Макамы (без иллюстраций) - Бади аз-Заман ал-Хамадани

В посланиях, как и в поэзии, используются все современные Бади' аз-Заману способы украшения текста — разнообразные тропы, звуковые повторы, цитаты из Корана, произведений древних и новых поэтов или из собственных стихов, литературные намеки, не всегда понятные с первого взгляда, и т.п. Эти послания нельзя отнести ни к прозе (наср — «рассыпанная речь»), ни к стихам (назм — «нанизанная речь»); по-арабски эта манера письма называется садж' («воркование»), что переводится у нас обычно как «рифмованная проза», но это перевод неточный, так как от обычной прозы садж' отличается не только наличием рифмы, но и ритмом, создающимся не как в поэзии — путем чередования комбинаций долгих и кратких слогов, а за счет равного количества слов в рифмующихся отрезках, а также параллелизма употребляемых грамматических форм и синтаксических конструкций; естественно, что ритмообразующую роль играет и рифма.

Вообще рифма в арабской литературной эстетике занимает почтенное место. Достаточно сказать, что арабы до XX в. не знают белых стихов, а садж' звучит в устах еще доисламских прорицателей, вклинивается в ораторскую речь, иногда расцвеченную и просто рифмой, без четкой ритмизации; более того, священная книга мусульман Коран — сплошь рифмованная речь. После несколько настороженного отношения к садж'у в раннеисламскую эпоху вкус к рифме берет свое, и во времена расцвета украшенного стиля, о которых у нас идет речь, литературные произведения обильно уснащаются садж'ем, иногда полностью вытесняющим обычную прозу, что характерно для эпистолярного жанра, в частности для посланий ал-Хамадани.

Изысканный стиль с обильным включением садж'а, свойственный посланиям ал-Хамадани, характерен и для вновь созданного им жанра, прославившего его имя, — для макам. Несомненно, что именно красота стиля имела немаловажное значение в процессе признания и утверждения этого жанра.

Истоки макам Бади' аз-Замана следует искать прежде всего в ученых и назидательных беседах образованных людей, о которых уже говорилось раньше, — собственно, отсюда взято и само название жанра. Но это не просто письменная фиксация бесед, какую порой можно встретить в исторических хрониках и литературных антологиях, — это своего рода маленькие новеллы с вымышленными героями.

Дошедший до нас сборник макам ал-Хамадани содержит 51 новеллу (по некоторым версиям — 52). Они связаны между собой единым рассказчиком, и все имеют одно и то же традиционное начало, имитирующее иснад{19}: «Рассказывал нам 'Иса ибн Хишам. Он сказал...» Этот вымышленный рассказчик сам является действующим лицом большинства макам и предстает перед читателем в разных ипостасях. В первой макаме он говорит о себе как о купце, имеющем землю и лавку, и в некоторых других макамах (Балхская, Исфаханская и др.) упоминает о своих путешествиях по торговым делам. В Казвинской же макаме он — воин, участвующий в походе, в макамах Халафской и Тамимской — государственный чиновник, в Басрийской и Винной предстает праздным гулякой, в Голодной и Жирной — промотавшимся бедняком, которому не на что купить еду, и в таких случаях он порой пускается на весьма сомнительные авантюры (Багдадская макама; в макамах Мосульской и Армянской он не инициатор этих авантюр, но участник). Таким образом, герой-рассказчик у ал-Хамадани не имеет ни устойчивого характера, ни определенного социального положения. Одно можно сказать о нем со всей определенностью: 'Иса ибн Хишам, большой любитель поэзии, ораторского искусства, вообще красивого слова, постоянно участвует в литературных беседах (см., например, Стихотворческую, Джахизовскую, Иракскую, Хамданидскую, Поэтическую и другие макамы) и странствует «в поисках знания». Эти бесконечные путешествия героя (а каждая рассказанная им история происходит в новом месте) — не являются ли они проекцией странствий самого Бади' аз-Замана, которыми так насыщена его биография? Конечно, 'Иса ибн Хишам — не alter ego автора, ибо он не столько творец литературных ценностей, сколько их потребитель, и притом фигура достаточно условная: изменения его статуса и поведения по большей части ничем не мотивируются.

Путешествуя из города в город, 'Иса ибн Хишам повсюду встречает того, кто, по сути, и является главным действующим лицом новеллы, своим красноречием снискивающим себе пропитание (снова отголосок биографии самого автора?). В большинстве макам это один и тот же персонаж по имени Абу-л-Фатх ал-Искандари, то есть Александриец. Произносимая им изысканная речь в садж'е или в стихах, часто построенная на иносказании либо представляющая собой назидательную проповедь или диалог с окружающими, в котором он поражает всех своей эрудицией, и есть кульминационный центр большей части новелл.

