Мальчик Золотая Рыбка - Томпсон Лиза

Всё затихло.

А потом медленно открылась дверь дома священника.

10:40 Старая Нина вышла на крыльцо. Вид у неё встревоженный. В руке маленькая серебристая лейка.

На Нине были чёрная юбка, кремовая блузка и персиковый кардиган. Она поливала каждое растение по пять секунд и нервно косилась по сторонам. Только она подошла к последнему горшку, как в наш тупик вырулила машина. Нина бросила лейку на крыльце и скользнула обратно в дом, захлопнув за собой тяжёлую дверь.

Папа сказал бы, что этот автомобиль стоит целое состояние. Никто из наших соседей точно ни на чём похожем не ездил. Он так сверкал, что в его чёрных дверцах отражались наши дома. Машина остановилась у одиннадцатого. Я замер у окна с блокнотом наготове.

10:45 К нам в тупик приехала дорогая чёрная машина. Впервые её вижу. Затормозила у дома мистера Чарльза. К нему гости?

Вот это интересно. Очень. Я знал наизусть распорядок дня всех своих соседей, а тут происходило что-то новое. Правда, окна в автомобиле были затемнённые, поэтому через них не удалось ничего разглядеть. Пришлось ждать, пока оборвётся тихое жужжание мотора и откроется дверца со стороны водителя.

Из машины вышла дама в огромных солнечных очках. Она смахнула с лица прядь волос и захлопнула за собой дверь. Тут появился мистер Чарльз. Он поспешно шагал к воротам, вытирая ладони о рубашку.

– Милая моя! – сказал он, протягивая руки к даме в очках.

– Привет, пап.

Она подставила щёку под поцелуй, но обнимать отца не стала. Потом дама открыла заднюю дверь, и из салона выбралась девочка лет шести-семи с фарфоровой куклой. До меня донеслись только обрывки разговора.

– …Наверное, Кейси? А это кто у тебя? Она тоже останется?

Мистер Чарльз хотел погладить куклу, но девочка отстранилась, чтобы он не дотянулся. Эта кукла больше походила на товар в антикварном магазине, чем на детскую игрушку. Дама в очках вытащила с заднего сиденья светловолосого малыша и поставила на асфальт. Мистер Чарльз протянул ему руку.

– Рад с тобой познакомиться, Тедди. Я твой дедушка.

Мальчик потёр щёку уголком синего одеяльца и уставился на его морщинистую руку, неловко повисшую в воздухе. Мистер Чарльз сдался и пошёл помогать дочери. Они о чём-то разговаривали, но я ничего не расслышал, потому что они стояли ко мне спиной.

Дама поставила у ворот два чёрных чемодана, наклонилась к детям и что-то им сказала. Потом она поцеловала обоих в лоб, стиснула руку мистера Чарльза и села обратно в автомобиль. Мотор ожил – чёрная блестящая машина медленно двинулась по дороге. Все трое проводили её взглядом.

– Ну что, пойдём в дом? – спросил мистер Чарльз внуков, с широкой улыбкой загоняя их внутрь, как овец.

Мальчик, всё ещё потирая щёку одеяльцем, остановился у розового куста и потянулся к одному из бутонов.

– Нет-нет, нельзя! – воскликнул его дедушка, размахивая руками, и подтолкнул детей ко входной двери.

Минуту спустя он вернулся за двумя чёрными чемоданами и взглянул на меня. Я тут же шагнул в сторону, но успел заметить, что его широкая улыбка погасла.

Глава вторая

Мой тайник

У меня под кроватью был тайник.

Хотелось бы мне сказать, что там стоял загадочный сундук, который я выкопал в саду и притащил к себе в комнату, чтобы тайно складывать туда удивительные сокровища. Только для того, кто завоевал бы моё доверие, я открыл бы древнюю крышку. На ковёр упали бы комья земли, но меня это, как ни странно, не встревожило бы. А мой друг разинул бы рот, потрясённо разглядывая скрывающиеся там богатства.

Было бы здорово иметь такой сундук.

Но нет.

