. Он зловеще медленно приблизился к Пацанчику вплотную, распустил у него ремень. Шакалёнок напрягся, затаращился: что с ним собираются делать? Борис перехватил ремнем Пацанчика через живот, повыше брюк, пристегнул его плотно к столбу. Подёргал годится. Нагнулся, разул Пацанчика, отбросил потертые кроссовки, стянул с него носки. Морщась, держа их на отлете, скомкал, резким движением впихнул грязный ком Пацанчику в рот. Стащил с него майку, перехватил ею нижнюю часть лица Пацанчика, словно делая его собратом-разбойником, примотал голову к столбу. Теперь гадёныш мог двигать только ногами. Борис расстегнул ему штаны, спустил. Содрал полосатые трусы. Штанами привязал к столбу и ноги Пацанчика. Голый, весь в пупырышках от страха и подвальной сырости, Пацанчик, округлив глаза, мычал и дрыгался.

Борис молча достал из карманов, выложил на дощечку, словно в операционной, флакон одеколона "Саша", носовой платок, нож-"белочку". Раскрыл его, чиркнул по лезвию ногтем, удовлетворенно хмыкнул. Приблизился к столбу, проникновенно сказал:

- Я решил тебя помиловать. Понял? Сначала я хотел всех вас, мразей, уничтожить. Вас же, подонков, нельзя оставлять жить. Ну вот... Но потом я вспомнил, на твоё счастье, что у нас даже государство наше подлое несовершеннолетних не казнит. Поэтому я решил тебя очень и очень легко наказать. Мягко. Мужайся, голубчик, мужайся. Благодари Господа Бога, что жив останешься.

Говоря последние слова, Борис отвинтил крышечку одеколона, обильно смочил им платок, тщательно протер лезвие ножа. Плеснул одеколона на руку, вымыл ладони. Подошел к Пацанчику. Нагнулся. И - сделал секательное движение.

- Вот так!

Пацанчик рванулся, вскрикнул глухо, взвыл, потом обмяк, повис на путах. Борис, ещё смочив платок одеколоном, приложил его к свежей ране. Быстро выдёрнул шнурок из кроссовки Пацанчика, наложил жгут, посмотрел флакон на свет, вылил остатки жгучей жидкости на место "операции". Отбросил пустую посудину, брезгливо отёр руки от крови шарфиком-маской. Тщательно осмотрел себя при размытом свете подвальных фонарей.

Пока Борис освобождал Пацанчика, натягивал на него трусы, укладывал на землю, подложив под голову кроссовки и штаны, тот все плавал в полузабытьи. Борис посидел чуток рядом, отдыхая, потом вынул из кармана крохотный пузырёк с нашатырем, подсунул Пацанчику к ноздрям. Тот сморщился, помотал головой, приоткрыл глазёнки. С минуту смотрел дебильно вверх, скосился на Бориса вскинулся и со стоном схватился за пах. Лицо его перекорежилось.

- С-сука! Чё ты со мной сделал? Убью, гад!

Борис притиснул его к земле, концом ножа подцепил за подбородок.

- Нет, это я тебя убью, ублюдок! Я. Понял? Радуйся, что жив остался. А без баб многие люди на земле живут и - ничего. Надежду Николаевну помни теперь до могилы... И - серьёзно говорю - если кому расскажешь, или за мной охотиться начнете - убью сразу. Мне теперь терять нечего. Я своё отжил...