«Совок» - Вадим Агарев

Москвы упырей – эффективных менеджеров меняли часто, как затасканных шлюх в солдатских борделях. И наверное, именно потому они так остервенело грабили завод. Каждый день, как в последний раз. Убивали они производство хуже самых беспредельных хищников. Как будто они не сограждане на русской земле, а мародеры-иноверцы на захваченной территории. Даже в 90-е при засилье бандитов такого не было. Чтобы одномоментно урвать стакан молока, они безжалостно вспарывали своими канцелярскими ножами вымя дойной коровы. То, что корову можно доить без поножовщины и не по стакану, а по ведру многие годы, они понимать не хотели. Или не были способны понять. Москвичи, что с них взять.. С новыми управленцами было трудно, их почему-то все время хотелось ударить. С ноги, да по их наглым московским мордам.

Противостоять московским оккупантам и при этом самому не подставиться какое-то время получалось. Исключительно благодаря неплохим навыкам в оперативной работе. Свою милицейскую карьеру я начинал с должности участкового, а завершил в Центральном аппарате МВД РФ несколько лет назад. В должности начальника отдела ОРБ-1 и потому среди московской беловоротничковой шпаны я чувствовал себя относительно уверенно. Но воевать с системным явлением, одобренным на самом верху, было не просто глупо, а преступно. Преступно по отношению к себе и к своей семье. Никакая самая хорошая зарплата не стоила тех издержек, которые уже назревали. И я ушел. Сам, чтобы меня не ушли они. На лесоповал или того хуже.

Так получилось, что на ту пору свободные деньги были, а давние друзья, знающие о моей потаенной страсти, предложили купить у них зависшие два самоля. То есть самолета, как говорят летуны. Которые они уже построили по заказу других москвичей. Те москвичи, в связи с очередным кризисом сдулись и дальше частичной предоплаты не пошли. Не сдюжили. И мои друзья-самолетостроители сделали мне царский подарок. Они зачли мне их предоплату за два ероплана в общую цену и вдобавок еще сделали скидку. На оба аппарата. И за новый «Корвет», и за новую «Цикаду». Как в рекламе из телевизора, два почти по цене одного, такое у меня было условие. Ребятам срочно были нужны деньги на строительство нового придуманного аппарата.

Оба самолета двухмоторные, на Ротаксах. Только один для покатушек, то есть, для души, а второй для работы. Который для работы, тот двухместный, а «Корвет», тот, который для души, тот трех. Но, если сзади сядут две некрупные девушки, то и вовсе четырех. При моем увлечении подводной охотой и проживании на берегу Волги, амфибийный самолет «Корвет» был сказочной опцией. На порядок увеличивающей степень моей свободы. Взлетел с земли и сел на воду, взлетел с воды и сел на землю. Сказка! Четыре часа и я за Волгоградом. Со всем своим снаряжением, аквалангом и двумя запасными баллонами. Ни тебе ям на дорогах, ни пробок, ни мерзких извращенцев в желтых жилетках, таящихся в придорожных кустах и занимающихся там гибдидизмом.

Через друзей-товарищей из Минсельхоза республики Марий-Эл я заключил несколько договоров с марийскими, татарскими и кировскими сельхоз-предприятиями на производство авиахимработ. Это была абсолютно свободная ниша в этих регионах. И ниша очень доходная. Особенно, если это обработка полей с посевами льна. Лен из этих краев всегда шел на экспорт, в основном во Францию. Пока наземная техника за сутки обрабатывала поле в сорок гектар, моя «Цикада» за утро и вечер без надрыва опыляла девятьсот. Только вот, если в поле сыро и грязь, то наземная техника стояла мертво, а мой самолет исправно работал. К тому же наземная техника неизбежно вытаптывала своими колесами двадцать процентов урожая, а то и больше. Самолет же не вытаптывал ни одного квадратного сантиметра культуры, поскольку опирался не на посевы, а на воздух.

После очередного пьяного косяка я послал белгородских хороших парней лесом. И на мне повисли обязательства перед селянами, которые надо было исполнять. После интенсивных раздумий решил, что исполнять буду сам. Во-первых, интересно, а во-вторых, искать кого-то, просто уже не было времени. Вегетация льна, пшеницы или ржи, она как беременность, ее не уговоришь подождать. Так что переместился я от дома, от семьи на семьсот пятьдесят километров севернее и вот уже почти месяц «химичу» над полями.

Оба двигателя встали на развороте, на высоте меньше пятнадцати метров. Почти одновременно, сначала левый, а потом замолк и правый. Высоты, а, стало быть, времени на еще сколько-то пожить не оставалось. Его совсем не было. Не тот самолет «Цикада», чтобы прощать такое. Это не узкий «Бекас», тут за два места плечом к плечу в кабине, конструкторам пришлось заплатить лишним весом аппарата и более широким миделем фюзеляжа. А это как ни крути, аэродинамические потери. Оно бы и не страшно, да вот беда, я и так разворачивался на гон со снижением, а перед полем вот он овраг и, чтобы выжить, его надо как-то перелететь. А на такой высоте, да с неработающими двигателями это нереально. Скорости катастрофически мало. Ну, хоть какой бы встречный ветерок и высоты бы еще метров тридцать, а лучше сто…Закрылки, выпущенные на все сорок два процента, не сильно помогли. Повторно запускаться времени нет, да и бессмысленно это, просто так сразу два движка не глохнут. Топливо или фильтры. Темная, как стена могилы, глина оврага стремительно несется навстречу, сука!!! Удар!..

Глава 2

Меня спасло то, что я не зашел в грузовой лифт, который пришел раньше пассажирского. Спас даже не лифт, а молодая женщина с детской коляской. Она закатила ее в подъезд позже меня, но, разумеется, я ее пропустил, благо, что лампочки пассажирского лифта уже шли вниз. Трое разномастных парней, стоявших раздельно, совсем не производили впечатления, что они вместе. Они с мамочкой в лифт тоже не вошли. Оно и понятно, чего ее пугать, от таких рож у любой кормящей, не то, что женщины, а коровы, молоко разом скиснет.

На самом деле парней было двое. Один, громадный и грузный детина, со взглядом отмороженного судака, был лет под тридцать. По виду он был явно не финалистом из башковитой программы «Что? Где? Когда?». И второй, крепыш лет двадцати трех, розовощекий, с неглупым, но неуверенным лицом старательного хорошиста, комплексующего, что он все еще не отличник. А вот третий, худощавый, был уже повидавшим