В лифте - Светлана Ягупова

- Где ты там, Аллочка, поздравляю, - встрепенулась Ирина Михайловна. Совсем вылетело, что у тебя праздник. - И она собралась обнять Январеву, стоявшую, как ей казалось, совсем рядом, но наткнулась на влажный плащ Петушкова.

- Это я, - сказал Петушков тихим голосом. - Я тоже, Алла, поздравляю тебя. - И стеснительно добавил: - Пусть это банально, но от всей души.

- Нашли время и место для поздравлений, - Лобанов завозился с портфелем, доставая газету вместо веера, - как-то сразу стало душновато.

- Тогда, может, планерку проведем? - с ехидцей предложила Январева.

- Не язвите. Неизвестно, сколько нам сидеть в этой клетке. Возможно, и для собрания времени хватит. - Прислонившись к стенке, Лобанов замахал газетой, как веером, с неудовольствием думая о том, что надо бы успокоиться, кажется, он ведет себя нервозней всех. Так не годится, все-таки он здесь старший по возрасту и положению. Вон уже и под ложечкой сосет, как это было давным-давно, в какой-то иной жизни, когда он, худенький, большеглазый мальчик, лез под кровать или бежал в бомбоубежище, потому что над городом гудели вражеские самолеты, и это означало, что будут рваться бомбы, и на тебя может рухнуть стена, как рухнула на Витьку Панченко, с которым часто играл в подъезде в орла-решку. Слава богу, сейчас никаких самолетов, а все равно как-то жутковато.

- Вдруг грохнемся, а? - будто подслушала его Январева.

Впрочем, это было нехорошей, потайной мыслью каждого, и оттого, что она вдруг прозвучала, материализовалась в слова, по кабине будто прошел сквознячок.

- Я запрещаю, слышите, запрещаю разводить тут всякие антимонии и упаднические настроения, - строго сказал Лобанов. - Подумаешь, крохотное испытание, а уже сопли-вопли.

- Споемте, друзья? - вырвалось у Январевой, и она поспешно прикусила губу.

Чтобы не обострять обстановку, Лобанов благоразумно пропустил усмешку мимо ушей и деловито поинтересовался, кто сегодня делает обзор. Оказалось, Селюков.

- Ничего, без нас не начнут. - Лобанов расстроенно поскреб затылок газетой. Надеялся к одиннадцати освободиться и успеть на вокзал, проводить коллег из Венгрии. День предстоял напряженный, каждая минута дорога, а тут на тебе, происшествие.

Толи от яичницы, наспех приготовленной женой, то ли от неожиданных переживаний, к сосанию под ложечкой прибавилось нытье печени, и он стал искать в портфеле коробочку ношпы, чтобы снять спазм.

- Что вы все толкаетесь, Петр Семенович? - Ирина Михайловна отодвинулась в угол. - И газетой махать рановато. Кстати, здесь где-то вентиляционные решетки. Или у вас приступ клаустрофобии?

Лобанов поспешно извинился и невесело пошутил по поводу того, что Ирина Михайловна слишком быстро увеличивается в объеме, поэтому и тесновато. Однако неожиданно получил от нее такое яростное обвинение в неэтичности подобных замечаний, что еще раз конфузливо извинился.

Ирина Михайловна шумно заглотнула воздух и, как советовал на недавней консультации врач, расслабившись, стала в уме считать до пятидесяти. Чего доброго, этот казус, с лифтом как-нибудь нехорошо отразится на малыше. Нет, ей ни при каких условиях нельзя волноваться. И побольше бы гулять на свежем воздухе. Права мама, когда ругает ее за то, что по вечерам сидит в читалке. Но ведь надо же наконец законспектировать это руководство, по которому через пару недель после рождения малыша она будет учить его плавать в ванне, и он очень скоро сможет, не рискуя набрать в ушки воду, даже нырять, потому что, оказывается, у новорожденных ушные перепонки в воде закрываются. И если малыша каждый день купать, снижая температуру до двадцати шести градусов, то он не только закалится, обретет иммунитет к простудным заболеваниям, но и станет удивительным существом-амфибией.

Лобанов придвинул портфель к стенке - а то еще кефирная бутылка опрокинется. В буфете часто продавали кефир, но велика была многолетняя привычка прихватывать его из дому.

- Петр Семенович, что, если и впрямь поговорим о деле, отвлечемся от дурных мыслей? - предложила Январева. - Это вы - автор последней рекламы?

- А что, не нравится? Хотелось сделать что-нибудь посовременнее.

- Мда, оно, конечно, звучит глобально: "Торговая Вселенная". Но не слишком ли?

Раздался тихий смех Коли Петушкова.

- Петушков, вы над кем смеетесь? - вскинулся Лобанов. Мнительный по натуре, он не выносил никаких неясностей, любая из них раздражала его.

- Я смеюсь не над кем, я смеюсь вообще.

- Однако наше положение не внушает веселости.

- Именно поэтому мне, вероятно, и смешно. Нет, в самом деле, не каждому такое выпадает - застрять в лифте. За эти двадцать минут, что мы здесь, можно стать философом, если бы меня не сделала им ранее кочегарка.

- Что за кочегарка?

- Обыкновенная. Под нашим домом. Моя квартира - на самом большом котле. Даже полы теплые, и я дома хожу босиком.

- Боишься взлететь, Коленька? - усмехнулась Январева.

- Боюсь, - чистосердечно признался он. - Особенно с тех пор, как котлы перевели на автоматику. Бывает, лежу ночью, слушаю, как посуда в серванте дребезжит от вибрации моторов, и жду - вот сейчас ка-ак рванет! Однажды был хлопок - автоматика отключилась, так некий оператор Четверкин, вместо того чтобы перекрыть газ, открутил вентиль. А недавно какой-то хулиган сунул в дверцу редуктора папиросу. Ахнуло так, что стекла в окне повылетали.

- Я бы на вашем месте давно принял меры, - возмутился Селюков, - а вы лежите, ждете...

- Какие меры? Можно, конечно, летом на тихую поменять квартиру, да людей дурить неохота. И потом у всего дома на меня надежда, что добьюсь, вынесут котлы.

- Вот и оправдайте эту надежду, пишите в высшие инстанции. Уже почти из-под всех жилых домов котлы поубирали.

Петушков как-то обреченно вздохнул:

- Ничего, кроме реклам и очерков, писать не умею. Другого я склада.

- Это что, вроде бы намек? - настороженно спросил Селюков.

- Что вы! - искренне возмутился Петушков. - Я вовсе и не вас имел в виду, хотя всегда восхищаюсь вашей деловитостью. Всем известно, бюро перевели в этот дворец благодаря вашей инициативе. Так вот, как поставили котельную на автоматику и там теперь не ночует дядя Ваня, стал я задумываться о непрочности, зыбкости жизни. Все вроде бы нормально, хожу каждый день на работу, книги читаю, временами подумываю о женитьбе. Но однажды из-за какой-нибудь дурной случайности все может полететь в тартарары. Разве не обидно? И не теряет ли жизнь при этом смысл, если ее так легко прервать?

- Давно говорю вам. Петушков, нервы лечить надо. Хоть и молодой, а расшатаны. - Лобанов машинально потянулся за сигаретой и сник: - Ах, черт... А насчет того, что взлететь можете, особенно не задумывайтесь. Весь мир сейчас не то что на котельной, а на бочке с порохом. Вот и мы во взвешенном состоянии - неизвестно, взлетим или грохнемся. Так стоит ли преждевременно умирать от глупых фантазий?