Шпион - Бернард Ньюмен

Есть банальная фраза о том, что правда порой бывает удивительнее вымысла. Это совершенно верно, и не только потому, что вымысел так редко оказывается правдой или хотя бы претендует на то, чтобы быть ею. Я всегда знал людей, считавших мою историю совершенно невероятной. Как я покажу, я провел последние три года войны не просто в Германии, но в германском Генеральном штабе! Англичанин в немецком Генштабе — это кажется невероятным абсурдом. Но уникальным мое достижение можно назвать только благодаря сравнительно высокому положению, которое я занимал. Немецкий шпион всю войну проработал в Лондоне в военной цензуре, собирая для своей страны бесценную информацию. [1]. Другой немецкий разведчик устроился переводчиком во французском военном суде, занимавшемся шпионскими процессами [2]. На Восточном фронте один русский офицер смог служить двум сторонам одновременно! Его история [3], несколько сумбурная в деталях, превзошла любую выдумку. Тем не менее, ее достоверность полностью доказана. Один немецкий капитан оставался во Франции как французский офицер — и прослужил более двух лет! Другой немец, капитан Пройссер, три раза внедрялся в британский штаб в Каире. Его коллега, майор Франкс, был даже отважнее: он частенько переодевался в форму британского штабного офицера и разъезжал в тылу Палестинского фронта; однажды, с огромным самообладанием, он даже инспектировал британский артиллерийский полк! [4] Но если кто-то из читателей, несмотря на эти параллели, все же засомневается в правдивости моего рассказа, есть дюжина очевидных методов, с помощью которых он может ее проверить.

Вероятно, мне следовало бы подчеркнуть, что такого рода поступки были, конечно, исключением. Большей частью шпион едва ли испытывал чувство хоть самого малого волнения, работа большинства из них была совсем неинтересной. Чем “нормальнее” и “обычнее” метод, тем уверенней и надежней результат. Позвольте привести в качестве примера один из моих собственных “опытов”, чтобы подчеркнуть значение простоты. В начале 1918 года я был, как я расскажу позднее, в немецком тылу. Я хотел переслать предупреждение о том, что генерал Оскар фон Хутиер и его армия переброшены с русского фронта на запад и концентрируются в районе Сен-Кантена. Как это сделать? Симпатические чернила — шифры — почтовые голуби? Я никогда не пользовался этими проверенными временем способами. Вместо этого я послал номер провинциальной баденской газеты по одному адресу в Швейцарии — вот и все. В этой газете было опубликовано письмо с соболезнованиями — обычное дело — адресованное родителям молодого немецкого пилота, сбитого за британскими позициями. И это соболезнование было подписано генералом фон Хутиером! Теперь проследите за ходом моих мыслей: если самолет был сбит за линией фронта, занятой британцами, значит, британцы наверняка смогли идентифицировать летчика. Если они теперь увидят эту заметку, то им станет ясно, что войска фон Хутиера занимают позиции недалеко от места, где погиб этот летчик. Потому я послал газету — не сделав в ней никакой отметки — в Швейцарию, откуда ее немедленно передали в нашу разведку. Там хитрые умы изучили каждую строчку и каждое объявление, зная, что газету прислали неспроста. И вскоре они сообразили, что к чему, сделали вывод, и место мартовского наступления на позиции Пятой армии не стало для нас неожиданностью. [5]

Может быть, кто-то из моих друзей прочтет эту книгу — мне кажется, им уже приходилось читать другие мои книги. И, может быть, они постыдятся тех подозрительных взглядов, которыми они “сверлили” меня. Я сделал свою работу, теперь я честно расскажу историю моей жизни как шпиона — успешного шпиона, добавил бы я, и обстоятельства этой работы газеты назвали бы словом “сенсационные”. Но это было скорее моей удачей, нежели заслугой. Человек, делавший скромную работу — наблюдавший за железной дорогой, подслушивавший разговоры солдат или матросов в барах, или отмечавший время прибытия и отплытия кораблей — он не знал никаких сенсаций, но хорошо послужил своей стране. Сотни людей в оккупированных Бельгии и Франции — среди них десятки женщин [6] — помогавших делу союзников, обычно в качестве “почтальонов”, то есть, передавая сведения, собранные разведчиками, выполняли опасную и неблагодарную работу. На самом деле, единственный шпион, который не заслужил ничего, кроме презрения, это шпион-наемник — нейтрал, занимающийся этим ремеслом за деньги, или еще хуже — человек, продающий свою страну. К первому я чувствую только презрение, второй не достоин и его — разве что жалости. Полковник Вальтер Николаи, руководитель немецкой разведывательной службы, часто говорил мне: — Шпионаж это занятие джентльменов. Это совершенно правильно — благородное происхождение тут не требуется, но само занятие обязательно требует необычайного патриотизма и особенной храбрости. “Марш шпионов” Редьярда Киплинга, вероятно, не самое удачное из его стихотворений, но выраженное в нем чувство вполне правдиво:

