Ганнибал. Роман о Карфагене - Гисперт Хаафс

В это время Аннибал находился в весьма трудном положении: войска его были истощены беспрерывными походами, терпели во всем недостаток, а из Карфагена, по интригам враждебной Аннибалу партии, подкреплений не присылалось. Из затруднений этих Аннибал был выручен опрометчивостью Т. Варрона, который (26 г.) атаковал карфагенян при Каннах (в Апулии) в местности, удобной для действия их отличной нумидийской конницы. Тут римляне потерпели новое, ужасное поражение; большая часть их армии легла на месте, а Павел Эмилий был убит.

Несмотря на одержанную победу, Аннибал не мог теперь, как и прежде, покуситься на овладение самим Римом, так как не имел никаких средств для правильной осады. Ему пришлось удовольствоваться тем, что после сражения при Каннах большая часть римских союзников в Италии приняла его сторону и что Капуя, второй город республики, открыла ему свои ворота. В этом городе он дал временный отдых своим истомленным войскам; но положение Аннибала мало улучшилось, так как правители Карфагена, занятые исключительно своекорыстными торговыми интересами, упустили удобный случай окончательно раздавить своих исконных соперников — римлян и не оказывали своему гениальному полководцу почти никакой поддержки. За все время Аннибалу выслано было в подкрепление только 12 тыс. пехоты и 1/2 т. конницы. Рим между тем оправился, собрал новые войска, и консул Марцелл одержал при Ноле первую победу над карфагенянами. После ряда военных действий, шедших с переменным успехом, Капуя была взята римлянами, и Аннибал должен был принять чисто оборонительное положение.

Не получая помощи из отечества, Аннибал вызвал из Испании брата своего, Аздрубала, который (207 г.) вследствие сего двинулся со своими войсками в Италию, но соединиться с Аннибалом не мог, так как римляне своевременно приняли меры, чтобы воспрепятствовать этому. Консул Клавдий Нерон одержал победу над Аннибалом при Грументуме, а затем, соединившись с другим консулом, Ливием Сампатором, разбил Аздрубала. Узнав об участи, постигшей его брата (отрубленная голова которого была брошена в карфагенский лагерь), Аннибал отступил в Бруциум, где еще в течение 3 лет выдерживал неравную борьбу со своими заклятыми врагами.

По прошествии этого времени карфагенский сенат вызвал Аннибала на защиту родного города, которому угрожал консул Корнелий Сципион, перенесший войну в Африку. В 203 г. Аннибал покинул Италию, приплыл к африканским берегам, высадился при Лептисе и расположил свои войска при Адрумсте. Попытка вступить в переговоры с римлянами не имела успеха. Наконец, на расстоянии пяти переходов от Карфагена, при Заме, последовало решительное сражение (202 г.). Карфагеняне были наголову разбиты, и этим закончилась 2-я Пуническая война.

В последующий затем период мира полководец Аннибал выказал себя и государственным человеком; занимая должности претора, или главы республики, Аннибал привел в порядок финансы, обеспечил срочные уплаты тяжелой контрибуции, наложенной победителем, и вообще в мирное, как и в военное, время оказался на высоте своего положения.

Мысль о возобновлении борьбы с Римом, однако, не покидала его, и, чтобы заручиться большими шансами на успех, он вступил в тайные сношения с сирийским царем Антиохом III. Враги Аннибала донесли об этом в Рим, и римляне потребовали его выдачи. Тогда Аннибал бежал к Антиоху (195 г.) и успел уговорить его поднять оружие против Рима, надеясь склонить к тому же своих соотечественников, но карфагенский сенат решительно отказался от ведения войны. Флоты сирийский и финикийский были разбиты римлянами, и в то же время Корнелий Сципион нанес поражение Антиоху под Магнезией.

Новое требование римлян о выдаче Аннибала заставило его бежать (189 г.) к вифинскому царю Прузию. Тут стал он во главе союза между Прузием и соседними с ним владетелями против римского союзника, пергамского царя Эвмена.

Действия Аннибала против неприятеля были и теперь победоносны, но Прузий изменил ему и вошел в сношения с римским сенатом относительно выдачи своего гостя. Узнав об этом, 65-летний Аннибал, чтобы избавиться от постыдного плена после столь славной жизни, принял яд, который постоянно носил в перстне.

Так погиб этот человек, равно гениальный как воин и правитель, которому, однако, не удалось остановить хода всемирной истории, может быть потому, что древняя доблесть Рима нашла в Карфагене соперника себялюбивого, неспособного стать выше интересов минуты и искать прочные основы государственной жизни в недрах народа, а не в меркантильных расчетах олигархии. По собственному выражению Аннибала, «не Рим, а карфагенский сенат победил Аннибала».

