Империя Зла - Юрий Никитин

А вот тихий «Гамос» снова ожил: возле дверей образовалась очередь, словно в советские времена. Явно резко снизили цены, привлекая покупателей. Правда, очередь еще и потому, что сейчас без трех минут девять, а эти ребята открываются только в девять...

Когда мы проходили мимо, на нас впервые внимания не обратили. В двери проталкивался спортивного вида кавказец, подчеркнуто кавказской внешности: черная бородка, бритая голова, прямая спина сына гор, презрительное высокомерие к этим русским свиньям. Перед ним неохотно расступались, он протискивался с видом полного хозяина жизни и здесь, в России, уже протянул руку к двери, и тут я увидел, как худосочный парень, что стоял в середке очереди, вдруг сунул руку за пазуху, и на свет появился пистолет.

Парень ткнул черным стволом в бок кавказца. Тот дернулся, еще не понимая кто посмел потревожить, встретился с бешеными глазами. Парень прошипел люто прямо в смуглое нагло-красивое лицо:

– Тварь чернозадая!.. Три секунды, чтоб исчез. Иначе, видит бог, всажу всю обойму.

Среди замершего люда это прозвучало громко и страшно. Смуглое лицо сына гор вмиг приобрело синюшный цвет. Вытаращенные глаза уставились на черный ствол. Парня трясло от злости, кавказец застыл, я со своего места видел, как в его бритой голове лихорадочно мечутся мысли: не может же этот русский вот так взять и выстрелить! Самого упекут за убийство, все-таки это не самооборона, а нападение, любой суд влепит не меньше пятнадцати...

В глазах парня появилось колебание, пугливо зыркнул по сторонам. Кожа на скулах напряглась, выдавая страшное напряжение. Да, погорячился, но как отступить, когда смотрит столько народу? Это же лицо потерять... даже у русского появляется лицо, если в руке пистолет с полной обоймой.

Наступила та страшная звенящая тишина, когда даже воздух остановился, в нем неподвижно завис падающий листок, не колыхнется. Чувствуя, что сейчас парень либо нажмет курок, либо с позором отступит, и то и другое страшновато последствиями, я торопливо сделал шаг вперед:

– Я свидетель, я свидетель! Гулял с собакой, увидел, как этот бритоголовый наглец набросился на молодого человека, и тот вынужден был-с, да-да, вынужден-с...

В очереди на меня уставились как на марсианина, но вдруг кто-то из сообразительных быстро сказал с убежденной веселостью.

– Я тоже видел!.. Кавказец напал первый!

– Ага, – выкрикнул еще голос. – Он... э-э... напал...

– Самооборона, – сказал еще кто-то глубокомысленно. – Я свидетель, что этот бандит всех нас хотел зарезать!.. Да что ты парень смотришь? Стреляй! Мы все подтвердим, что этот...

Сразу несколько голосов зашумело, в то числе и женские:

– Бандит!

– Он угрожал нам, я свидетельница!

– Давай в его рылу всю обойму!..

Кавказец исчез, только что был здесь, а тут же на его месте осталось небольшое завихрение воздуха. Его унесло с такой скоростью, что в родном тейпе заплевали бы за потерю достоинства.

В очереди весело и раскованно смеялись. Я видел, как разгибаются спины, а в глазах появляется то давно забытое с принятием христианства чувство, которое христианство определило как один из семи самых страшных смертельных грехов – гордость, достоинство.

Даже чересчур быстро, сказал себе трезво. Когда это победит, когда все будут при оружии и с прямыми спинами, а писаки с носом по ветру, вовсю изгалявшиеся над желанием иметь оружие, начнут воспевать это ношение, я уйду в оппозицию. Как бы это массовое вооружение не вышло боком, гордость не превратилась в надменность, пренебрежение чужим мнением! Впрочем, это потом. Сейчас куда важнее, чтобы оружие без помех мог покупать каждый, кто не сумасшедший и не сидел в тюрьме. По крайней мере, не за грабежи.

Поступил я, честно говоря, как мальчишка. В моем возрасте надо жить умом, а не чувствами. Правда, люди везде ведомы чувствами. Если буду по уму, то надо на другую планету. Только что поддержал крикунов, что требовали расправы над кавказцем... просто над наглецом, что пытался пролезть без очереди. Таких хватает и среди русских или хохлов. Проступок незначительный, за него даже не оштрафуют. Но... народ жаждал крови.

По сути, я спас шкуру, а то и жизнь кавказцу, русского уберег от тюрьмы, жене сохранил мужа, а детям – отца. Но на душе все же гадко, ибо...

Но где же тогда власть народа, если абсолютное большинство требует ужесточения наказания, смертной казни, а кто-то странный все смягчает и смягчает? Смертную казнь собираются отменить вовсе? Ведь даже интели, которые больше всего боятся показаться недостаточно интеллектуально развитыми, в микрофон говорят об отмене смертной казни, а дома на кухне орут, что всех этих наркоманов, насильников, бандитов и казнокрадов надо быстренько расстреливать по суду шариата, а вешать прямо на Красной площади!