“Нет вождей, чтобы вести нас к славе,Мы без них на врага наступаем.Каждый свой долг выполнит сам,Не слыша чужого шага.Нет трубы, чтобы созвать батальоны,Без трубы мы ряды смыкаем…От края земли и до края земли… ”

ГЛАВА I

На самом деле моя история началась сорок пять лет назад, потому что, если бы мой отец никогда не встретил бы мою мать, то эту историю никто не смог бы поведать. Это звучит по-детски, но я имею в виду, что если бы мой отец женился бы на обычной английской девушке, то я родился бы самым обычным английским мальчиком, а не тем космополитическим “месивом”, каким я появился на свет. В то время мой отец со своим другом был в пешем походе в Шварцвальде. Нужно вспомнить, что для прошлых поколений Шварцвальд был любимым местом для пеших туристических походов. Англичане викторианской эпохи были очень консервативны в своих туристических предпочтениях на континенте, и новые маршруты были весьма редки. Мой отец и его друг слегка отклонились от обычной тропы, и пришли в маленький городок Донауешинген. Они хотели найти настоящий исток Дуная, а он официально располагался как раз в городке Донауешинген. Они нашли это место, отмеченное мраморным кольцом. Как раз в этот момент там были две немецкие девушки. У одной из них был ручной фотоаппарат — новинка и большая редкость в те годы. Они как раз решали, кому из них позировать перед камерой, а кому снимать, каждая хотела передать почетное место другой. Мой отец, немного говоривший по-немецки, предложил им свои услуги, чтобы сфотографировать их обеих вместе.

В деревнях условная мораль никогда не занимала такого места в жизни людей, как в городах, потому совершенно естественно мой отец с другом вступили в беседу с обеими немками. Когда после десяти минут разговора мой отец узнал, что фамилия одной из девушек — Ньюмен (вернее, на немецком языке, Нойманн), ему показалось, что такое совпадение никак нельзя упускать. Они вместе попили чаю в городке и, чтобы укрепить дружбу, их пригласили домой к одной из девушек. Все происходило быстро, даже для сравнительно свободных немецких нравов.

Оказалось, что другая девушка вовсе не обычная немка. Она была из эльзасского Страсбурга, принадлежавшего в те годы Германии. В Донауешинген она приехала в гости к двоюродной сестре.

Маленькая вечеринка в присутствии отца и матери местной девушки была веселой, беседа крутилась вокруг прелестей Шварцвальда. Эльзасская кузина, в свою очередь, заявила, что горы Вогезы на другой стороне долины Рейна по красоте ничуть не уступают Шварцвальду. Больше того, так как они намного реже посещаются туристами, любой пеший путешественник найдет там в каждой деревне очень дешевую и уютную гостиницу. На самом деле, отпуск на несколько недель обойдется вам там всего в несколько фунтов. Она дошла даже до того, что предложила моему отцу и его приятелю провести следующий отпуск именно в Вогезах. Так они и сделали. Они посетили и Вогезы, и Страсбург. В Страсбурге они собирались побыть всего два-три дня, вполне достаточно, чтобы осмотреть достопримечательности города. Но в конце отпуска мой отец вдруг заявил, что хочет остаться еще на несколько дней. Его другу пришлось вернуться в Англию в одиночку, и его не особо удивило, когда, приехав спустя две недели, мой отец заявил, что он собирается жениться на девушке, с которой они впервые познакомились у истоков Дуная.

Тут мне хотелось бы сказать пару слов о моей матери, потому что, как мне говорили, большинство моих достоинств я унаследовал именно от нее. Она была симпатичной, хотя и не особо красивой, и умной, хотя и без выдающейся мудрости. В любом случае, ее внешний вид и отношение к жизни очень отличали ее от англичанок того времени. Она был эльзаской — и очень любила подчеркивать это. Я и сейчас вспоминаю, как она со значением говорила: — Я не француженка, и не немка, я эльзаска! Когда мы спорили об Эльзасе и Лотарингии, она обычно объясняла, что нет ничего неестественного в том, что один и тот же народ живет по обоим берегам реки. И, если посмотреть внимательно, то это совершенно правильно. В старину, когда Европа только создавалась, орда людей пришла с востока. Когда они дошли до реки Рейн, то река вовсе не остановила их. Люди, обнаружившие прекрасные пастбища на правом берегу, естественно, сообщили об этом своим друзьям и родственникам, которые вскоре прибыли и поселились на левом берегу — или, что случалось куда чаще — сами захватили себе пастбища на правом берегу, выгнав своих сородичей на левый берег, где и те смогли найти себе землю. Потому на берегах Рейна (как и любой другой реки) вы найдете людей одной расы, одного происхождения, занимавших обе стороны речной долины. Моя мать любила говорить, что хотя Эльзас и был французским в течение нескольких веков, и французское влияние там очень сильное — и нужно вспомнить, что в те времена еще не было единой Германии, а только множество больших и мелких германских государств — но большая часть эльзасских семей, тем не менее, по происхождению были немцами. Я уже упоминал, что родственники моей матери жили в Шварцвальде. Они, конечно, много раз переезжали, но родство недавно было укреплено браком между дядей моей матери и одной девушкой из другого ответвления того же семейства.