Спящее зло - Кристина Стайл

Но зверь напрасно надеялся на скорый ужин; упрямству путника мог бы позавидовать сам Кром, грозный бог, владыка Могильных Курганов. У киммерийца была цель, и пока ноги еще хоть как-то несли его, он продолжал идти, не оглядываясь назад. А если б повернул голову, то увидел, что следом плетутся уже несколько хищников. Голодные звери злобно смотрели друг на друга, время от времени обнажая клыки, но дальше глухого ворчания дело не заходило. Видимо, трусоватые твари не решались помериться силой ни с путником, ни друг с другом. Они ждали.

День медленно угасал; солнце уже не палило так нещадно. Стало прохладней, и это придало киммерийцу энергии. Он был все еще жив и вовсе не собирался стать добычей своих голодных преследователей!

Наконец совсем стемнело. С трудом добравшись до ближайшего невысокого кустарника, путник решил прилечь и немного поспать. Он не боялся зверей-оборотней, но храбрость была тут ни при чем — просто им овладело полное безразличие. И если б голодная стая, идущая за ним по пятам, вновь обратилась в самых соблазнительных женщин, юноша даже не посмотрел бы в их сторону. Он думал только об одном — где же тоненький прозрачный ручеек с обжигающе холодной влагой, такой чистой, сладкой, невыразимо прекрасной…

Киммериец медленно опустился на сухую траву, бросил под голову свой мешок и мгновенно заснул. Ему снился чудесный сон: широкая полноводная река плавно текла у его ног, волны плескались около берега…

Наступил пятый день с тех пор, как был выпит последний глоток воды. И хотя природа не поскупилась, создавая могучее тело киммерийца, пытка жаждой неумолимо истощала его. Лицо варвара осунулось, глаза ввалились, молодая упругая кожа стала сухой и дряблой, как будто каждый день странствия через безводную степь стоил ему десятка лет жизни. Но яростный дух не желал смириться с немощью тела и гнал путника все вперед и вперед, через спаленное зноем безжизненное пространство. Он отказывался принять нелепый приговор судьбы, обрекавший его на бесславную гибель. Не для того же Кром раздул в нем искру жизни, чтобы он стал падалью, пищей для стервятников и гиен!

Зрение и слух стали обманывать юношу: то чудились вдалеке голоса людей, то слышался плеск воды, то мерещились зеленые купы деревьев. Вспышки надежды сменялись таким мучительным разочарованием, что как-то, не сдержавшись, путник выхватил меч из ножен и в слепой ярости изрубил чахлый кустарник.

И вот, когда свирепое пламя жизни, казалось, начало гаснуть в изможденном теле, откуда-то издалека пришел зов. Он так властно вторгся в меркнущее сознание, что юноша вздрогнул всем телом. Непонятно откуда появилась уверенность, крепнущая с каждым мгновением: если он отклонится к восходу солнца, то вскоре мукам придет конец. Эта мысль заслонила все остальное и повлекла его к неведомой цели. Он как бы потерял власть над собственным телом; ноги сами несли его, повинуясь призыву, звеневшему в голове. Но почему-то необоримая уверенность в избавлении от мук не принесла радостного облегчения, а только странное чувство унылой рабской покорности. Где-то в глубине сознания, куда еще не проник зов, теплилась слабая мысль, что он подобен быку, которого гонят на бойню.

Путник даже не заметил, что хищники, преследовавшие его, отстали. Он не задумывался, куда и зачем так стремится, сколько времени бредет, спотыкаясь, к загадочной цели, пока чуть не рухнул с кручи вниз, незаметно очутившись на краю обрыва. Он едва не погиб, так как не мог разлепить отяжелевшие воспаленные веки и ковылял, точно слепец. Когда ему удалось открыть глаза, из горла вырвался хрип, жалкая пародия вопля радости.

Перед ним через всю пустынную равнину змеилась глубокая извилистая расщелина. Ее отвесные стены были сложены не из мягких пород, песка или глины, но из выбеленного ветрами и водой прочного камня. Но конечно, не вид голых скал исторг хрип из глотки юноши — он увидел на дне расщелины водоем, который обступили стройные высокие деревья. Сама жизнь била сверкающей голубой струей из толщи камня и низвергалась в каменную же чашу! Жизнь и спасение!

Едва ворочая языком, путник бормотал невнятные слова благодарности Крому и всем Светлым Богам. Но когда схлынули первые волны опьяняющего восторга, киммериец сообразил, что добраться к воде будет не так-то просто. Нельзя сказать, чтобы спуск по отвесной каменной стене пугал юного горца, с детства лазавшего по скалам, неприступным для жителей равнин, но теперь его могучее тело было изнурено жаждой, и он предчувствовал, что еще не скоро сможет припасть к прохладной влаге озерца.

Не полагаясь больше на силу и цепкость рук, варвар стал разматывать длинный пояс, чтобы использовать его вместо веревки. Он окинул взглядом пространство вокруг, соображая, к чему бы прикрепить конец пояса, но на глаза не попадалось ни одного подходящего выступа или камня. Может, вогнать меч поглубже и накинуть петлю на рукоять? Юноша вытащил клинок из ножен и попробовал вонзить лезвие в почву, но, не успев погрузиться в мягкую породу на локоть, сталь наткнулась на неподатливый камень. Впрочем, путник уже отбросил нелепую мысль спускаться вниз безоружным. Кто ведает, что скрывается там, под сенью листвы? Может, огромная дикая кошка, житель степей Заморы, затаилась в ветвях и ждет добычу, гонимую жаждой к воде…

Увы, как ни тяжело было отвести взгляд от воды, киммериец снова обмотал пояс вокруг талии и побрел по краю расщелины, надеясь отыскать более удобное место для спуска. И тут его сознание снова всколыхнул могучий зов, подавивший волю; как будто невидимая исполинская рука подталкивала его, заставляя не то что идти — бежать! Бежать, когда, казалось бы, последняя капля силы уже испарилась под горячими солнечными лучами!

Этот безумный бег оборвался так же внезапно, как и начался. Путнику вдруг почудилось, что раскаленный воздух перед ним сгустился и приобрел крепость камня; затем грудь его содрогнулась от сильного удара. Юноша рухнул на землю. Какое-то время он лежал без движения, словно душа его, истомленная бесплодной борьбой, отлетела на Серые Равнины. Но вот дрогнули ресницы, хрип сорвался с черных потрескавшихся губ, и путник, пошатываясь, встал. Он подождал, пока уляжется отвратительное головокружение и рассеется пелена, застилавшая взор, потом заставил себя взглянуть вниз. Прямо под ним на выступе скалы раскинуло корявые сучья одинокое дерево, напоминавшее горбатую ведьму со скрюченными пальцами и жесткими зелеными космами. Но киммерийцу оно показалось сказочно прекрасным. Да, прекрасным! Ибо этот уродец, каким-то чудом отвоевавший у каменной тверди право на жизнь, обещал помощь.