А что такое закон? Это воплощенное в обязательное для всех мнение большинства народа. Только тогда закон соблюдают, ибо за ним не только пистолет милиционера, но и поддержка населения.

Но почему же тогда такой дикий перекос? Когда в Чечне начали расстреливать по суду шариата, в России даже те, кто люто ненавидел чеченцев, перекосился в зависти: вот бы и у нас так! Почему те могут поступать по правде и совести, а мы обязаны подчиняться каким-то нелепым законам, перенесенным хрен знает кем и откуда? Скоре всего, с Марса или еще откуда-то, где не воруют, не насилуют и уж тем более, не убивают.

– Законы только тогда работают в полную силу, – пробормотал я, – если их поддерживает народ. Или хотя бы понимает.

– Что? – послышался голос рядом.

Я вздрогнул, а Володя деликатно улыбался, возникнув как призрак прямо из воздуха. По ту сторону аллеи прогуливалась парочка, я их раньше не видел. Либо меня оберегают, либо готовятся пристрелить.

– Уже? – удивился я. – Как быстро...

– Вы гуляете двадцать две минуты, – напомнил Володя. – Ваша собачка изволила покакать дважды, семь раз пописала, а наши ребята штаны порвали, пытаясь поспеть за вами... раньше вас. А штаны у них от Кардена. Предлагал же вам президент переехать в более охраняемое место!

Я отмахнулся:

– Да ладно. Лучше прожить год львом, чем сто – овцой. Сейчас отведу Хрюку, кофе уже пил, так что не задержусь.

Машина Володи стояла возле подъезда. Когда я поднимался по ступенькам, с моего плеча на коричневую дверь скакнул солнечный зайчик. Если кто-то с дальних крыш рассматривает через оптический прицел мою стрижку, то был бы красный кружок. А это забавляется ребенок из дома напротив. Ребенок. Просто ребенок.

Глава 2

Когда машина вырулила на магистраль, Володя поинтересовался с хорошо рассчитанной ленцой:

– А что там народ шумел?

– Первое применение оружия, – ответил я, все еще чувствуя неловкость от мальчишечьего поступка. – Правда, без выстрелов.

Он покосился круглым как у птицы удивленным глазом:

– Применение?

– Применение, – повторил я. – Володя, у тебя, сколько звездочек на погонах? Для тебя применение – это если всю обойму в упор, да?.. Гм, вряд ли у того мужика есть разрешение на ношение. На хранение дома – да, но чтобы выносить на улицу...

Володя буркнул:

– Теперь хоть обыскивай народ. Каждому зудит ходить по улице с пистолетом в кармане. Начнется выяснение кто кому на ногу наступил в троллейбусе.

Я сказал с иронией:

– А пока что каждый, заполучив оружие, тут же хотел бы ограничить его выдачу остальным. А то и вовсе запретить. Что, задевает? Мол, у каждого может оказаться пистолет не хуже, чем у тебя? Ты столько добивался, анкету делал, экзамены сдавал, а им стоит только справку предъявить, что не сумасшедшие и что не сидели!

Он понял, засопел, долго молчал, затем буркнул:

– У них пистолеты могут оказаться и получше. К тому же я применю только в самом крайнем случае! А эти... Не так посмотришь, он тебе в спину шарахнет. Хоть сидел, хоть не сидел. Правда, для страны может быть и хорошо, но для отдельных человечков...

Он говорил грамотно, слова расставлял с крестьянской основательностью. Очень здоровый как по генной структуре, так и в психике. Таких охотно усаживают за пульты управления баллистических ракет и атомных реакторов. Сто тысяч психиатров поседеют и начнут ловить зеленых чертей раньше, чем такой ощутит хоть некоторое психическое неудобство. Ему сказали старшие по званию, что нехорошо народ вооружать, он это усвоил накрепко. Теперь надо так же основательно и убедительно сказать, что вооружать – хорошо. И повторить много раз.

При въезде в Кремль нас проверили небрежненько, второй раз осмотрели, когда остановились перед большим Кремлевским дворцом, а третий раз меня остановили в вестибюле.

Охранники уже знали советника президента, кем я являюсь, в лицо, что не помешало проверить сверху донизу, просветить всеми лучами. На их лицах я читал сильнейшее сожаление, что можно просветить только голову, но не мысли. Во-первых, морду можно заменить даже не устаревшей хирургией, а какими-то бионашлепками, не отличишь от собственной морды, а во вторых, футуролог – не охранник, у которого только одна извилина, прямая, как армейский устав, а когда извилин много, то либо Наполеоном себя назовет, либо на президента кинется...