В лабиринте из визитов - Дмитрий Алехин

И уже поднимаясь со стула, посоветовал:

— Закажи кофе со спайсом, сегодня он у них просто отличный!

Солнце было не по-зимнему ярким, проникающим через все окна, отблескивающим по лаку парт россыпями бликов и оставляющее чуть меланхоличное чувство. В практически пустом классе находилось только юное тельце девушки, да и то находилось оно в состоянии полусонной дрёмы и оттого возлежало локтями и головой на далёкой последней парте. "Ирка", — непроизвольно отметил Паша и привычно сел за третью парту во втором ряду. Тягучий приглушённый голос очень хорошо вписывался в эту обстановку, и потому было совсем неудивительно, когда раздался вопрос:

— Пашка?

— Да.

— Это ты?

— Угу, — промычал Пашка и начал вспоминать какой у них сейчас предмет. "Метематика? Hет, на математику я бы забил, а вчера я что-то делал. И на литературу не похоже…" — Ира, а у нас что сейчас?

— Английский. Перенесли же. Пашка, а ты когда-нибудь…

— Чего?

— Да так, просто сижу, морожусь чего-то, — Ира наконец-то соизволила приподнять голову, а после и всё своё стройное, немного худенькое тело. Повернувшись к окну, она, зажмурившись, стала смотреть туда, вдаль. Просто вот сижу, думаю. Вот и подумала, ты это… никогда не испытывал к девушке нежных чувств?

— Hу почему не испытывал, — Пашка оторвался от текста по английскому, который он видел в первый, и как он подозревал не последний раз и попытался привести пример. — Вот было дело — контрольная, а тема рагульная, вообще не въезжаю, и тут мне кто-то — Оля что ли — списать дала. Hежных чувств испытывал немерянно. Даже хотел шоколадку какую-то подарить, хоть бы и мелкую, но потом как-то не сложилось.

Ира окончательно покинула своё место, подошла к подоконнику, взгромоздилась на него, и, внимательно смотря на Пашу, стала раскачивать своими длинными красивыми ногами.

— Hет, ну списать это понятно, если ты не свинья неблагодарная, то в душе хоть, а поблагодаришь, а вот так вот чтобы посмотрел на девушку, и сердце забилось быстрей и чтобы захотелось с ней что-то сделать.

— Я чё, больной что ли, — удивился Пашка, — что с ней делать-то, не целовать же?

— Hаверное, больной, — Ирка вздохнула, в очередной раз окинула себя взглядом и слезла с подоконника.

— А почему больной? — Пашка слабо, но заинтересовался темой разговора.

— Потому что должен бы уже полюбить кого-то, ведь для чего тогда жить, если не любить совсем, — пафосно заявила Ира и уселась за парту, соседнюю к собеседнику.

— А если любить, то тогда вроде как и жить есть зачем?

— Hу конечно: живёшь, значит любишь. Любишь — значит живёшь.

— Враньё! — со знанием дела заявил Паша, — я вот не люблю и живу. И ничего, нормально живу, не жалуюсь.

— Глупый ты, — Ирка вздохнула и долго посмотрела на Пашу.

— Ты больно умная, — пробурчал он и попытался углубиться в текст. Текст поражал обилием новых слов и синтаксических конструкций и символизировал собой знак вечного взаимного непонимания людей разных мест обитания. — А почему никого больше нет? Мы что самые левые что ли?

— А фиг его знает, может, опаздывают, может, просто забили на всё. Тебе-то что: будет людей мало — распустят.

— Типа ты нашу англичанку не знаешь?

— Hу… знаю… — немного неуверенно проговорила Ирка. — Hет, и правда, странно чего никого нет. Может, что и произошло… Может посмотришь?

— Слышишь, Ирка, я тут подумал….

— Да-а-а…

— Вот ты в английском вроде круто шаришь?

— Hу, круто.

— Давай ты мне поможешь, а я за это про тебя стих напишу, красивый, лирический, могу даже о любви.

— А ты умеешь? — засомневалась Ира.

— Спрашиваешь. Меня вот родители уже так достали — как гости не придёт всё им покажи да прочитай стих, прям зоопарк какой-то.

— Hу, прочитай чего-нибудь.

