Приключения слов - Борис Казанский

Металлическое перо похоже только на отрезанный конец трубочки гусиного пера, и то разрезанного вдоль, разделенного на две половинки. Но слово перо перешло на новую вещь, потому что уже давно стало означать не только птичье перо, и в частности гусиное, но и приспособление для писания чернилами. Поэтому, хотя гусиное перо и вышло из употребления, слово перо осталось за новой вещью, служившей той же цели. Подобным же образом мы говорим стрелять, уж вовсе не думая о стрелах; чернила для нас не обязательно черные; нам не странно, что краска может быть любого цвета, не обязательно красная.

В поисках родственников

В случае со словами стрелять, чернила и краска нетрудно установить прежнее, уже потерянное значение: у нас имеются родственные слова этого прежнего смысла – стрела, черный, красный, и нам известно, что до изобретения ружья в Европе применялись, а у дикарей еще и до сих пор применяются, луки и самострелы. Но часто слово не имеет таких близких родственников, и приходится искать более далеких. Например, такое простое слово, как кляча, не имеет родства в русском языке, и только в других славянских языках можно найти ему объяснение. Там, оказывается, сохранились «родственники» этого слова – глаголы, имеющие значение валиться с ног, быть расслабленным, иметь трясущиеся ноги, падать на колени.

Иногда слово имеет родственников в русском же языке, но значения их так далеко разошлись, что мы никак не умеем объяснить это родство и даже можем о нем не догадываться. Так, единственным родственником ужина во всех славянских языках может быть только юг. Но объяснить это родство способен только тот, кто знает старинные и областные народные выражения, из которых можно отгадать, что за связь существовала когда-то между понятиями ужин и юг.

Человек, стоявший намного ближе к природе, чем современный горожанин, хорошо знал, что, когда солнце стоит выше всего, оно прошло половину своего пути по небесному своду. Это – полдень. Но это и половина рабочего дня для земледельца, работавшего от восхода до захода солнца, следовательно, пора заслуженного отдыха и обеда. Еще и до сих пор эта еда в середине дня называется в некоторых областях полдник. Вот мы уже ближе к ужину – ведь в городе часто обедают в тот самый час, когда в деревне ужинают.

Сельский житель знал также, что солнце в полдень стоит в южной стороне неба. Отсюда старинное полуденный в смысле южный. Вот второе звено, которого недоставало. Вся цепь значений будет: юг, полдень, обед, ужин. Такое же развитие значений имеется и в других языках: например, теми же словами означаются в немецком обед и полдень – Mittag, во французском полдень и юг – midi. Это – пережитки эпохи, когда вся культура коренилась в сельском хозяйстве, и когда весь уклад жизни определялся жизнью природы. Тогда солнце было для земледелия тем, чем является паровой двигатель для фабрики или банк для торговли.

Иногда обращение к другим славянским языкам не помогает, и приходится для объяснения слова искать его более отдаленных родственников в более далеких языках. Примером подобного рода может служить глагол целовать. Пожалуй, можно еще как-то сообразить, что целовать родственно словам целый и целить, но какой толк от этой догадки, если не уметь объяснить это родство? Связь понятий целый и целить еще не так трудно понять. Мы и теперь говорим: цел и невредим. Исцелить, стало быть, означало первоначально возвратить «цельность» человеку, получившему рану, потерявшему от ранения или болезни способность двигаться или действовать, – поправить, «починить» человека.

Но как отсюда перейти к поцелую? Промежуточное, связующее звено, которое могло бы объяснить переход значений, утрачено теперь во всех славянских языках. Но если порыться в книгах, то окажется, что в староболгарском языке целовати означало приветствовать. Это и есть недостающее звено. Почему от понятия целый произошло приветствовать? Потому что здоровье – это своего рода «целость» человека, а приветствие до сих пор гласит у нас Будь здоров, Здравствуйте; в старину говорили еще Желаю здравствовать, а в войсках – Здравия желаю. А поцелуй представляет форму привета. По старому русскому обычаю при встрече «здоровались» троекратным целованьем. В германских языках имеется такой же ряд родственных слов в значении целый, здоровый, здравствуй и да здравствует, приветствовать. Так, в английском hail (приветствие, приветствовать) связано с whole (целый, цельный).

