Чистка. Часть вторая - Эдуард Даувальтер

правления, эта троица стала заправлять всеми (или почти всеми, так как к тому времени значительно возросла роль начальника областного УНКВД) делами в бюро обкома».6

Андреев сказал делегатам пленума: «Я думаю, что многие из присутствующих товарищей товарища Столяр знают не впервые. Товарищ Столяр хороший большевик, доказавший на практике эти свои качества, боевой большевик, прекрасно руководил Кировской областью. Я думаю, что он прекрасно будет руководить и у вас на посту первого секретаря обкома».7

Главной темой стало подведение первых итогов и вопрос с оставшимся после Кабакова вторым секретарем обкома Константином Пшеницыным, против которого накопилось много претензий, но еще не было убедительных доказательств его участия в заговоре. Пшеницын выступил с осуждением разоблаченных врагов, рассказал, каким Кабаков был отвратительным типом, однако его выступление, судя по всему, не выглядело убедительным. 23 мая он написал записку, что он «не враг народа» и застрелился. В тот же день продолжившийся пленум снова заслушал А. Андреева, который заявил:

«То, что он застрелился вещь не случайная. Вчера он распинался здесь с этой трибуны насчет верности партии, преданности тов. Сталину и ЦК и т.д., но ЦК известно по показаниям арестованных троцкистов, что еще в 1933 г. по работе на Дальнем Востоке Пшеницын был связан с троцкистской организацией. Пшеницын участвовал в контрреволюционной организации. Мы хотели это проверить, а вот то, что он застрелился, подтвердило это обстоятельство. Ясно, человек, у которого совесть чиста и у которого нет ничего преступного в прошлом и в настоящем, ему стреляться незачем.

Если на него кто-нибудь клевещет, он имеет все возможности оправдаться, но видимо человек так запутался, что другого выхода не было, и решил покончить с собой с тем, чтобы еще раз свести свои счеты с партией. Это своеобразный метод борьбы с партией, о котором товарищ Сталин говорил. Он подтвердил те показания, которые имеются по 1933 году по Дальнему Востоку».8

Андреев в конце речи поставил под сомнение рассказы Пшеницына на пленуме днем ранее и сделал вывод, что он был в сговоре с Кабаковым. Самоубийство Пшеницына освободило должность второго секретаря обкома, Столяр хотел видеть избрать Бориса Бермана, но ЦК решило, что он может занимать пост 3-го секретаря, а вторым стал Константин Абаляев, ранее заведующий отделом руководящих партийных органов Челябинского обкома ВКП (б). Человек не из группы Столяра, но все тот же заговорщик. Андреев пробыл в Свердловске еще несколько дней, провел время на городской партийной конференции и покинул область.

Вскоре арестованный бывший хозяин области Кабаков стал давать показания, он в частности признавался: «В контрреволюционную организацию правых я вступил, как я уже показывал в своем заявлении, в начале 1929 года, или еще точнее – в конце 1928 года. Сильнейшее влияние на меня в этом отношении оказывал один из руководящих участников Всесоюзного центра – А. И. Рыков. После моего перехода на советскую работу мне приходилось по чисто служебным делам в каждый свой приезд в Москву бывать у РЫКОВА, как у председателя Совнаркома Союза ССР. Уже из первых моих встреч с Рыковым после моего назначения председателем Уральского Облисполкома, я убедился в том, что Рыкову отлично известны мои настроения острого недовольства и обиды против ЦК ВКП (б). Именно эти мои настроения, искусственно раздувая и разжигая их, РЫКОВ использовал, чтобы вовлечь меня в подпольную организацию правых».

