Смерть в рассрочку - Сергей Скрипник

— На сей счет есть и другая формула. Звучит она примерно так: от денег к власти — одна дорога, от власти к деньгам — тысячи. Закажи-ка еще пива, Виктор Степанович. Сегодня я у тебя гость. Приглашал ты.

Официантка поставила перед каждым полные, с шапками пены, кружки. Когда она отошла, Сиворонов поменял их местами, кружку Ермолина взял себе, свою подвинул ему.

— Говорят, чужое всегда слаще, — сказал он, уловил в глазах Ермолина недоумение и, посмеиваясь, пояснил, — первые бокалы я принес сам, раз пришел первым. А тут черт его знает, что она могла туда бухнуть для вкуса. Это место для встречи назвал ты.

— О чем и сообщил тебе заранее, — с улыбкой добавил Ермолин. — Поэтому смотрю сейчас на эту вот бронзовую девицу с веслом и гадаю, когда она шарахнет меня этим веслом по голове.

Сиворонов расхохотался и показал глазами на стоявшую в некотором отдалении вторую, гипсовую, скульптуру дискобола:

— Мне тоже показалось, что у этого мужика слишком напряженная поза. Если попадет этой штуковиной, пробьет навылет.

Посмеявшись, они принялись за пиво. Ермолин первый нарушил молчание:

— Если не ошибаюсь, ты, Виктор Степанович, был в Афганистане в восемьдесят втором и восемьдесят пятом?

— Да уж ты ошибешься, — хмыкнул Сиворонов. — Наверное, не только месяцы, но и дни знаешь.

— Да, все сходится, — сказал Ермолин. — Как это мне раньше не пришло в голову… Именно в то время дважды провалились планы командования по уничтожению Ахмад Шаха Масуда. Наша группа спецназа дважды блестяще подготовила операцию, и оба раза в последний момент по рации был дан отбой личным кодом командира, который был известен очень немногим. Твоя работа?

— Грешен, — развел руками Сиворонов. — Под моим чутким руководством. А то, что тебе раньше ничего такого не пришло в голову, это естественно. Иначе чего бы я стоил.

— Снабжение Масуда нашим вооружением, боеприпасами, обмундированием, видимо, тоже ваших рук дело, — скорее утверждая, чем спрашивая, продолжал Ермолин.

— Если думаешь, что буду отрицать, ошибаешься. Не буду.

— Я знал, что у вас много своих людей в министерстве обороны, но не думал, что до такой степени… Впрочем, чему удивляться, У них там вообще еще тот зоопарк, каждой твари по паре. В Генштабе народ все-таки поприличней. Не так?

— Тоже порядочный свинюшник, — отозвался Сиворонов. — Ну, может, немного почище. Разве что ваше управление несколько выделяется, да и то…

— А я, значит, одна из этих свиней? Только немного почище?

— Ну, зачем так, Анатолий Павлович, — пожурил Сиворонов. — Я же сказал, что ты тигр. И давай оставим в покое зверинец.

— Какой уж там тигр, — возразил Ермолин, — если ты демонстративно не боишься рассказывать мне о ваших уголовных делах. Видимо, тем самым внушаешь мысль об абсолютной надежности своих тылов, только не в глубину, как на фронте, а в высоту, как при криминально-политическом разбое.

— Что это тебя на мораль потянуло, — улыбнулся Сиворонов. — Даже как-то неприлично при деловом разговоре.

— Действительно неуместно, — согласился Ермолин.

— А тылы у нас и в самом деле надежные, — продолжал Сиворонов. — И не боюсь я не потому, что такой уж шибко храбрый, а потому, что некого бояться, извини, включая тебя. Все равно ничего не сможешь сделать с этим народом, даже если у тебя и появится вдруг такое сумасшедшее желание. Тебя же первого нам и заложат. Но я уверен, что сумасшедшего желания у тебя не появится. Ты для этого слишком хороший аналитик.

Некоторое время они молчали, попивая пиво.

— О чем мыслишь? — поинтересовался Сиворонов.

— Да вот думаю… за что помирать-то будешь, Виктор Степанович?

— Брось ты эту болтовню, — неожиданно обозлился Сиворонов и с его лица опала вся внешняя благостность, будто он рывком сдернул противогаз. — Я помирать еще долго не собираюсь. И почему, скажи на милость, умирать надо за что-то? За что умирают от старости столетние аксакалы или как их там, саксаулы? — ухмыльнулся он. — Одинаково сдыхают и гений Ленин и злодей, каким его ты наверняка себе представляешь, Сталин, Эйнштейн и последний зачуханый эскимос. Ну, не совсем одинаково, но все равно сдыхают. Ты — интеллигент не то в третьем, не то в пятом поколении, знаешь четыре иностранных языка, экономику и искусство, и я — вологодский мужик почти что от сохи, а от обоих останется удобрение для земли. Только еще неизвестно, кого из нас скорее начнут, чавкая, — они же невоспитанные — жрать черви. Плевать я хотел на все ваши абстрактные, аморфные идеи, общечеловеческие или национальные духовные, социальные и другие ценности. О них болтают и пишут тысячелетиями, а люди все так же норовят вырвать кусок изо рта у соседа, как и в пещерные времена. И так будет всегда. Пока не додумаются эту самую совесть закладывать в человека биологически, на уровне генов.