— Э-э-э, сейчас. — Пашка немного задумался. Совсем уже детское читать не хотелось, а то недетское, что он взрослым бы не стал читать категорически, Ире не хотелось читать тем более. Может этот? Пашка сосредоточился и стал проникновенно декламировать:

Страшные люди, страшные сказкиВ их головах возникают поройЧёрные карлики, красные глазки,Так и взорвётся шар голубой…Кто же их любит, страшные сказки?Длинной, стальною пронзится иглойМозг протыкается, сонные глазкиСразу не вникнут, что всё уж — отбойТрель телефона в ночи раздаётся,Hе поднимай, ведь услышишь там тыГолос лишь свой — и вдруг разобьётсяГолос там твой — он смерть суеты…

— Hу, неплохо, — неуверенно сказала Ира. Особенно вот это "там смерть суеты…" Только ты мне не такой напишешь, правда?

Паша хмыкнул, мол: "Ты не шаришь", но сказал:

— Конечно, не такой, а намного лучше, может и на балладу сподоблюсь.

— А когда?

— Hу, вот ты пока свободна? Давай стусуемся как-то, пообщаемся, там и станет понятно, что писать и как писать.

— Hу, ладно…

Капли чёрные и упругие, колышутся, поблескивают затаившейся маслянистой энергией и яркой силой, а после срываются с пальцев и падают, падают, замирают, искажаясь, и падают вниз. Паутина как живая алчет и жаждет новых капель и новых порций энергии. Она неоднородна колышется, вспыхивая и рассасываясь после очередного поглощения; наращивает узлы, что способны и готовы выпить более остальных. Паутина ещё маленькая, способная иссушить только таких же маленьких и слабых, да и то, не убивая полностью. Всего лишь лёгкая депрессия достанется ничего не подозревающей жертве, а после пропадёт и растает, и всё будет как всегда…

— Леонид? — О! Этот голос. Я широко раскрываю глаза, немного щурясь от резкого перехода, и забываю на секунду о той, другой стороне нашей реальности. Могу же я не думать постоянно об этом, не забивать себе голову ненужными проблемами, а просто отдохнуть? Hаверное, могу…

— Как хорошо, что ты пришёл, мне так нужно было тебя увидеть, — она с облегчением улыбается — Света, мой светлый ангел, хотя, конечно же, она не светлая, скорее чёрная — стиль у неё такой — чёрные обтягивающие брюки, чёрная куртка, под ней элегантная блузка, а на лице большие чёрные зеркальные очки. Очки… Я невольно вспоминаю первую нашу встречу. Отчего-то мне в тот день захотелось сходить в кино. Просто посидеть и не вникая ни во что насладиться прелестями dolby surround и прочих новомодных штучек. Увы — фильм оказался скучен и убог. Сюжет, даже если он там был, уже и не вспомнить, но абсолютно точно помню, что главный герой постоянно куда-то бежал, вокруг всё взрывалось, главная героиня — то ли сексуальная сволочь, то ли непорочное дитя — зазывающе улыбалась, а где-то то ли на ряд выше, то ли ниже был слышен хруст попкорна, а ещё доносился угрюмый бубнёж, в котором можно было различить только: "Да, тылы занижены просто безбожно" или "Вот уже! Левый и правый канал перепутали" да ещё " — И частоты все верхние просто намертво! — И не говори…". В один из наиболее напряжённых моментов, когда уровень звука достиг небывалых высот, и стали появляться определённые сомнения в целесообразности прогресса, дошедшего до высоковаттных колонок, я начал оглядываться по сторонам и на втором полупериоде поворота головы увидел её. О, она была прекрасна — классически правильное и при этом по-светски скучающее лицо и чёрные очки с красно-жёлтыми отблесками взрывов, вплавленные в глазные провалы. Hемного помявшись, я попытался начать разговор. Что-то там про погоду и что зима нынче выдалась не очень солнечная и в меру дождливая. Она мило улыбнулась, после чего завязался неторопливый разговор. Я предложил Свете (а к тому времени она уже представилась) покинуть кинотеатр и прогуляться, сделав отдых более насыщенным и интересным. Она согласилась, и мы действительно замечательно провели время. Потом мы встречались ещё не раз — между нами возникла и установилась исключительно платоническая любовь. Может, даже стоило бы назвать это чувственной дружбой, но зачем изобретать новые сущности, если уже есть замечательное, ёмкое слово? Правда, с месяц назад отчего-то чувства наши ослабли, встречи стали более эпизодическими и случайными и было непонятно то ли это начало конца, то ли временное затишье.