Стояние в Вере - Митрополит Иоанн (Снычев)

Кровавая братоубийственная смута стала естественным результатом утери национально-религиозного единства. Придя к власти на волне этого мятежа, христоненавистники первым делом решили покончить с Православием, прекрасно понимая, что до тех пор, пока жива Русская Церковь, их победа не может быть окончательной, ибо сохраняется возможность возрождения Российской Державы во всем блеске ее государственного могущества и духовного величия.

Но даже самые жестокие антихристианские гонения не в состоянии исторгнуть святыни Православия из верующих сердец. Сознавая это, новые хозяева России присовокупили к внешним жестокостям и государственным репрессиям активную деятельность по разрушению внутрицерковного единства, всемерно поощряя разделения и расколы, пытаясь лишить Церковь правильного управления, раздробить ее на враждующие между собой группировки и секты.

Последствия такой подрывной деятельности мы ощущаем на себе до сих пор. Вот почему особую злободневность обретают вопросы, связанные с историей церковных расколов в России в 20 — 30-х годах XX века. Не определив своего отношения к этому сложнейшему периоду русской церковной истории, не изжив соблазнов, внесенных в православное сознание церковными нестроениями “советского периода”, не преодолев искушений, порожденных противоречиями и драматическими хитросплетениями церковной политики тех лет, — мы не сможем двинуться вперед, не сумеем возродить Святую Русь.

Первая попытка богоборцев внести в Церковь смуту связана с так называемым “обновленческим” движением.

Воспользовавшись революционными потрясениями, сокрушившими Российскую Империю и упразднившими русскую государственную власть, открыто провозглашавшую своей важнейшей задачей поддержку Православной Церкви, часть “свободомыслящего” духовенства предприняла попытку захватить в свои руки высшее церковное управление. Прикрываясь лозунгами “обновления” и “демократизации” внутрицерковной жизни, опираясь на активное содействие масонского Временного Правительства, обновленцы пытались внести в церковный обиход недопустимые новшества в духе западноевропейского либерализма и протестантизма.

На какое-то время им даже удалось обмануть часть верующих, увлекая людей за собой искусной демагогией и потаканием человеческим слабостям. Но их предложения по переустройству церковной жизни были столь очевидно “революционны”, антиправославны и еретичны (женатый епископат, например, выборность духовенства, отрицание власти Патриарха, искажение богослужебных текстов и т. п. “улучшения”), что, невзирая на поддержку властей и активную пропагандистскую кампанию, обновленческое движение скоро захлебнулось.

Даже сегодня, несмотря на упорные попытки некоторой части модернистски настроенного духовенства и “демократической интеллигенции” возродить обновленчество как идейное течение в Русской Православной Церкви, воспоминания о нем столь свежи и столь отталкивающи, что успеха неообновленцы не имеют. Подавляющая часть православной паствы, помня беззаконные попытки модернистов узурпировать церковную власть и разрушить соборное единство Церкви, отвергает их недвусмысленно и категорично. (Впрочем, ни по времени своего возникновения, ни по характеру, ни по своим последствиям обновленчество под тему нашего исследования не попадает и в этой книге подробно не рассматривается).

Гораздо более важным для современного православного сознания является беспристрастное и всестороннее рассмотрение церковных нестроений и смут, связанных с оппозицией так называемому “сергианству”, то есть, с неприятием церковной политики, проводившейся Заместителем Патриаршего Местоблюстителя митрополитом Сергием (Страгородским), фактически возглавлявшим Церковь в период самых ожесточенных антиправославных гонений.

Важность, необходимость и особенная злободневность такого анализа объясняется прежде всего тем, что, в отличие от обновленчества, “сергианство” до сих пор вызывает значительные расхождения в оценках даже среди безусловно благонамеренной и патриотически настроенной части православной общественности. Сама личность митрополита Сергия и избранный им курс в области церковно-государственных отношений становятся объектами ожесточенной полемики.