На первый взгляд могло бы показаться, что мы имеем дело просто с некоей беллетризацией обычных бесед, ведущихся в кругу просвещенных людей, понимающих толк в красивом слове. Однако здесь читателя подстерегает неожиданность, а именно — социальное положение и поведение главного героя. При всей своей образованности, поэтическом и ораторском талантах, это люмпен, бродяга, ловкий плут, появляющийся всякий раз в новом обличье, так что рассказчик порой не сразу его узнает, а даже бывает вынужден специально пойти за ним, дабы убедиться в том, что это действительно его старый знакомец. Этот человек выманивает деньги у доверчивых слушателей не только демонстрацией своих знаний и талантов, но и откровенным попрошайничеством, а нередко и ловким обманом, иногда безобидным (как, например, в Стихотворческой или Финиковой макамах), а порой и злым (Мосульская макама).

Такой главный герой, его проделки, сама сюжетная основа цикла — странствия героя в поисках пропитания — отразили характерные черты эпохи, в которую жил ал-Хамадани.

Вторая половина X в. Блестящий период политического расцвета Аббасидского халифата остался позади. Наступило время его ослабления и распада. В Багдаде распоряжались иноземные эмиры, халиф сохранял авторитет лишь в делах религии. Власть на местах была неустойчивой, переходила из рук в руки. На дорогах хозяйничали разбойники, совершавшие набеги даже на Багдад. Положение осложнялось бесконечными религиозными распрями. Огромный вред экономике наносили войны между феодальными властителями отдельных областей. Феллахи гибли от голода и эпидемий, многие из них покидали свои поля, нищенствовали, бродяжничали, перебирались в поисках пропитания из города в город.

Возникло даже нечто вроде корпорации воров, нищих, бродяг, фокусников и т.п., которые называли себя «детьми Сасана»{20}. Они исхитрялись любыми способами выманивать деньги у людей: торговали амулетами и лекарствами, прикидывались больными, увечными, бежавшими из плена, устраивали уличные представления, предсказывали судьбу. И главный герой макам Бади' аз-Замана с его удивительными проделками происходил, несомненно, из «Сасанова племени» — об этом прямо сказано в макаме № 19, которая, кстати, и носит название «Сасанская».

Так обнаруживается и другой литературный источник макам Бади' аз-Замана ал-Хамадани — рассказы и анекдоты о ловких плутах, которые во множестве содержатся и в различных средневековых антологиях, и в «Тысяче и одной ночи». В конечном счете они отражают, разумеется, реальную жизненную практику — недаром современный арабский ученый Мазин ал-Мубарак, исследуя макамы ал-Хамадани, замечает, что способы выманивания денег, изображенные в макамах, «не чужды и нашему времени, это те же способы, которые используют современные арабские нищие, словно они передаются из поколения в поколение»{21}.

Надо полагать, что жизнь «детей Сасана» Бади' аз-Заман знал не только по литературным источникам — несомненно, он встречался с подобными людьми во время своих странствий, да и сам в молодости явно был человеком небогатым; в частности, в одном из писем к Абу Бекру ал-Хваризми он сообщает, что пришел в Нишапур «в рваной одежде и с пустой сумой»{22}.

Рассказы о плутах и бродягах вызывали интерес не только у неискушенных читателей, но и у людей ученых{23}, котировались и в придворных кругах. Так, упомянутый выше буидский вазир ас-Сахиб ибн 'Аббад, при дворе которого в Исфахане подвизался Бади' аз-Заман, будучи сам литератором и тонким стилистом, очень любил подобного рода истории и превосходно знал воровской жаргон{24}. Возможно, именно в угоду своим высокопоставленным патронам ал-Хамадани и попытался соединить практически несоединимое: изысканную беседу с авантюрным сюжетом, вложив стилистически утонченные и порой вполне благочестивые речи в уста легкомысленного и безнравственного обманщика. И если со стороны языка и стиля в макаме все обстояло благополучно (иначе говоря, все средства выражения разумных мыслей были налицо), то с точки зрения морально-воспитательной могли возникнуть сомнения: ведь полезные истины, вложенные в уста плута, попирающего общепринятую мораль на каждом шагу, должны были звучать двусмысленно. Действительно, средневековые арабские критики, высоко ценившие макамы Бади' аз-Замана и его последователей за красоту и изящество слога, нередко порицали их авторов за снисходительное отношение к аморальному поведению героя. В самом деле, ал-Хамадани дает Абу-л-Фатху возможность некоторой реабилитации: Александриец оправдывает свои проделки порочностью всего мироустройства, которому волей-неволей приходится подражать, если хочешь выжить. Эту мысль герой часто повторяет в стихах, обычно заключающих макаму. Несомненно, сам автор ощущал наличие неразрешимого противоречия между четким, рационально установленным этическим идеалом средневековья и зыбкой иррациональной реальностью.