Вероятно даже, что этот тип приветствия заимствован славянами от германцев, как и обычай пить «за здоровье», «во здравие» человека в знак почтения или дружбы перешел к нам от германских пиршественных обычаев или обрядов для приема гостя.

Понятие «целования» отсутствует в этом германском ряду слов, родственных нашему целый. Это не значит, конечно, что германцы не умели целоваться. Но это значит, что у них поцелуй не был частью обрядового приветствия, как у славян. Почему бы так? Потому что обычай здороваться целованием распространился среди славян вместе с греческим православием, и когда славяне принимали православие и в том числе этот обычай, германцы уже давно потеряли связь с греческим христианством и подпали под влияние римско-католической церкви, которая ограничила употребление христианского поцелуя, оставив его только для духовенства.

А ведь слово целовать как будто такое простое, такое понятное всем! Однако, объяснить, почему оно имеет такой смысл, оказалось делом очень хитрым.

Не зная исторической обстановки, в которой слово создалось или приобрело новое значение, не умея разобраться в законах словообразования и в родственных связях слова, трудно понять, почему данная вещь называется так, а не как-нибудь иначе. Чистая догадка здесь не годится, с ней почти всегда попадешь впросак. Кто-нибудь, например, догадается, что гусеница происходит от слова гусь, и ошибется. Гусеница происходит от слова ус. Но чтобы это понять, надо, во-первых, вспомнить, что многие виды гусениц покрыты волосками, а некоторые имеют и усики. Во-вторых, начальный звук г в слове гусеница – случайный: это доказывает украинская форма этого слова – вусеница.

Или кто-нибудь сообразит, что старинный глагол лобызать, лобзать – что значит целовать – происходит от слова лоб. Тут как будто кажется даже, что этот переход легко объясняется. Целовали первоначально, может быть, только в лоб, а не в губы. И это опять будет неверно. Родственные германские, латинские, армянские слова доказывают очень убедительно, что первоначальное значение слова лобзать было близко к лизать. От того же корня происходит немецкое слово, означающее ложка, латинское, означающее губы, германские, означающие лизать, лакать и проч.

Или опять же кто-нибудь решит, что орудие и оружие представляют одно и то же слово. И в самом деле, ведь оружие является только видом орудия – орудием для нападения и защиты. И, с другой стороны, артиллерийское орудие представляет несомненно вид оружия. Наконец, и по форме эти слова очень близки: оружие стоит в таком же отношении к орудию, как сооружать к соорудить. Как будто все так хорошо сходится и так понятно, что не требует дальнейших разъяснений!

Однако, все эти доказательства – мнимые, и все эти соображения совершенно не верны. Оружие и орудие – совершенно различные, вовсе не родственные между собой слова, и по своему первоначальному смыслу они стояли чрезвычайно далеко друг от друга. Теперешняя близость их по значению и форме создалась случайно или, вернее, исторически, под влиянием обстановки, в которой они употреблялись. Оружие – чисто русское слово и, как это ни кажется неожиданным, происходит от того же корня, что и глагол ругать. Но вспомним, что и слово брань, означающее в наши дни именно ругань, в старину значило не что иное, как бой, сражение. Того же корня слова борьба, борец, оборона. А чешское брань и польское бронь означают как раз оружие. Действительно, переход значения от сражения к ссоре и ругани – переход, вполне понятный. Оружие первоначально должно было, следовательно, означать нападение, нападки. В этом значении оно и встретилось со словом орудие, которое, в свою очередь, первоначально вовсе не имело теперешнего значения.