При этом одни рассматривают Заместителя Патриаршего Местоблюстителя как мудрого и дальновидного политика, сумевшего в тяжелейшей обстановке сохранить административную структуру Церкви, чистоту веры и каноническую безупречность, преемственность высшей церковной власти. Другие клеймят его едва ли не предателем и вероотступником, подчинившим (из корысти или по малодушию) церковную жизнь России влиянию богоборческого советского государства.

К сожалению, нынче полемический, мятежный дух спорливости и самомнения зачастую берет верх не только над исторической истиной, но и над элементарным здравым смыслом, мешая спокойному и беспристрастному рассмотрению дела. Нам же в условиях нынешней русской смуты как никогда важно перевести все внутрицерковные дискуссии в конструктивное, немятежное русло, взыскуя в спорах не словесной победы над оппонентами, но обретения достоверности и правды Божией.

В связи с этим мне кажется, что моя работа, посвященная церковным расколам 20 — 30-х годов и написанная три десятилетия назад (она в качестве магистрской диссертации была представлена в Московскую Духовную Академию в 1966 году) не только не потеряла сегодня своей актуальности, но, наоборот, приобрела дополнительный интерес для всякого, кому небезразличны судьбы русского Православия.

Время выхода работы и особенности церковной жизни того времени наложили свой неизбежный отпечаток на первоначальный текст исследования, форму подачи материалов и тон комментариев. Конечно, не могло быть и речи об упоминании антицерковных зверств ВЧК — ГПУ — НКВД, расстрелов архиереев и священников, глумлений палачей и всенародном исповедничестве, давшем Руси сонмы новомучеников и страстотерпцев. Была исключена всякая возможность сочувственных отзывов о тех, кого официальная пропаганда клеймила как “реакционеров” и “мракобесов”, “врагов первого в мире государства рабочих и крестьян”.

Любая — даже самая лояльная и безобидная — работа в области церковной истории выходила с трудом. Тогда я рассудил, что преимущества появления исторического исследования по этой теме перевешивают все неизбежные недостатки, связанные с “запретными зонами”, и выпустил работу в свет, надеясь, что искушенный читатель многое сумеет прочесть между строк. Сегодня я вижу, что оказался прав в своих надеждах.

Тем не менее, когда возникла необходимость очередного переиздания книги, я счел своим долгом восстановить историческую справедливость и назвать своими именами те гонения и репрессии, которым подвергались равно клирики и миряне Русской Православной Церкви. Кроме того, мне показалось нелишним отредактировать старый текст, несколько популяризовав стиль научной работы тридцатилетней давности, сделав его более доступным для читателей.

Ни в коем случае не претендуя на роль непогрешимого судии, я все же надеюсь, что эта книга сможет внести некоторую ясность в проблематику “сергианства”. Но окончательное решение сего больного вопроса следует, как мне кажется, предоставить времени, Божьему суду и грядущему Поместному Собору, который — буде на то воля Божия — сумеет окончательно ликвидировать в церковной жизни последствия семидесятилетнего богоборческого пленения России. 

Поражу пастыря, и рассеются овцы

(Положение русской церкви после смерти патриарха Тихона)

ПАТРИАРХ ТИХОН скончался на Благовещение — 25 марта ст. ст. 1925 года. Согласно его завещанию, бразды церковного управления принял Крутицкий митрополит Петр (Полянский). Началась новая страница в жизни Русской Православной Церкви.

Политическая обстановка в этот период далеко не благоприятствовала сохранению церковного мира. Прежде всего, Патриаршая Церковь продолжала находиться в большевистском государстве буквально “вне закона” и потому не могла устроять свою жизнь нормально, как того требовала церковно-административная традиция. Сессии Священного Синода, предусмотренные апостольскими правилами, не созывались вообще. Управление Церковью совершалось хотя и на основе соборных постановлений, но единолично Патриаршим Местоблюстителем. Правители-богоборцы медленно, но верно вбивали клин внешней разобщенности между высшей церковной властью и российским епископатом.

При таком положении невозможно было наладить нормальную жизнь в епархиях и на приходах. На местах каждый епископ действовал в делах епархиального управления по своему личному усмотрению; самостоятельно определяли архиереи и свое отношение к новому для Руси государственному строю.