Гисперт Хаафс

Ганнибал. Роман о Карфагене

…Наконец он ударил семь раз большим пальцем, и целая часть стены повернулась.

Она скрывала склеп, где хранилось много таинственного, безымённого, немыслимо дорогого. Гамилькар спустился по трем ступенькам, взял в серебряном тазу кожу ламы, плававшую в черной жидкости, потом снова поднялся наверх.

…Регул был настроен решительно… Он знал Карфаген (экзаменаторы вас об этом не спросят, так что можете не записывать), который представлял собой нечто вроде Богом забытого африканского Манчестера.

Пролог

Стены имения даже сквозь густую крону деревьев поражали своей белизной. Слева по пыльной равнине медленно тащилась повозка. Знойный воздух как бы слоился, и все вокруг обретало искаженные очертания. Внезапно мы увидели вдали двух огромных лошадей, а за ними черную точку. Постепенно она превратилась в опрокинувшуюся колесницу, казалось летевшую по небу. В нескольких шагах от нее виднелись сгорбленные спины батраков. Они вряд ли смогли бы нам помешать.

Ночью мы добрались до бухты в точно назначенный срок, поскольку на Бомилькара всегда можно было положиться. Корабль прикрывали выступы скал, и с моря его никак нельзя было разглядеть.

— Бостар прибыл почти вовремя, — Я снова присел за каменной глыбой и подмигнул Бомилькару, — Ну как, капитан?

Его смуглое лицо сияло от радости. Он обнажил в улыбке ослепительно белые зубы и сказал:

— Прошло восемь лет. Мой отец теперь уже далеко не молод. — Бомилькар осторожно хихикнул и добавил: — Как, впрочем, и ты, Антигон.

После нашего бегства из Карт-Хадашта[1] мы еще ни разу не ступали на пунийскую[2] землю. Бухта находилась совсем рядом с развалинами виллы, на которой я в детстве и юности провел многие годы. Восемь лет назад все принадлежавшие Баркидам[3] имения были полностью разрушены.

— Давай пойдем им навстречу. Здесь с нами вряд ли что-нибудь случится. — Я уже хотел было встать.

Но тут Иолаос резко дернул меня за край туники и показал на тянувшиеся за повозкой клубы пыли. Вскоре мы разглядели нескольких всадников в развевающихся белых одеждах.

— Нумидийцы![4] — Бомилькар, не обращая ни малейшего внимания на отчаянно размахивающего руками каппадокийца[5], стремительно вскочил с места. — Нам нужно скорее туда! О великие боги, сделайте так, чтобы Масинисса захлебнулся в крысином дерьме!

На мгновение я застыл в раздумье, а затем сделал своим спутникам знак:

— Быстрее, тогда они, может быть, не заметят нас.

— Как прикажешь, господин. — Лицо Иолаоса искривилось в гримасе, он заложил два пальца в рот и пронзительно свистнул.

Старики — никудышные бегуны. Поэтому я шел сзади, крепко сжимая меч и стараясь двигаться как можно быстрее. В первых рядах бежал Бомилькар — размахивая своим критским оружием. Каппадокийские лучники двигались легко и упруго. Навстречу нам мчались батраки — мужчины, женщины и их дети.

Я попытался ускорить шаг, уставшее за восемь десятилетий сердце металось в груди, словно дикий зверь в клетке, а легкие будто жег огонь. Перед глазами вихрем закружились видения прошлых лет: нумидийские всадники зятя Гамилькара, Нараваса, гонятся за разбегающимися в панике наемниками. Нумидийцы Магарбала стремительно несутся по одному из иберийских[6] ущелий. Вихрем летящие нумидийцы Ганнибала, казалось намертво сросшиеся со своими рослыми скакунами, врезаются в ряды тяжелой римской конницы и разметают их. Но здесь перед нами были всадники нумидийского царя Масиниссы, союзника Рима. Они нападали на пунийские селения, опустошая все вокруг и забирая все больше и больше исконно пунийских земель. А Карт-Хадашт, связанный условиями мирного договора, не имел права вести войну ни в Ливии[7], ни для защиты собственной территории.

Теперь впереди бежала женщина с развевающимися волосами. Я не столько слышал, сколько, казалось, видел вырывающийся из ее рта отчаянный крик. Один из всадников догнал ее. Она широко раскинула руки, сверкнул меч, ее голова отлетела в сторону, а тело пробежало еще несколько шагов. Другой нумидиец гнал перед собой мужчину. Он бежал лицом к нему, издавая какой-то дикий булькающий рев и цепляясь руками за древко насквозь пронзившего его; грудь копья. Наконец нумидиец как бы даже нехотя отпустил его, несчастный, шатаясь, отступил назад и, не переставая кричать, рухнул чуть ли не прямо у моих ног.