Причал - Олег Акимов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Костюмы–плащи из «прозрачного газа», знаменитые Пугачёвские «балахоны», — вовсе не Пугачёвские. Впервые в таком платье перед зрителями появилась именно Эдита Пьеха в те времена, когда о Пугачевой еще не знали.
Именно она, — первая из советских певиц обратилась к зрительному залу как к собеседнику. Это она отстегнула микрофон от стойки, и тем самым «отстегнула» себя, став первой двигающейся певицей, нарушив устойчивые и незыблемые традиции советской эстрады. Лёгкая и изящная, красивая, невесомая, неземная… Здесь в Ленинграде впервые прозвучало в её адрес ныне такое привычное сочетание «женщина без возраста», — расхватанное и примеряемое теперь более «раскрученными» молодящимися поп–дивами.
При всей своей известности и популярности, Пьеха никогда не претендовала, и не «боролась» за звание самой народной и великой певицы Страны, с улыбкой и иронией наблюдая, как сначала «создавался», а затем и скандально «делился» Трон Королевы Эстрады. Истинная Королева, вероятно, — всегда выше, и в стороне от мышиной возни. А истинный зритель, — всегда в состоянии отличить настоящее искусство от конъюнктуры и лубка. Присущие Пьехе чувство такта, деликатность, и безукоризненный вкус, — как раньше, так и теперь, — ведут за собой почитателей Её таланта, не обманывая, и не обкрадывая их…
* * *— Жила была маленькая девочка, и звали её …?
— Полюшка!
— Да! А как ты догадалась?
Девочка радостно засмеялась и захлопала в ладошки.
— Дальше, папа, дальше!
— У неё были две светлые косички, и розовые бантики.
— Как у меня?
— А ну покажи!
— Вот такие? — девочка наклонила белокурую головку,
и показала Олегу старательно вплетённые атласные ленточки.
— Да, конечно такие!
— А сумочка? У неё была сумочка?
— Ну конечно же была!
— А что в сумочке, папа, что было в сумочке?
У Олега перехватило дыхание, и комок подступил к горлу. Все сказки, которые он рассказывал дочери, были про маленькую девочку. Совсем такую, как его Полюшка. И как бы ни начинались повествования, какие бы замысловатые сюжеты он ни предлагал, — дочка очень быстро, простодушно и по–детски бесхитростно сводила их к одному и тому же счастливому завершению…
Девочка помчалась в свою комнату за той самой заветной сумочкой, — точно такой же как в папиной сказке. Затем подбежала к нему, забралась на колени, обняла, и положив голову на его грудь снова спросила:
«А что было в сумочке, папа?»…
— Там был Золотой Ключик!
— А ещё?
— Ещё? Волшебная Палочка!
— А самое главное, папа? Что там было самое главное?
Девочка затихла на его плече, и очень по–взрослому, — совсем по–женски, провела ладошкой по небритой щеке отца… Не поднимая головы тихо–тихо спросила:
— Папа, я скоро умру?
— Полюшка, ну что ты, Поля…!
— Я там буду не одна? Я же там буду с бабушкой, папа?
Не хочу одна…
Худенькие плечики ребёнка беспомощно задрожали. Олег не мог говорить. Он обнял девочку, и молча стал раскачиваться сидя в кресле, словно убаюкивая, укачивая своё золотоволосое, синеглазое, угасающее на его руках счастье…
* * *
Летом 1984‑го пятилетней Поленьке был поставлен страшный диагноз, — гемабластоз, — разновидность лейкоза. Рак крови, — называют в народе эту болезнь. В размеренную и спокойную жизнь семьи капитана Морозова пришло горе…
Почерневшая и опустошенная Анечка, сидя ночами у кроватки тающей дочери, потихоньку завывала от бессилья и тоски, от невозможности помочь своей девочке, своей синеглазой принцессе…
Измученная, исколотая бесчисленными инъекциями, приходящая в ужас от внутривенных, Полюшка мечтала о «волшебной таблетке». И сказки, которые рассказывали ей дома, были про то, как кто то очень добрый и сильный, — Голубая Фея, или Волшебник Синемор из папиного Моря, — обязательно находили для неё такую таблетку. Девочка мечтала, чтобы мама не плакала ночью у её подушки, чтобы строгая тётя в белом халате не приходила больше со своей железной коробкой, в которой зловеще сверкали холодные острые шприцы…
Ещё немножко, ещё совсем чуточку нужно подождать, и папа обязательно привезёт ей из Моря такую таблетку. Ведь в Море есть всё, — всё–всё что захочешь!! Она выпьет лекарство, и снова станет так, как было раньше, когда они вместе с мамой встречали в порту большой, белый папин корабль. Когда огромный голубой шар, приготовленный для папы, вдруг вырвался из её руки, и взмыл в бездонное синее небо. И все люди, стоявшие на причале радостно засмеялись…
Как было хорошо тогда…! А потом было синее южное море, совсем не такое как в Мурманске… Приветливая Евпатория…Огромный парк, утопающий в экзотических деревьях… Каштановые аллеи… Тёплый, ласковый, как мамины руки, ветер… Полюшке совсем не страшно на папиных плечах… А рядом с папой, — такая красивая, смеющаяся мама, в розовой панаме с синей лентой, и лучистыми от счастья глазами…
…И Поленьке совсем–совсем не больно… Ни капельки не больно… Правда, — не больно……Нужно ещё немножко подождать… Совсем чуть–чуть … И всё будет как раньше, — мама, папа, Полюшка, и тёплое синее море…
…Звонок в дверь нарушил зыбкий семейный покой, и сердечко ребёнка бешенно застучало. На пороге была та самая тётя из больницы. Девочка заплакала, и вытирая прозрачными, худенькими ручонками самые горькие на свете, святые свои слёзы, дрожа и захлёбываясь подошла к Анечке, —
— Мамочка, родненькая, не надо… Больно Полюшке…
Очень больно… Ну пожалуйста, мамочка…
Миленькая моя… Не надо…
* * *
— Как расшифровать фамилию Горбачёв?