— Последняя мысль просто великолепна, — сказал Ермолин. — Но неужто тебе не приходилось встречать…

— Приходилось, — перебил Сиворонов. — До первой серьезной обработки. А потом взахлеб продают и идеи и совесть, и свои и чужие. Меня интересуют не идеи, а конкретные цели, которые совпадают с моими. И не отдельные вожди, за которых миллионы дураков отдавали жизнь. Но, кстати сказать, получается так, что мои личные цели и интересы почти всегда совпадают с целями и интересами государства.

— Это понятно, — с какой-то почти утешительной интонацией в голосе согласился Ермолин. — Ведь у вас всегда считали: что хорошо для КГБ, то хорошо для страны. Однако нелишне уточнить: ваши интересы совпадают не с интересами государства, а с интересами правящей, как теперь говорят, команды. А это в корне разные понятия. И о вождях ты напрасно так, Виктор Степанович. Надо же и совесть иметь, хоть ты и сомневаешься в реальности этой гипотезы. Вашей конторе при всех правителях жилось вольготно. На вас неизменно опиралась каждая новая власть, вы сами стали этой властью — жестокой, разнузданной, развращенной, подлой и неподотчетной. Прошу прощения, не тебя лично имел в виду. И если ваши интересы совпадают, то за такую власть можно бы и жизни не пожалеть. А то, что ты не боишься, неудивительно. Значит, слишком глубоко в тело государства въелись метастазы рака. И удалять их никто не собирается. Доктора, сами смертельно больные, спешат поделить гонорар у постели умирающего. Для вас ничего не меняет и правление этого пришибленного властью реформатора и патологического болтуна Горбачева. Только легче станет в мутной воде рыбку ловить. Хотя я, наверное, ошибся с определениями. Пришибленный властью болтун вряд ли смог бы так целенаправленно разваливать и гробить страну. Уже сейчас довольно явственно обозначаются жадные морды будущих хозяев демократического государства. Им вы тоже будете нужны. Похоже, что ты уже на них и работаешь, а? Но мы, армия, делаем все, чтоб служить не паханам, а народу. Извини за высокий стиль. Для нынешнего времени я, очевидно, дурно воспитан.

— Вот и выговорился, — сказал Сиворонов и покачал головой. — Очень ты нас не любишь, верно?

— Любовь к вашей конторе может существовать только в виде социально-психологического извращения. А я не мазохист.

Ермолин не то, чтобы допускал, а знал, что в комитете госбезопасности есть порядочный народ и, может быть, этого народа не так уж мало — прежде всего, в разведке и контрразведке. Но эти люди умели профессионально конспирировать свое истинное отношение к этому всепожирающему монстру, чтобы без лишних помех честно работать на страну. Однако при всем уважении к ним они не могли изменить мнение Ермолина и большинства его коллег по Главному разведывательному управлению о КГБ в целом, как об отстойнике человеческих отбросов.

— Можешь поверить… — заговорил Сиворонов.

— Не могу, — перебил Ермолин. — Насколько мне известно, тебе, Виктор Степанович, многие верили. Некоторые еще до сих пор сидят… Наверное, отчасти и поэтому в последние годы из вашей конторы почти наперегонки бегут перебежчики.

— А ваши не бегут?

— Бывало. Но это ЧП, а не система, как у вас.

— Что ты мне лапшу на уши вешаешь? Что ты из себя целку строишь? — вновь озлобился Сиворонов. — «Социально — психологическое извращение»! Думаешь, не знаем, как ты подчищал свою агентуру в Италии и Франции?

Будучи резидентом в Италии, Ермолин приказал ликвидировать трех завербованных агентов, о готовящемся предательстве которых ему донесли надежные осведомители из вполне компетентных организаций, и этим уберег от провала многих. Во Франции пришлось избавиться от двух двойников. Это были наши люди, попавшиеся один на наркотиках, другой — на страстной приверженности к казино. Обычная работа, в которой, к его искреннему сожалению, случаются и такого рода издержки. Хорошо, что вовремя удалось предупредить других ребят, которых французы уже взяли под наблюдение для дальнейшей разработки. Нет, тут, как в первом, так и во втором случае, совесть его была чиста.