Страшилка - Святослав Логинов

В полутьме наступившей июльской ночи показались две фигуры. Оба в плащах с капюшонами, надвинутыми на головы, так что лиц не разобрать. Ростом невысокие, но по повадкам судя, не мальчишки.

— Погреться пустите? — спросил один.

Голос у гостя оказался невнятный, с хрипотцой, так что и по голосу не определить, кто перед тобой.

— Садитесь, места не купленные, — ответил Гнец. — Вы из зареченских будете?

— Можно сказать и так. Из-за речки пришли.

— Я и смотрю, что вы не из Орехово. Тамошних-то я всех знаю.

— А как вы через речку перешли? — спросила Лиза.

— Вброд. Там не глубоко.

— А почему у тебя ноги сухие?

— Я вот у него на спине переехал.

— А у него — почему сухие?

— Он у меня на спине переехал.

Все засмеялись, а Федя сказал сестре:

— Эх ты, если кроссовки и штаны снять, то речку вполне можно перейти, не вымокши.

Костёр уже не давал пламени, рассыпаясь горкой угля.

— Картошка, должно быть, спеклась, — произнёс в наступившей тишине Серёжик.

— Ей ещё маленько пропечься нужно, на одну историю. Чья очередь рассказывать?

— Пусть они рассказывают. На новенького.

— Точно, — согласился Гнец. Он повернулся к капюшонам и пояснил: — Мы тут страшилки рассказываем, так с вас взнос — какой-нибудь ужастик позаковыристей. Фильмы пересказывать нельзя, надо свою историю.

— Можно и свою, — голос второго гостя оказался точь-в-точь таким же, что и у первого, а быть может, они успели поменяться местами, прежде чем усесться у огня. — Тогда, слушайте. Вот вы пошли ночью на берег. А вы знаете, что ночевать в здешних местах под открытым небом — опасно?

— Так мы не ночуем, — словно оправдываясь, сказал Антон. — Сейчас картошки поедим, костёр прогорит — и по домам пойдём.

— Уже забоялся, — заметил Родька.

— Не забоялся, а для уточнения.

— Для уточнения или ещё для чего, это совершенно без разницы. Думаете, почему у вас лошадей в ночное не гоняют?

— У нас лошадей в деревне не осталось, одни трактора. Конюшня который год стоит пустая, — резонно возразил Антон.

— Прежде тоже не гоняли. Не верите, спросите старших, ежели доведётся. А сколько охотников и рыбаков в здешних камышах сгинуло — не пересчитать. Утонуть тут негде, серьёзно заблудиться тоже нельзя, а народ гинет. Зато дурачок ваш деревенский повсюду шастает, и ничего с ним не делается.

— Какой дурачок? — спросил Костя Гнец. — Дед Мамай, что ли? Так он уже лет пять, как умер.

— Жаль. Душевный старичок был.

— Да, безвредный. А вы его, что, знали?

— Приходилось встречаться, — рассказчик усмехнулся и эхом ему откликнулся второй капюшон. — Так вот, разожжёт путник или, там, рыбак, костерок, станет вечерять, а тут к нему подойдёт неведомое: с виду человек или даже двое, попросятся у огня погреться. Посидит оно у костра, поговорит, о чём придётся, да и пойдёт себе. Но не дай бог путнику заметить в гостях что странное. После этого домой он уже не вернётся: ни самого человека не найдут, ни мёртвого тела — ничего. Одно остывшее кострище.

— Куда ж он денется? — тихо спросил Серёжа.

— Неизвестно. Неведомая сила утащит.

— Собаку надо сыскную, — посоветовал Родька.

— Пробовали. Скулит и поджимает хвост.

— Надо Мухтара. Мухтар ничего не боится.

— Мухтар не боится стрельбы и вооружённых бандитов. А потустороннего любая собака пугается, потому что чует его, а сделать ничего не может. Но хоть бы и не испугалась, куда она поведёт, если следа нет?

— Чего странного людям видеть нельзя? — продолжал допытываться Серёжик, бывший, видимо, изрядным мистиком.

— Мало ли чего, — ответил один из гостей, блеснув из-под капюшона голубыми искрами не глаз даже, а внимательного взгляда. — Может тени у пришельца нет или ещё чего. Или, напротив, есть что-то, например, зубы вот такущие…

— Глаза, как у зверя светятся, — подсказала Лиза.

— Вот-вот, — капюшоны кивнули согласно.

— Тени сейчас ни у кого нет, — сказал Родька. — От костра один жар остался. Вот если дров навалить побольше, чтобы пламя столбом, тогда и тени появятся.

— Я те навалю, — предупредил Гнец. — Картошку спалишь. Она уж, наверно, спеклась. Есть давайте.

Обугленной на конце палкой он разгрёб угли, выкатил несколько почерневших печёных картошин. Мальчишки, стараясь не глядеть на незваных гостей, принялись откатывать себе картошины, дуя на пальцы, разламывать обгоревшую корку, скрывающую исходящую паром пропечённую сердцевину.

