Артур - Стивен Рэй Лоухед
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кажется, Артур был всегда. Ну конечно, он существовал изначально — как ветер над пустошью, как зимние звезды — и будет жить вечно.
Артур — ясная синева глаз и золото кудрей, улыбка на губах и безупречная правильность черт. Широкоплечий и длинноногий, он высится над другими людьми и, хотя не знает пока, что в стати — его сила, уже заметил, что подавляет низкорослых. Все в нем красиво и ладно, смотришь — душа радуется.
В нем еще сохранилась северная порывистость. Он словно необученный жеребенок среди людей: в нем мешаются любопытство, опасение и желание узнать, откуда все это новое и чудесное. Он еще зелен, но таит в себе обещание будущего величия.
Когда он входит в дом, все глаза обращаются на него. На охоте каждый стремится ехать с ним рядом. Он привлекает к себе людей — это у него от рождения.
— Идем, Артур, — говорит Мерлин, когда тот замирает у входа в церковь. — Пора.
Я не пророк, мне не дано заглянуть в будущее. Однако при словах моего господина я вновь вижу все, что было до сего дня... вижу Артура, каким он предстал мне впервые.
Босоногий малыш в одной замызганной рубашонке, с соломинками и листьями в желтых кудрях, он ковыляет на маленьких ножках, в синих глазах — проказливый детский смех. В каждой руке у него — по большому котенку.
От горшка два вершка, он крепко держит обоих котят за шкирку. Те шипят, извиваются, царапают ему руки — Артур смеется. Мы смотрим в изумлении. Кроха, невзирая на царапины, хохочет, заливается.
Говорят, что в форму дитяти будет отлит мужчина.
Да, мы с господином сидели на конях, изумленно глядя на эту картину: маленький Артур весь — жизнь и смех, безразличный к боли, уже не по-детски сильный и волевой.
Мерлин улыбнулся и, воздев руку, произнес:
— Узри Медведя Британии! — Потом покачал головой и вздохнул: — Медвежонок ты, медвежонок! Придется тебя учить, как любого звереныша. Будет нам работа, Пеллеас.
Работа оказалась не из легких!
Глава 2
В церкви было светло от сотен горящих свечей. Короли и придворные, преклонив колени на голых каменных плитах перед огромным алтарем, слушали, как епископ Урбан нараспев читает Евангелие. Сейчас владыки являли собой образ смирения и почтительности. И впрямь немалое дело — поставить их всех на колени.
Мы вошли бесшумно. Артур держал меч, словно живое существо, которое сейчас вывернется и укусит, словно жертву, которую он, кающийся грешник, покорно несет к алтарю.
Сверкая глазами в мерцании свечей, он облизнул пересохшие губы, вышел на середину, последний раз оглянулся через плечо на Мерлина и двинулся к алтарю по длинному проходу между скамьями.
Урбан поднял глаза от книги, увидел идущего к нему юношу и досадливо поморщился. В следующий миг он узнал меч и замер, как громом пораженный.
Когда епископ смолк, слушатели один за другим подняли головы и, увидев его изменившееся лицо, начали озираться в поисках причины этой перемены.
Посреди церкви стоял Артур с мечом в руках.
О эти лица!
Я легко мог читать их мысли: "Что?! Тот самый меч!
Кто этот молокосос? Откуда он взялся? Гляньте на него! Мужлан из северных краев! Кто он такой?"
Смотрите: их изумление сменяется гневом. В глазах закипает ярость.
Все они на ногах, служба забыта. Никто еще не раскрыл рта, только скрипят на каменном полу кожаные подошвы. Затишье перед бурей.
И вот всколыхнулось: удар грома после слепящей вспышки. Голоса: вопрошающие, требовательные, гневные. Руки: сжатые в кулаки, тянущиеся к ножам. Туловища: напирающие, устремленные вперед.
О чудо! Артур и бровью не ведет. Он высится, как скала, среди королей Британии. Я вижу над толпой его голову и плечи. Он больше растерян, чем испуган или взволнован.
Они кричат: "Самозванец!" Они требуют, чтобы он назвал свои имя и род. "Обман! — кричат они. — Ложь! Надувательство!" Они вопят, как резаные свиньи. В святых стенах — водоворот ненависти и страха. Артур молча застыл посреди толпы, недвижный и безмятежный. Он — каменное изваяние, первые люди Британии — дергающиеся плясуны.
Ненависть! Ненависть — как жар из печи. Как удар копьем, как затрещина. Как брызжущий яд змеи.
Я рвусь к Артуру. Не знаю, чем смогу ему помочь, но я должен быть рядом. Толпа стоит стеной. Мне не пробиться.
Артур — один среди порожденной им ярости.
В воздух взметнулись мечи, блестят кинжалы. Они непременно его убьют! Не кланяться ему станут, а срубят голову и выставят на всеобщее обозрение. Роковая ошибка была — вести его сюда.
Урбан, размахивая руками над головой, пробивается к Артуру. Он бледен, как смерть, он просит королей успокоиться, уняться. Никто его не слушает. Кто-то бьет его по лицу. У епископа из носа хлещет кровь. С приглушенным криком Урбан ретируется.
Толпа напирает.
— Смерть! Смерть самозванцу!
Глаза Артура суровы. Он сводит брови. Его рука стискивает рукоять. Это уже не жертва, это оружие, которое он пустит в ход.
— Смерть ему!.. Смерть ему!.. Смерть!..
Шум оглушает. Давка все сильнее. Мой меч наготове. Где Мерлин?
Господи Боже! Все — чудовищная ошибка. Мы погибли.
И тут, как раз когда я заношу меч, чтобы пробиваться к Артуру, слышится звук, подобный ураганному ветру, подобный морской буре. Охваченные внезапным страхом, люди пятятся, закрывают головы руками, всматриваются во тьму над головой. Что это? Падает церковный свод? Рушится небо?
Звук стихает, все переглядываются в священном ужасе. Мерлин здесь. Эмрис тихо стоит рядом с Артуром. Руки его пусты и воздеты к небу, лицо сурово посреди созданной им неестественной тишины...
Но на этом не кончилось. По правде сказать, все даже толком не началось.
— Довольно! — возгласил Мерлин, обращаясь к толпе, словно отец к расходившимся ребятишкам. — Никаких смертоубийств в эту святую ночь!
Короли и знать зашептали в страхе, глядя на Мерлина с неприязнью и подозрением. Испуг усугублял их ненависть.
— Это твоих рук дело! — выкрикнул голос. Король Моркант Белгарский протиснулся через толпу. — Я знаю тебя! Это твои проделки, чародей.
Мерлин повернулся к королю. С годами нрав Морканта не улучшился, властолюбие все так же грызло его сердце. В свое время именно Моркант с друзьями Дунаутом и Коледаком доставили Аврелию и Утеру больше всего хлопот. Теперь Дунаут благополучно покоился в могиле, королевством правил его молодой родич
