Лиловые орхидеи - Саманта Кристи

беру его в руки и смотрю на фотографию. В ту же секунду мое сердце подпрыгивает куда-то к горлу, а мозг пытается воспринять то, что я вижу. Воспоминания о втором курсе в Университете Северной Каролины затуманивают мое сознание. Барный стул внезапно перестает быть устойчивой опорой, и я хватаюсь за стойку, чтобы сохранить равновесие.

Это не может быть она.

Я просматриваю флайер в поисках имени – вот оно. Имя, которое преследовало меня столько лет. Я снова смотрю на фотографию. Ее лицо. Ее улыбка. Ее незабываемые глаза. Это она. Единственная женщина, которую я любил. Женщина, которая разбила мне сердце.

Бэйлор Митчелл.

– Черт, – еле слышно бормочу я, прикрывая глаза и сминая бумажку в руке.

– Чувак, не порти фотографию! – говорит Скотт, вырывая флайер у меня из рук. – Если я не смогу заполучить девушку, то хоть на фотку подрочу.

Он разглаживает флайер на барной стойке.

– Только не ее, – говорю я, забирая флайер, чтобы внимательнее его рассмотреть.

На нем написано, что она выступает в отеле.

Сегодня вечером.

Я быстро оглядываю бар, как будто она может быть здесь в эту самую секунду.

Чуть позже у нее будет здесь презентация книги. Она писательница. Я помню, что она изучала в университете журналистику, пока не бросила учебу. Пока не бросила меня. Но писательница… круто! К тому же, по всей вероятности, довольно известная.

– Какого черта, приятель? – Скотт заявляет свои права на флайер. – Дай сюда!

Я отмахиваюсь от него. Не могу отвести взгляда от ее глаз. Они точно такие же, какими я их запомнил. Светло-карие, с синими и зелеными крапинками. Клянусь, что ее глаза меняли цвет в зависимости от того, что на ней было надето. На этой фотографии она в голубом, и ее глаза кажутся зеленовато-голубыми. Она выглядит счастливой.

Как она может быть такой счастливой после того, как она со мной поступила? Интересно, она вышла замуж за того говнюка Криса? Если и вышла, то не взяла его фамилию.

– Чувак! – восклицает Скотт.

Я смотрю на него: он поднимает руки ладонями вверх, молчаливо вопрошая, что происходит.

– Я ее знаю, Скотт, – говорю я.

Я закрываю глаза и качаю головой, пытаясь прогнать воспоминания о том злосчастном дне.

– Она разбила мое чертово сердце.

Он недоверчиво смотрит на фотографию. Указывает на ее лицо.

– Вот эта девушка? – переспрашивает он. – Я думал, у тебя нет сердца, Гэвин. Ты же сам всегда так говоришь. Ты говоришь, что поэтому вы с Карен так хорошо друг другу подходите.

– Когда-то было, – говорю я. – Очень давно, пока… – хотя прошло уже столько времени, мне трудно даже произнести ее имя, – пока Бэйлор не разбила его вдребезги и оно не стало совершенно бесполезным.

– Вот блин! Правда? – говорит он.

Скотт делает знак бармену, прося очередную порцию напитков.

– Мы дружим уже шесть лет, а ты ни разу ее даже не упомянул?

Я смотрю на фотографию и опрокидываю появившуюся передо мной рюмку. Она почти не постарела. Может, фотографию отфотошопили? Ей сейчас должно быть двадцать шесть, но она все еще выглядит как студентка-первокурсница, с которой я столкнулся в ее первый день в университете. Волосы у нее теперь длиннее и прямее, чем тогда, но она все еще выглядит потрясающе. Безупречно. Идеально. Я со стуком ставлю рюмку на фотографию и тут же жалею об этом, потому что краска потекла.

– Я никогда никому о ней не рассказывал, – говорю я. – Ни разу с того дня, когда она исчезла.

Я умалчиваю о том, что хотя и не говорил о ней ни слова, она была и остается единственной женщиной, о которой я когда-либо мечтал.

Черт, наверное, я кажусь полным мерзавцем, раз не мечтал о девушке, на которой женился.

– Может, тебе стоило бы о ней рассказать, – говорит Скотт. – Ну чтобы не слететь с катушек или – что еще хуже! – не расплакаться, как младенец, прямо тут, в баре.

Он смеется.

– Ладно, – говорю я, все еще завороженный теперь уже размытым лицом женщины, которая восемь лет назад была для меня целым миром. – Но тогда давай еще выпьем.

Я поднимаю свой пустой бокал, и Скотт подзывает бармена.

Я начинаю рассказывать.

Глава 2

Восемь лет назад…

– Гэвин, давай быстрее! – говорит Карен и тащит меня за собой к площадке.

И зачем только я согласился помочь ей и ее подругам по женскому клубу в организации ознакомительных мероприятий для первокурсников? Ах да, вспомнил! Потому что так я легко смогу заполучить свеженький список телефонных номеров восемнадцатилетних студенток.

– Господи, Карен, банкет все равно никуда не денется, – говорю я, безуспешно пытаясь заставить ее сбавить шаг. – Если ты так волнуешься, что мы опаздываем, почему мы не вышли на пятнадцать минут раньше?

Она смотрит на меня так, словно я сказал какую-то глупость.

– Анджи делала прическу. Мы не могли выйти ни минутой раньше.

Она улыбается своей подруге, бормоча что-то про то, что мужчины неспособны это понять.

Карен и ее подруги по женскому клубу. Иногда я не знаю, зачем я их вообще терплю. Ах да, мы опять возвращаемся к телефонным номерам вышеупомянутых восемнадцатилетних студенток. Помимо того, что членство в женском клубе очень нравится моей претенциозной подруге, оно еще и идет на пользу моему стремлению каждую неделю пробовать что-нибудь новенькое. Да, я такой. Можете называть меня Баскин Роббинс… только вкусов у меня не тридцать один, а гораздо больше. Я не виноват в том, что я донжуан. В этом виноват мой отец. Я пришел к этому выводу совершенно самостоятельно. Без дорогущих психотерапевтов.

Они с Карен два сапога пара. Иногда я думаю, что она – его давно утраченная незаконнорожденная дочь. Я люблю своего отца. Ну, может, люблю – это слишком громко сказано. Но, как и большинство политиков, он иногда может быть просто самодовольным дураком. По крайней мере, для меня. Для всех остальных он конгрессмен Макбрайд, обаятельный бывший судья и отец семейства. Не знаю, как моей маме удается его терпеть уже больше двадцати лет. Он так часто лижет задницы разным государственным чиновникам, что теперь уже непонятно, где между ними проходит граница. И хотя мой отец убедил меня выбрать своей специальностью политологию, я не намерен присоединяться к его лизоблюдству. В большинстве случаев. По крайней мере, когда нахожусь вдали от него. Или его коллег. Или его друзей. Ладно, я тоже все время притворяюсь. Но только потому, что я учился у лучших.

Зато он не станет указывать, с кем мне встречаться. Карен. Он бы хотел, чтобы я