— Вы тоже берите, — сказал Гнец. — У нас много.

Капюшоны согласно кивнули. Две тонкие руки протянулись к костру, не боясь обжечься, вытащили из самого жара по чёрному клубню, не разламывая, принялись есть. Лиц своих они так и не показали, да и картошка ли была в их руках… скорее клубки тьмы, которая медленно исчезала под капюшонами.

— Соль берите, вот в газетине, — севшим голосом произнёс Гнец.

— Соль — белый враг, — наставительно проскрипел один, а второй добавил непонятно:

— Аще соль обуяет, чим ослонится?

— Я п-понимаю, — почему-то заикаясь, произнёс Антон, — что один человек может п-пропасть, ну, двое, а с десятью — что может случиться?

— Всё, что угодно. Чем больше народа, тем проще их взять. Кто-то непременно испугается, завопит, побежит, куда глаза глядят, а там и паника начнётся. Напуганных людишек только успевай на вилы поддевать.

— Как на вилы? — прошептала Лиза.

— Это я фигурально.

— Чего?

— Понарошку, — пояснил сестре Федя. — Чтобы страшнее было.

— А!.. Нечестно так пугать.

— Вы сами просили страшилку, — заметил капюшон.

— Вы, лучше, скажите, — осторожно сформулировал вопрос Костя, — деда Мамая, почему никто не трогал?

— Как его тронешь? Он же шальной. Пойдёт на рыбалку с ночёвкой; другие так не ходят, а ему хоть бы хны. Костерок затеплит и сидит. Подходит к нему чудище преисподнее, другой бы со страху помер, а Мамай только рад. У гостя зубы две пяди длиной, а дед ничего не видит, знай рассказывает, как щуку на жерлицу ловить. Как такого взять?

— Понятно, — значительно сказал Костя.

Понятно было всем. Ужин продолжался в тягостном молчании. Каждый старательно не замечал в ночных гостях никаких странностей. Потом издалека донёсся звук выстрела.

— Это ещё что? — приподнявшись, произнёс Гнец.

— Наверное, отец нас ищет, — ответил Федя. — Я же не сказался, куда мы идём, нас бы никто не отпустил на ночь глядя.

— Теперь выпорют, — рассудил Серёжа.

— Пусть порют. Что же мне, всё лето дома сидеть?

— Сейчас лучше бы дома.

— Давай, — предложила Лиза, — скажем, что я сама сбежала, а ты меня спас.

— Лучше не врать, — возразил Фёдор. — Меньше достанется.

Грохнул второй выстрел.

— Надо идти. Слышишь, волнуются.

— Вот что, — Гнец встал. — Разбегаться в разные стороны среди ночи — не дело. Вместе сюда пришли, вместе и уходим. Костёр вам оставляем, — повернулся он к гостям, — будете уходить — загасите. Тут в бутылке вода, а мало будет — в речке наберёте.

— Это мы понимаем, — согласились капюшоны.

— В углях ещё картошки полно, а тут — соль. Это вам оставляем, а самим идти надо. Сами слышите, девочку родители ищут.

— Мы всё слышим, — подтвердил капюшон, перекатывая в ладонях комок тьмы.

— Слышите, да не понимаете! — вмешалась Лиза. Она подбежала к костру, вырвала из неживых рук тёмные клубки и зашвырнула в сторону камышей. На тонкие прутики наколола две картошины, вручила их чёрным гостям. — Вот картошка! Её и ешьте. С солью. А гадость эту вашу кушать не смейте. Теперь понятно?

— Теперь всё понятно, — в унисон протянули капюшоны.

Кто-то из мальчишек отчётливо застонал. Если прежде можно было делать вид, будто ничего не замечаешь, то теперь, когда всё сказано впрямую, притвориться уже не получится.

— Мы пошли, — сдавлено произнёс Гнец.

— До скорого свидания, — двусмысленно попрощались капюшоны.

Взявшись за руки, ребята направились в темноту. Лиза держала за руку брата, другой рукой уцепилась за Костю. Слева за Костину руку взялся Серёжик, а вторая Федина рука в ладони у Антона. Родик несколько мгновений метался, но потом и он нашёл своё место в общем ряду.

— Красиво идут, — заметил один из капюшонов, облупляя с картошины подгоревшую корочку. — Думают, это им поможет. «Возьмёмся за руки, друзья, чтоб не пропасть поодиночке».

— Почему же, — возразил второй. — Поодиночке они и не пропадут. Скопом возьмём, так даже удобнее.

— А картошка вкусная. Сто лет не ел картошки. Другие, как поймут, во что вляпались, так орут и визжат. А эти — во как, ешьте, говорят, картошку. С солью.

— И как, соль не обуяла?

— Не, хорошая соль.

— Давай, по последней картошинке — и пора на перехват.