Волк. Рождение - Александр Авраменко

Первым ввалился перепуганный слуга и обмочился от страха – умирающий приподнялся на локте, а госпожа изо всех сил обнимала его голову, рыдая от счастья. Наконец появился отец Клапауций, привлечённый услышанными криками о милосердии Божьем, донёсшимися из окна башни. Отдуваясь, толстячок неожиданно быстро оказался возле кровати, кое-как умудрился отдвинуть мать от сына и неожиданно бережно оттянул нижние веки с обоих глаз больного, потом охнул – в свете настенного светильника было видно, что проклятая краснота ушла, сменившись нормальной зеленью обычного цвета глаз.

– Воистину, Высочайший явил нам чудо…

Кое-как прохрипел монах, потом вдруг возопил ещё громче досы Аруан:

– Восславим Высочайшего за милость его! Во славу Господа!..

Глава 1

– Мама?

Я дышу с трудом, потому что мою голову буквально вжали в мягкую грудь, и чувствую, как на мои волосы капают слёзы. Одновременно пытаюсь сообразить, что к чему. Впрочем, того немногого, что я успел заметить до того, как меня обняла женщина, рыдающая сейчас навзрыд, непонятно почему, кстати, хватило, чтобы примерно понять, где я, и что со мной. Судя по внешнему виду – средние века. Ну, образно. Какой период – ещё не выяснил. На стене потёртый гобелен с примитивными фигурками. Видел нечто подобное в музее Лондона, полотно, где выткана битва при Гастингсе. Очень похоже. Практически, один в один. Такие же пропорции и стиль. Далее – грубо тёсаные неровные доски в качестве пола. Явно работа делалась топором, потому что следы видны. Ну и солома, набросанная поверх пола. Свежая, как ни странно, но мало. Потому и доски умудрился рассмотреть. На меня сверху наброшена шкура. Что под ней, естественно, не видно. И ещё руки. Какие то маленькие… Впрочем, если всё прошло гладко, мой информационный пакет вытянет тело до нужных кондиций, соответствующих физическим параметрам майора Максима Кузнецова, русского, подданного Российской Империи, командира транспортного корабля 'Рощица', следовавшего к Сигма Веги, где у нас находилась база снабжения. До того, как корабль попал в метеоритный поток, мне было тридцать два года. А сколько сейчас? Однако дышать становится совсем невозможно, но тут в полутёмной каморке появляется лысый, точнее, с большой, плохо выбритой, кстати, тонзурой, толстячок, и начинает оттаскивать от меня плачущую женщину, называющую себя моей матерью. Затем запускает свои грязные толстые пальцы мне в глаза, впрочем, я ошибаюсь – не в глаза, а просто оттягивает веки, заглядывает в них с каким-то затаённым ужасом, а потом вопит так, что у меня закладывает уши:

– Хвала Высочайшему, явившему чудо!

Потом, оставив меня в покое, бросается к одетой в потёртое неуклюжее платье женщине, моей тамошней ровеснице по виду, трясёт её за руки, непрерывно вопя о милости, дарованном каким то святошей с непроизносимым именем, а я стараюсь прокачать ситуацию дальше… Женщине вряд ли больше тридцати лет. Просто выглядит старше. И, кажется, она биологическая мать носителя. Жаль пацана, но увы, его уже не вернуть… А та смотрит на меня, потом вновь подходит поближе, садится рядом на кровать, гладит меня по голове, которая страшно зудит:

– Атти, родной мой… Ты вернулся…

…Откуда я вернулся, интересно? Но молчу, потому что любое слово, сказанное сейчас мной, может впоследствии обернуться против меня… Женщина начинает тревожиться, но тут из-за её спины слышится тупой стук, она оборачивается, я рефлекторно выглядываю из-за её спины, и мы оба наблюдаем, как на полу громоздится оплывающая на глазах тушка толстяка. Матушка начинает стремительно бледнеть, и я замечаю, что она боится… И не выдерживаю воцарившегося напряжения…

– Мама…

– Высочайший… Он выпил мой яд… Прими его Высочайший… Не оставь своей милостью…

Так. Высочайший, судя по всему, основной местный Бог. А я то уж подумал, что это какой-нибудь правитель… Отвожу взгляд от мертвеца, внимательнейшим образом рассматривая платье женщины. Грубые нитки. Довольно плотное плетение, и никакой подгонки по фигуре. Хотя может у них так и принято. Впрочем, спустя мгновение двери в каморку открываются, и на пороге появляется тощая фигурка. Судя по грязной одежде из грубой мешковины – либо слуга, либо раб… Раб! Я вздрагиваю, а существо неопределённого пола говорит писклявым голоском, со страхом глядя на мёртвую тушку. Что делать? Откровенно говоря, я в растерянности, но тут неожиданно матушка поднимается и твёрдым голосам заявляет, что Высочайший спас её сына, но взамен забрал святого отца Клапауция, а потому она приказывает сжечь монаха на погребальном костре, приготовленном для Атти…

Слуга буквально корчится от страха, глядя на меня, но мой жест, когда я машу ему, выводит слугу из ступора и тот убегает. Молчание. Женщина по-прежнему стоит возле кровати, довольно жёсткой и неудобной, ожидая слуг. Те вскоре являются, целых шесть грязно-заросших человек. Поднимают монаха за конечности, двое, правда, хватаются за грубую пеньковую верёвку, которой тот подпоясан вместо пояса, и с надрывными охами и стонами выносят тушку из моей каморки. Женщина облегчённо вздыхает, затем вновь усаживается на кровать, опять любяще взъерошивает мне волосы.