— Ну и как?
— Горбачёв
Отменит
Решения
Брежнева
Андропова
Черненко
Если
Выживет… хотя бы лет пять…
— Здорово!
…Советский Союз в 1985 году обрёл своего очередного за последние три года руководителя. Страна вступила в Новую Эпоху… Эпоху Ускорения и Гласности. «Прожектор Перестройки» показывал руководителей нового, Горбачёвского типа… Программа «Взгляд» представляла зрителям свои невероятные сюжеты…
Страна дышала ветром Перемен, — совсем как в песне «Скорпионов». И дыхание этого ветра уже явно ощущалось в воздухе Отечества.
В надежде на любую, хоть какую–нибудь существенную помощь Поленьке, по совету лечащего врача, Анечка написала письмо в Москву. Время теперь было такое, что можно было писать и надеяться. Время, когда впервые за многие десятилетия, вновь стал доступен всемогущий тайный индекс «К-9», — Кремль…
Письмо было адресовано Министру Здравоохранения СССР С. П.Буренкову. В нём женщина просила помочь её девочке. Изнуряющие, болезненные инъекции не помогали, и последним шагом в лечении была химиотерапия. Анечка умоляла чиновника не дать убить её ребёнка, и провести курс лечения в одном из многочисленных Кремлёвских Медицинских Центров… Крик боли и отчаяния обезумевшей от горя матери был услышан в Москве. Но, — не более того.
Накануне шестого дня рождения Полюшки, в декабре 1985 года, почтальон вручил Ане под роспись заказное письмо из Москвы. Дрожащими руками женщина открыла большой голубой пакет с исходящим министерским Номером, и гербовой печатью Секретариата Министерства…
«…На ваш запрос сообщаем, что ЦКБ ГУ при Министерстве Здравоохранения СССР не имеет возможности для эффективного оказания медицинской помощи Морозовой Полине Олеговне, 1979 года рождения, с диагнозом — монобластный (форма М 5а) лейкоз в фазе обострения (Подтверждение Мурманского Областного Онкологического Центра от 17.11.1985 г.)…
…Дополнительно информируем Вас, что в настоящее время на фармацевтическом предприятии «Polfa» (Польша — Варшава) заканчиваются работы по созданию препарата нового поколения группы кортикостероидов, — Кордекс (Kordex), а так же нескольких видов леофилизатов, для проведения комплексной терапии больных лейкозами, гематосаркомами и поражениями костного мозга на различных стадиях заболеваний. Эффективность указанного препарата подтверждается лабораторными исследованиями в Польской Народной Республике и других странах СЭВ…»
Это был приговор. Анечка растерянно посмотрела в окно, и обреченно опустила голову. Душили слёзы, отчаянье и ужас перед смертельной опасностью разрывали сердце на куски. Последняя надежда на спасение девочки, — рухнула. Вместе с ней, в душе измученной женщины словно что то погасло. Ей казалось, что она и сама умирает. С этой минуты начался обратный отсчёт жизни её Полюшки. Осознание этого, — леденящим холодом сковывало душу, и лишало рассудка…
* * *
… Олег держал в руках письмо из Москвы, и не отрываясь смотрел на лист бумаги. Казалось, что ровные строчки печатного текста расползались черными гусеницами от центра к недосягаемой периферии белого поля. Сегмент пространства был утерян, и взгляд, с трудом концентрируясь, выхватывал из письма лишь отдельные слова …
