Электрический палач - Кастро Де

Как вскоре выяснилось, лучшее, что я мог сделать, - купить билет на ночной экспресс до Мехико-Сити, который следовал из Агуаскальентес и делал пятиминутную остановку в Куэтаро. По расписанию его прибытие ожидалось около часу ночи, а в пять утра он должен был доставить меня в столицу. Покупая билет, я обнаружил, что поезд составлен из купейных вагонов европейского образца вместо привычных американских с длинными рядами двухместных кресел. Лет тридцать назад такие вагоны были обычным явлением на мексиканских железных дорогах во многом благодаря влиянию европейских фирм, помогавших прокладывать первые линии; и теперь, в 1889 году, мексиканское управление дорогами продолжало использовать их для внутренних перевозок. Обычно я предпочитаю американскую конструкцию, так как не люблю рассматривать лица людей, сидящих напротив; однако в этот раз мне было не до выбора Оставалось надеяться, что в столь поздний час в купе никого не окажется и я смогу утешиться одиночеством, так необходимым моим измотанным нервам. С мыслями о мягком кресле я заплатил за билет первого класса, забрал из президентского вагона свой багаж и телеграфировал Мак-Комбу и Джексону о случившемся, после чего побрел на станционную платформу дожидаться прибытия поезда.

К моему удивлению, он опоздал всего лишь на полчаса, которые тем не менее показались мне непереносимыми в безрадостном стоянии на пустынной платформе. Кондуктор, проводивший меня в купе, сообщил, что они надеются наверстать задержку и прибыть точно по графику. Удобно устроившись в кресле по ходу поезда, я расслабился и прикрыл глаза, в надежде без помех проспать предстоящее путешествие Тусклый свет от керосиновой лампы под потолком едва разгонял царивший в купе полумрак. Поезд тронулся, и я искренне порадовался, что еду один. Размеренно покачиваясь, я кивая толовой в такт движению, занятый мыслями о предстоящей погоне.

Неожиданно я почувствовал, что в купе есть кто-то еще. В углу, по диагонали от моего кресла, сгорбившись так, что не было видно его лица, сидел небрежно одетый мужчина огромного роста. Вероятно, слабое освещение не позволило мне разглядеть его раньше. Рядом с ним на сиденье стоял большой саквояж, потрепанный и громоздкий, который незнакомец даже во сне крепко сжимал своей на удивление тонкой рукой. Пронзительный гудок локомотива, преодолевавшего очередной из бесчисленных горных поворотов, заставил спящего беспокойно пошевелиться; выпрямившись в кресле, он нервно провел рукой по лбу. Открытое, заросшее густой рыжей бородой лицо выдавало в нем типичного англосакса. Заметив меня, он совершенно пробудился, неприятно поразив меня необъяснимой враждебностью, мелькнувшей в его темных, поблескивающих глазах. Без сомнения, его сильно раздосадовало мое присутствие, со своей стороны я тоже испытал некоторое разочарование, обнаружив в тускло освещенном купе странного попутчика. Лучшим выходом из положения было принятие неожиданного соседства как дарованного свыше. Итак, я принялся извиняться за свое вторжение в расчете на ответное расположение. Незнакомец, по всей видимости, был моим соотечественником -американцем, и можно было надеяться найти с ним общий язык. К тому же после обмена формальными любезностями мы вполне могли оставить друг друга в покое до самого конца путешествия.

К моему изумлению, незнакомец не произнес ни слова в ответ на мои извинения. Вместо этого он с непонятной настойчивостью продолжал рассматривать меня, нетерпеливым жестом свободной руки отказавшись от предложенной сигары. Другая его рука продолжала крепко сжимать ручку огромного потрепанного саквояжа; вся его фигура, казалось, излучала скрытую угрозу. После длительной паузы он резко отвернулся к окну, словно мог разобрать что-либо в густой черноте ночи. При таком откровенном недружелюбии я предпочел оставить его в покое, откинулся в кресле, надвинул на лоб шляпу и закрыл глаза в попытке продремать оставшуюся часть путешествия.

Не успела приятная полудрема смежить мне веки, как какая-то неведомая сила заставила меня снова широко раскрыть их, и, казалось, удерживала меня, не позволяя броситься вдогонку за остатками ускользающего сна. Подняв голову, я оглядел сумрачно освещенное купе: никаких изменений, только незнакомец в противоположном углу продолжает задумчиво смотреть на меня - задумчиво, но без тени дружелюбия. На этот раз я даже не пытался начать беседу; попросту откинулся назад, в прежнее полусонное положение, полуприкрыв глаза, словно спящий, и принялся с любопытством наблюдать из-под опущенных полей шляпы за поведением незнакомца.

Пока поезд со стуком мчался сквозь непроглядную тьму, с лицом моего попутчика происходили труднообъяснимые метаморфозы. По-видимому, удовлетворенный тем, что я заснул, он позволил себе выплеснуть наружу до сих пор сдерживаемые эмоции - любопытное смешение чувств, природа которых внушала все что угодно, но только не доверие. Ненависть, страх, торжество и фанатичная решимость проложили неровную линию его губ, мелькнули в глазах, наполнив свирепостью и алчностью его взгляд. С внезапной ясностью я понял, что этот человек безумен и крайне опасен.

Не стану скрывать своего состояния в тот момент; едва ли я испытывал что-либо, кроме страха, когда увидел, как обстоят дела. Холодный пот и с трудом сдерживаемая нервная дрожь сильно мешали мне притворяться спящим. Жизнь слишком много значила для меня тогда, и мысль о соседстве безумного убийцы весьма вероятно, вооруженного - была отвратительной и пугающей. Возможность рукопашной схватки сводила к нулю все мои шансы, так как попутчик был настоящий гигант и, очевидно, находился в пике своей атлетической формы, тогда как я, помимо некрепкого телосложения, был сильно измотан беспрерывными переездами, бессонницей и нервным напряжением. Бесспорно, мое положение было незавидным; мысленно я уже прощался с жизнью, с ужасом наблюдая пляшущие огоньки безумия в глазах незнакомца. В мозгу, словно в предсмертной агонии, проносились картины прошлого; говорят, у тонущих в последние секунды вся жизнь заново проходит перед глазами.

В кармане моего плаща лежал револьвер, однако любая попытка дотянуться до него была бы немедленно обнаружена. Более того, достань я его - и кто предскажет, как поведет себя сидящий передо мной безумец? Даже если удастся выстрелить, у гиганта останется достаточно сил, чтобы вырвать у меня оружие и проломить им мой череп; если же он сам вооружен, ему не составит труда застрелить или зарезать меня, даже не пытаясь обезоружить. Вид взведенного пистолета, как правило, благотворно влияет на нормального человека; на безумца же, которому его полное безразличие к последствиям придает почти сверхчеловеческую мощь и энергию, ничто не способно оказать должного воздействия. Даже в ту мрачную дофрейдовскую эру многие люди, и я в их числе, догадывались о том, как опасно иметь дело с ненормальными. Незнакомец в углу напряженно пошевелился, очевидно готовый к действиям, - в этом не оставляли сомнений его горящие глаза и подергивающиеся от возбуждения лицевые мускулы.