– Атти… Ты вернулся… Ко мне…

И мне становится не по себе, когда я вижу её слёзы, беззвучно катящиеся по щекам… В это время окошко, забранное решёткой, озаряется пламенем, что-то жгут? Тут до меня доходит, что это горит монах… Погребальный костёр… Слуги… Получается, что я, как минимум, местный феодал. Уже чуть легче. Раз феодал, значит, имею привилегии и права. В отличие от простого народа. Вдруг ощущаю острую резь в низу живота – как же не вовремя! Но желание облегчиться просто невыносимо, и я начинаю ёрзать, потом не выдерживаю, и решительно выдёргиваю ноги из-под вытертой шкуры непонятного зверя, сажусь, нащупывая ногами пол. Матушка отскакивает, словно ошпаренная. В её глаза вновь плещется страх, но я уже поднимаюсь с койки, затем спрашиваю:

– Мне надо справить нужду…

Она молча ныряет под кровать, вытаскивая оттуда… Кажется это ночной горшок. Или как это у них называется, протягивает мне. Ну, матушка… Мне же неудобно… Перед женщиной… Но боль в мочевом пузыре уже настолько велика, что я просто отворачиваюсь, и… Облегчённый вздох, когда я ставлю горшок на пол, затем снова обессилено валюсь на жёсткую кровать и тяну на себя шкуру. Женщина опять зовёт слугу, приказывает убрать полную тару. Вновь усаживается рядом с обшитым тканью твёрдым валиком, но меня с ужасающей силой тянет в сон. Оно и понятно – процесс подгонки носителя под информационный слепок начался. Завтра я буду ужасно хотеть есть. Но тут меня больно щипают за руку, что за чёрт?!

– Атти… Что ты помнишь?

Соврать? А стоит ли? Всёт равно проколюсь, не зная местных реалий жизни, и я отвечаю честно:

– Ничего… Матушка… Кроме имени… Прости, я сейчас усну…

И как она меня не теребит, тщетно. Мой сон глубок до бесчувствия…

…Второе утро пребывания в теле носителя начинается с того, что открыв глаза, я вновь вижу женщину, которая является биологическим родителем моего предшественника… Она смотрит на меня пытливо и строго. Увидев, что я проснулся, зовёт слуг, и те тащат завтрак. Как же вовремя! Правда, мой энтузиазм начинает пропадать, когда я вижу, что они несут, и как подают на стол: руки грязные. У некоторых даже видны крошки прилипшего навоза к ладоням, что подтверждает и аромат, разносящийся от их лохмотьев. Впрочем, тарелки, или миски? Но посуда, в противовес сервам, довольно чистая, и пахнет из неё просто изумительно. Ещё бы! Вдобавок, как я понимаю, мой носитель лежал в этой кровати довольно давно, поскольку ощущаю острый запах пота. Ну а поскольку белья, как я вижу, на ней нет, и спят на ворохе шкур, то те и впитали всё, что вытекало из парня. Так что аромат в каморке стоит ещё тот… Ну да ладно. Потерплю, пока не поем. Живот уже к позвоночнику прилип. А там разберёмся… Преодолевая брезгливость, торопливо глотаю принесённое. Каша с мясом. Последнего, правда, мизер. Крохотные кусочки. Прибором для еды служит здоровенная деревянная ложка. Но управляюсь я ей привычно, и не вызываю подозрений. В мгновение ока съедаю всё, и мне ставят другую, в общем, плошку, на которой красуется нечто вроде пирога из тёмной муки, с начинкой из рыбы. Той много, и нет костей, что удивительно. Может, это и не рыба? Уминаю в два присеста, голодными глазами ищу, чтобы ещё смолотить, ага! Большая лепёшка из такой же тёмной муки, как и пирог. Тоже отправляю её внутрь, запить бы… С удивлением смотрю на мать, протягивающую мне грубый кубок из светлого металла, наполненный… Вином? Делаю осторожный глоток, затем начинаю плеваться – кислятина неимоверная. Как от уксуса.

– Лучше дай обычной воды.

…Недолгое ожидание, появляется слуга с кувшином, потеющим на глазах. Жадно пью, становится легче.

– Ты наелся?

Прислушиваюсь к себе – вроде первый голод утолён, переедать сейчас нельзя… Киваю в знак положительного ответа: