Шейла Великолепная - Джуди Блум

В холле я встретила миссис Риз.

— Мы уезжаем на всё лето, — похвасталась я. — У меня будет собственная комната, с цветами на обоях, кружевными занавесочками и бра в форме свечек.

А она:

— Надо же, как тебе повезло! Детка тоже с удовольствием уехала бы, да некуда.

Я и Генри сообщила, что меня не будет целых два месяца.

— Буду спать в собственной комнате, на кровати с балдахином!

Генри сказал:

— Мне будет тебя не хватать, Шейла. Кто же мне напомнит, сколько народу помещается в лифт?

Мы с Генри засмеялись.

— А я уже рассказывала, какой там ковёр на полу?

— Нет, — сказал Генри. — Этого не рассказывала.

— Ну вот, он такой мягкий, пушистый и весь жёлтый, только в самом центре большая красная роза. Ногам так приятно по нему ходить, что тапочек не надо. Летом, по крайней мере.

— Ух ты! Да, Шейла, чудесно.

Это точно. Чем больше я об этом говорила, тем больше воодушевлялась. Всё лето в Тарритауне. Всё лето в частном доме. Всё лето в собственной красивой комнате!

Это звучало почти так же здорово, как Диснейленд. Даже сборы и дорога не омрачили мне радость. Скорее бы очутиться на месте!

Очутились. Вот тут-то я и узнала про Дженнифер.

Глава 2

Дженнифер — маленькая, с коричневыми и белыми пятнами и длинными ушами. Либби, увидев её, завопила:

— Какая прелесть!

— Она прилагается к дому, — объяснил папа. — Это собака профессора Эграна, а на лето — наша.

— Я возвращаюсь в машину, — сказала я.

Папа удержал меня за руку.

— Она не кусается.

— Не сомневаюсь. — Я вырвала руку. — Но лучше я подожду в машине, пока вы решаете, куда её деть. Учтите: или я, или она!

Я бегом вернулась к дороге, запрыгнула в машину. Меня трясло. Вот, значит, как они поступили с собственным ребёнком? С любимой младшей дочуркой? Неужели они не понимают? Неужели им всё равно?

Родители подошли к машине. Мама сунула голову в окно и принялась меня уговаривать:

— Шейла, Дженнифер — совсем кроха. Она боится тебя больше, чем ты её.

— Это она сама тебе сказала?

— Она в конуре и за оградой. Да ещё на привязи. И тебе не обязательно к ней приближаться.

— А вдруг она с цепи сорвётся? Вдруг проломит загородку?

— Не проломит, — заверил меня папа. — Не сорвётся. А если вдруг и убежит, её поймают и водворят на место.

— Но вы не можете этого гарантировать!

— Мы тебе когда-нибудь врали? — спросила мама.

— Ну… нет.

— Тогда придётся нам поверить, — сказал папа.

Я поглядела в окно машины. Либби обнимала Дженнифер.

— Обещаешь, что в доме ноги её не будет?

— Обещаю, — сказал папа. — Всё необходимое у неё есть во дворе.

— И вы не заставите меня к ней подходить?

— Нет, конечно, — сказала мама. — Можешь делать вид, что её вообще не существует, если тебе так спокойней.

— И не станете надо мной смеяться?

— А мы когда-нибудь над тобой смеялись? — спросил папа.

— Либби смеётся.

— Больше не будет, проконтролируем, — пообещала мама.

— Ну что, хочешь посмотреть свою спальню? — предложил папа.

— Ладно, ладно, — проворчала я, вылезая из машины.

На лужайке перед домом Либби продолжала ворковать с Дженнифер. При виде меня Дженнифер соскочила с её колен и как загавкает.

— Вот видите! — Я попятилась и чуть не разревелась. — Она меня уже ненавидит!

— Не глупи. — Папа взял меня за руку.

— Я не глуплю. Чего она так надрывается?

— Потому что тебя пока не знает. — Мама обняла меня за плечи.

— И не узнает. Я не шучу!

Мы зашли в дом. Внизу было симпатично, но мне не терпелось увидеть свою комнату. Мы с папой поднялись по лестнице, а мама с Либби остались на кухне.

Наверху папа пошёл по коридору направо.

— Две спальни с этой стороны, две с той. Раз ты хотела быть подальше от Либби, я подумал, что тебе приглянется эта комната. — И папа, улыбаясь, открыл дверь.

Я захожу. Первое, что вижу, — комод. На нём громоздятся модели самолётов, кораблей и машин. Стены увешаны флажками и вымпелами. На кровати даже покрывала нет, только уродливое серое одеяло с надписью «Лагерь Кенабек» по диагонали. Открываю дверцу шкафа. На полках — груды гантелей, мячей и прочей спортивной дребедени! А где же мой мягкий, пушистый жёлтый ковёр с большой розой посередине? Вообще никакого ковра — голый пол!

Папа сказал:

— Ну…

— Ужас! — Я выскочила из комнаты и бросилась дальше по коридору. Заглянула во все спальни. Всюду одно и то же!

