Категории
Самые читаемые
Лучшие книги » Проза » Современная проза » Мечтатели - Гилберт Адэр

Мечтатели - Гилберт Адэр

Читать онлайн Мечтатели - Гилберт Адэр

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 27
Перейти на страницу:

Лучший друг был возмущен непрошеным откровением Мэттью. Дело было в том, что родители футболиста в качестве подарка на восемнадцатилетие собрались оплатить пластическую операцию сына. То, что Мэттью по ошибке принял за эротическую коллекцию, оказалось на самом деле собранием образчиков идеальных носов. С бешено колотящимся сердцем он выскочил на улицу и посреди ночи бегом помчался домой.

Тогда–то он и решил, что никогда больше не позволит себе попасться в эту ловушку. К счастью, дверь ловушки, из которой ему удалось ускользнуть, оказалась вращающейся. Футболист, опасаясь, что Мэттью может выдать его тайну, не проронил ни слова про откровения друга.

Мэттью начал заниматься мастурбацией: иногда раз в день, иногда два. Для того чтобы достигнуть оргазма, он мысленно представлял себе длинноногих юношей. Но в тот момент, когда возбуждение начинало нарастать, он пытался подменить их образами девушек. Постепенно этот резкий поворот на 180 градусов вошел у него в привычку. Как ребенок, который не терпит никаких изменений в тексте любимой сказки, так и его одинокие оргазмы не допускали ни малейшего отклонения от заранее написанного сценария и бесславно терпели фиаско, стоило ему по несчастью упустить эту ключевую процедуру.

Есть пламя — и пламя: одно жжет, другое дарит тепло, одно разжигает лесной пожар, другое убаюкивает кота. То же самое верно и в отношении самоудовлетворения. Орган, который некогда казался восьмым чудом света, становится постепенно таким же знакомым, таким же уютным и привычным, как собственная тапочка.

Чтобы оживить пыл желания, вернуть ту искру азарта, которая теперь утеряна, он возвел в систему ту оплошность, что однажды стала причиной его стыда.

Как и подобает доброму католику, он стал ходить каждую неделю к исповеди в англиканскую церковь на авеню Oш.

Исповедь стала его тайным грехом. Его больше возбуждало сознаваться в своих мелких пороках, чем совершать их. Затхлый мрак исповедальни неизменно вызывал у него эрекцию. Что же касается потребного трения, то его вполне заменяло сладострастное смущение, которое он испытывал, перечисляя, сколько раз и каким образом он «трогал себя».

Гораздо легче сознаться в убийстве, чем в онанизме. Убийце гарантировано стопроцентное внимание священника. Ведь для священника убийца на исповеди — целое событие.

Любил ли он Изабель и Тео? По правде говоря, он влюбился в какую–то общую черту, объединявшую их обоих. Хотя они были только двойняшками, а не близнецами, они очень походили друг на друга этой бесполой чертой, которая, в зависимости от выражения лица, или от наклона головы, или от угла, под которым падал свет, попеременно появлялась то на лице сестры, то на лице брата.

Естественно, он никогда не рассказывал им об авеню Oш. Мэттью бы умер от стыда, попытайся он исповедаться им, что ходит к исповеди.

— Ты уже видел последнего Кинга?

— Да…. Нет…. Не помню.

— Так да или нет?

— Кажется, да. Насколько я помню, ничего особенного. С Борзейджем не сравнить.

Под «последним Кингом» Тео подразумевал «Седьмое небо» — сентиментальную мелодраму, снятую в тридцатых годах голливудским кинорежиссером, которого звали Генри Кинг. До него тот же сценарий был поставлен другим режиссером, Фрэнком Борзейджем, пошли они смотреть на сеансе в шесть тридцать как раз версию Кинга. На март Кинотека запланировала полную ретроспективу работ Кинга.

Но зачем же они собирались смотреть фильм, который, по словам Мэттью, не представлял собой «ничего особенного»? По тем же соображениям, что постоянный подписчик какой–нибудь газеты не прекратит подписку всего лишь потому, что однажды новости оказались очень скучными. Они не претендовали на роль судьи, а считали себя просто друзьями, пришедшими в гости к большому белому экрану, который, как только погаснет свет, станет частью американской территории в том же смысле, в каком ею является здание посольства.

Направляясь к Кинотеке, они говорили, разумеется, о кино, и только о кино.

Беседы «крыс» неописуемы. Даже американец Мэттью усвоил привычку киноманов именовать «sublime»{7} любой сносный фильм и «chef–d'oeuvre»{8} любой фильм, если он чуть лучше «гениального», в то время как подобные этим английские слова принято употреблять лишь в отношении Микеланджело, Шекспира, Бетховена и им подобных. Но произносил он все это как–то неуверенно. Он никак не мог понять, следует ли их заключать в оковы невидимых иронических кавычек, и терялся, как теряется дикарь при виде столового прибора. Он никак не мог уразуметь, что курс слов, как и курс денег, подвержен постоянным переменам, и в Париже, с его вечной тенденцией к лингвистической инфляции, такие слова, как «гениально» и «шедевр», стоят немного.