Чистка на Дальнем Востоке

Дальний Восток подвергся чистке одним из первых в Союзе и РСФСР, в начале января ЦК ВКП (б) приняло решение освободить Лаврентий Лаврентьева (Картвелишвили) от должности первого секретаря крайкома, перебросив его на работу почти в другой конец страны, в Крым, руководить местным отделением ВКП (б). Вместо него пленуму Далькрайкома предложить избрать Иосифа Варейкиса, оно было принято. Эта рокировка была симптомом недоверия руководству края, в ЦК решили утвердить в руководстве человека, которому могли доверять. Варейкис зачитал приветственное послание Сталина: «Пользуясь ослаблением революционной большевистской бдительности, в отдельных звеньях краевой партийной организации замаскировавшиеся заклятые враги партии и советского народа кое-где сумели получить партийные билеты».9

Сталин доверил новому секретарю чистку от врагов. Кандидатура Варейкиса была ошибочна, он сам был заговорщиком, однако в сложившихся условиях он вынужден принять к сведению материалы на заговорщиков, провести эту чистку, иначе подозрение пало бы на него. Он посетил крупные города края, где вынес ряд предупреждений. Выступая перед активом горкома во Владивостоке, он сказал: «Крайком не выполнил полностью всех предупреждений и указаний ЦК и товарища Сталина об опасности забвения, ослабления большевистской бдительности. Не случайно в Дальневосточной парторганизации во время обмена документов было разоблачено только 30 злейших врагов партии и народа, реставраторов капитализма – троцкистов, зиновьевцев, правых, а после обмена их разоблачено и исключено 87, и всем им во время обмена были выданы новые партийные документы. Спрашивается: разве достаточно здесь было обеспечено партийное руководство крайкома, разве бдительность была на высоте, разве правильно поступил предыдущий ноябрьский пленум крайкома, когда обошел эти факты молчанием? Конечно, нет».10

После февральско-мартовского пленума началась кампания по выкорчеванию врагов, где бы они, не были. Это делали не только честные люди, снова вспыхнула ситуация, когда право-троцкистские двурушники и шпионы начали грызть друг друга, стремясь убедить центр в своей лояльности. В конце марта в Хабаровске прошла городская партконференция, на выступление записалось 99 человек, но времени хватило лишь для 40. Но фактов они выложили, хоть отбавляй. Например, Егоров, секретарь Сталинского райкома замахнулся очень высоко, выставив обвинение самому 1-му секретарю Хабаровского обкома Ефиму Каплану: «О политической близорукости Каплана говорит такой факт. Я проверил документы Коробкина. Установил, что он заслуживает исключения из партии, составил об этом акт. На трех заседаниях бюро обсуждался этот вопрос и не был утвержден, потому что Шмидт и тов. Каплан были против исключения Коробкина. То же было с Афанасьевым, которого не исключили из партии, а ограничились лишь объявлением ему выговора».

Парторг первого цеха завода имени Кагановича сказал: «Я слушал, как выступали здесь руководящие ответственные работники. И вот мне кажется, что они не говорят о главном. Они не говорят о том, как вышло, что все они – Крутое, Вольский, Каплан, Райхман, Соколов, Егоров и другие – долго нянчились с вредителями, гнусными реставраторами капитализма – Гербеком, Шмидтом и другими, не прислушивались к многочисленным сигналам снизу».11

Позже пленум обкома решил снять Каплана с занимаемой должности, понизив его до зав. промтрансотделом Далькрайкома. Это мягкое наказание стало формой противодействия сталинской политике разгрома право-троцкистских, шпионских кадров. Местное УНКВД во главе с Терентием Дерибасом не давало хода материалам на многих заговорщиков, это легко объяснялось тем, что сам Дерибас был в организации право-троцкистов. Однако, даже щит в виде НКВД не всегда спасал от разоблачения. 1 апреля в своем кабинете застрелился член бюро Далькрайкома, начальник Дальневосточной железной дороги Лев Лемберг. В ночь с 12 на 13 апреля застрелился член Приморского обкома ВКП Иван Котин, управляющий трестом «Дальтрансуголь». Оба они были разоблаченными врагами народа.

Стремясь отвести удар от главарей право-троцкистской организации, местное НКВД решило вскрыть вредительские организации в отрасли рыболовства, направив поиск врагов в низовые организации. Была вскрыта контрреволюционная