— Все спальни мальчишечьи!

Папа ходил за мной по пятам.

— Ну конечно, мальчишечьи. У профессора Эграна три сына.

Услышав это, я так взбесилась, что пнула дверь шкафа — даже отметина осталась. Мама поднялась наверх, поглядела, что я наделала, и сказала, что не стоит так себя вести в чужом доме. Но мне было наплевать.

А вот Либби спокойно отреагировала на то, что будет жить в комнате мальчика. Даже обрадовалась! Это, мол, сблизит её с пятнадцатилетним профессорским сыном. Папа сказал, что в моей комнате живёт мальчик двенадцати лет. Но, раз уж она мне так не нравится, я могу спать в комнате трёхлетнего малыша, хотя она и поменьше.

— Нет уж, спасибо, я лучше в этой поживу, чем в детской.

Мама сказала, что, если мы быстро разберём вещи, можем покататься по городу. Я распаковала чемодан. Открыв ящик стола, обнаружила шесть тюбиков клея, двадцать семь баллончиков краски для моделей самолётов и записку. Она гласила:

ТОМУ, КТО ЖИВЁТ В ЭТОЙ КОМНАТЕ.

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ.

Я НЕНАВИЖУ ДЕВЧОНОК!

ТАК ЧТО ЕСЛИ ТЫ ДЕВЧОНКА — БЕРЕГИСЬ! А ЕСЛИ ХОТЬ ПАЛЬЦЕМ ТРОНЕШЬ КАКУЮ-НИБУДЬ МОДЕЛЬ — НАЙДУ НА КРАЮ ЗЕМЛИ!!!

— Ха, ха, ха! — сказала я и порвала записку на клочки.

После ужина папа повёз нас посмотреть Тарритаун. Сплошные холмы. Заберёшься повыше — видно реку Гудзон. Она, конечно, и в Нью-Йорке видна. Когда я была помладше, залезала на лестницу в гимнастическом зале и смотрела на Гудзон из окна. Хоть эта река и грязная, но есть в ней что-то такое, от чего становится хорошо на душе.

Перед сном я выглянула в окно. Как думаете, что я увидела? Дженнифер! Дурацкая собачонка смотрела на меня, задрав голову, и тявкала. Я гавкнула в ответ. Надо было ехать в Диснейленд!

Глава 3

Я залезла в постель. В комнате тьма-тьмущая. И я не привыкла засыпать в одиночестве. Закрыла глаза — не спится. Вскочила и зажгла свет. Так-то лучше.

Скоро в доме всё стихло. Мама, папа и Либби спали, а я ворочалась. Потом легла на спину и смотрела в потолок. Пробовала думать о чём-нибудь хорошем, чтобы приснилось ночью.

Тут-то я и увидела паука — он бегал по потолку. Ненавижу пауков! Однажды Питер Хэтчер подсунул мне в парту паука, резинового. Я полезла за учебником английского, а там!.. Конечно, я сразу поняла, что паук ненастоящий, взяла его за ногу и протянула миссис Хейвер.

— Смотрите, что Питер Хэтчер мне в парту подкинул.

Миссис Хейвер завизжала так, что половина класса повскакивала с мест. А Питер Хэтчер три дня оставался после уроков.

Я снова посмотрела на потолок. Во-о-он он, паук, сидит. На этот раз настоящий.

— Уходи, паучина! — шепчу. — Прошу тебя, уходи и не возвращайся.

Сидит как приклеенный, прямо у меня над головой. А вдруг брякнется вниз? А вдруг он ядовитый? Может, с головой накрыться? Тогда если он и упадёт, то хоть не укусит. Нет, это ничего не меняет, заползти под одеяло ему — раз плюнуть. Представляю, как Питер Хэтчер будет рассказывать в школе: «Слыхали про Шейлу Тубман? Её в первую же ночь в Тарритауне укусил ядовитый паук. Двадцать секунд — и она труп!»

И вот я в спальне родителей. Папа храпит. Я тронула его за плечо, и он сразу сел в кровати:

— Что? Что такое?

— Это я, пап.

— Шейла, ты чего?.. Ночь на дворе.

— Я не могу уснуть, там паук на потолке.

Мама перевернулась, издав такой уютный звук, знаете — «ум-м-м».

— Тсс, — сказал папа. — Иди ложись. Утром его сниму.

— Пап, но он может на меня упасть. Вдруг он ядовитый?!

— Ох… ладно.

Мы вместе шли по коридору.

— Как ты посреди ночи углядела на потолке паука?

— Я свет включила.

Папа даже не стал спрашивать зачем.

— Ладно, где твой паук?

Сначала я его не увидела. Но потом он забегал по потолку.

— Вот он! — ткнула я пальцем. — Видишь?

Папа взял мою тапочку.

— Быстрей, — говорю.

Он встал на кровать, шлёпнул тапочкой по потолку, но промазал, и паук удрал.

А я помогала — указывала направление.

— Вот он! — кричала я. — А теперь чуть левее. Нет, нет, правей. Бей, пап! Бей!