Впрочем, подобные нюансы ощущают только те, кому постоянно приходится переводить свои мысли с одного языка на другой. Тео и Изабель не чувствовали здесь никакого несоответствия. Поэтому Мэттью действительно «гениальной» казалась та легкость, с которой они перебрасывались этими словами, словно бадминтонным воланом.

Потрясенный их красноречием, он чувствовал себя безнадежно бездарным и боялся, что его убогая речь будет выглядеть жалкими потугами. Поэтому он ограничивался тем, что постоянно им поддакивал. Чтобы жить в согласии с новыми друзьями, следует просто во всем соглашаться с ними — решил он.

Если такое поведение Мэттью и льстило Изабель, то она не подавала виду.

Как раз в ту минуту, о которой идет речь, он в очередной раз, уже у самого входа в Кинотеку, согласился с какой–то ее репликой.

— Милый мой Мэттью, — обронила в ответ Изабель, — если двое во всем соглашаются друг с другом, это просто значит, что один из них — лишний.

Лицо Мэттью омрачилось, но он знал, что и теперь не перестанет поддакивать ей во всем. Он был похож на игрока, который предпочтет мазать по воротам, играя в команде чемпионов, чем быть лучшим форвардом в третьем эшелоне.

— Никогда об этом не задумывался, — беспомощно промямлил он, — но, по–моему, ты права.

Изабель откинула головку назад и рассмеялась:

— О боже! О чем с тобой говорить, ты просто неисправим!

— Перестань дразнить его! — вмешался Тео. — Разве ты не видишь, что ему это неприятно?

— Чушь, он это обожает. Что касается страданий — тут он настоящий обжора — нет, не обжора — гурман!

Мэттью посмотрел на эту несносную девчонку, которая так ему нравилась — по–своему.

— Я знаю, что ты меня ни во что не ставишь, — сказал он.

— Au contraire{9}, — парировала Изабель. — Ты — ужасно милый. Мы друг другу очень подходим. По–моему, милее тебя я вообще никого не встречала — не правда ли, Тео?

— Не слушай ее, Мэттью, — сказал Тео. — Она стерва. От одного ее дыхания можно умереть.

В этот момент они уже входили в сквер Кинотеки.

В сквере, как всегда, толпились кучки киноманов. На первый взгляд все шло обычно, как каждый вечер, из года в год. Но только на первый взгляд. Что–то было не так, что–то переменилось: «крысы» говорили не о кино.

Встревоженный Тео поспешил вперед и направился прямо ко входу в Кинотеку. Дверь была заперта. От одного конца железной перекладины к другому полукружием свисала толстая стальная цепь, напоминающая солидную цепочку для карманных часов, которые носят жирные капиталисты в советских пропагандистских фильмах. Посередине перекладины кто–то криво повесил кусок картона, на котором было написано «Fermé»{10}.

Для очистки совести Тео сбежал вниз по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки, и заглянул внутрь через решетку на окне. В фойе свет не горел. Неубранный пол был усеян корешками от использованных билетов. В окошке кассы — никого, волшебные фонари и проекторы, некогда развлекавшие своих владельцев парящими чайками, нагими атлетами и жокеями на лошадях, совершающими бесконечные прыжки через металлические обручи, грустили в одиночестве.

Тео был похож на Ньютона в тот момент, когда на него упало яблоко (кстати, на самом деле упало пенни). Наркоман, которому отказали в уколе, не выглядел бы более несчастным, чем Тео в этот миг.

— Salut!

Тео быстро обернулся.

Это был Жак, один из самых фанатичных киноманов. Он всегда выглядел одинаково: длинное замшевое пальто в пятнах, бесформенный рюкзак за плечами нечищеные сапоги, в голенища которых неаккуратно заправлены брючины, бледное лицо кокаиниста, похожее на морду гончей собаки, страдающей запоем, и неухоженные, редкие, засаленные волосы, торчащие во все стороны, словно у чучела, испугавшегося ворон.

— Salut, Жак!

— Скажи, Тео, ты не мог бы…

Тео, зная, что за этим последует просьба одолжить несколько франков, резко оборвал его.

Этот ритуал вошел у них в обычай. Но Жак не был обыкновенным нищим: он просил деньги, чтобы «закончить монтаж своего фильма». Фильма Жака до сих пор никто так и не видел, но мало ли какие чудеса случаются — миру кино известны шедевры, созданные на средства меньше тех, что за долгие годы Жаку удалось выбить из знакомых киноманов.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 27
Перейти на страницу:
На этой странице вы можете бесплатно скачать Мечтатели - Гилберт Адэр торрент бесплатно.
Комментарии