Мой ящик был чистым и современным. Из бело-серого картона, размером с обувную коробку, с овальным отверстием наверху. На боку имя производителя и жирная чёрная надпись:

100 штук

Осталось там, наверное, около шестнадцати.

Под «около» я имею в виду «ровно». Ровно шестнадцать.

Мама знала про мой тайник, а папа – нет. Он бы рассердился, если б узнал. Больше на маму – за то, что она меня «поощряет».

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Так нельзя, Шейла. Зачем ты их купила, а? Ему от этого только хуже!

Вот что он сказал бы.

Он бы не понял, что я не могу жить без этой коробки.

Так я и жил с тайником под кроватью в девятом доме на Честнат-клоуз. Самом обычном доме на две семьи: с тремя спальнями, ванной, кухней-столовой, прямоугольным задним двором с сараем и выходом на большую застеклённую веранду (больше там особо ничего не было, кроме травы). На веранде раньше стояли плетёный диван и два таких же кресла, а всего пару недель назад их заменили новым бильярдным столом. Я сам видел, как грузчики с трудом проталкивают его через дверной проём. С тех пор папа постоянно спрашивал, не хочу ли я поиграть.

Я не хотел.

Когда он поднимал жалюзи на крыше веранды, из окна моей комнаты можно было увидеть, как папа в одиночку гоняет шары. Вчера он заметил, что я на него смотрю, и, хотя я тут же спрятался за занавеску, уже через минуту папа постучал ко мне в дверь и спросил:

– Не хочешь спуститься, сынок? Поиграть со стариком?

– Спасибо, пап, не сегодня.

После этого он сразу ушёл. Знаю, папа старался как мог, но… бильярд? Серьёзно? Как ему вообще в голову пришла эта идея? Да и я твёрдо для себя решил больше никогда не заходить на веранду. Нашего кота Найджела не раз рвало на холодную белую плитку мышами и птицами. Страшно подумать, сколько там всякой заразы! В летнюю жару всё помещение, наверное, так и кишит микробами. Может, ещё и оставался бы малюсенький шанс, что я решусь погонять с папой шары, но Найджел полюбил дремать на бильярдном столе, чем окончательно отбил у меня всякое желание. Он каждый день растягивался на зелёном сукне, словно готовился принести себя в жертву богам бильярда. Теперь стол пришлось бы залить антисептиками. После этого он точно испортился бы, а папа наверняка угробил на него несколько сотен фунтов.

Больше всего в доме мне нравилась моя комната. Надёжно защищённая от микробов. Снаружи было опасно. Никто не понимал, что грязь – это микробы, микробы – это болезни, а болезни – это смерть. Хотя всё довольно очевидно. В своей комнате я умею всё держать в чистоте. Главное – не отлынивать.

Здесь я проводил большую часть времени, так что знал комнату как свои пять пальцев. Вот, например:

1. Передняя правая ножка прикроватной тумбочки шатается и стоит немного криво.

2. Краска под подоконником осыпается. Наверное, из-за того, что я слишком часто протираю это место.

3. Высоко над кроватью отходит кусок обоев, и с определённого угла он напоминает льва.

Не дикого короля джунглей, а забавного мармеладного львёнка. С неряшливой гривой, вытянутой плоской мордой и сползшим глазом. Всё-таки обоям было лет десять, и их уже раз пятнадцать покрывали водоэмульсионной краской. Иногда я разговаривал со львом. Конечно, обращаться к неодушевлённым предметам странновато, но наверняка где-нибудь написано нечто подобное: «Примерно на десятый день несчастный человек, избравший жизнь в четырёх стенах, начинает так изнывать от скуки, что принимается заводить разговоры с вещами, которые его окружают. Это совершенно естественно и не должно вызывать тревоги».

В моём случае день был восьмой. Я снова не пошёл в школу, утро выдалось так себе, и лев-с-обоев смотрел на меня из угла. Я сразу почувствовал на себе его взгляд, потому что давно поглядывал на него, но не решался заговорить. И вот наконец не выдержал.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

– Ты, наверное, думаешь: «Ох, бедняжка Мэттью! Разве не грустно, что он целыми днями сидит в четырёх стенах? Даже в школу не ходит! Когда он уже наконец перестанет бездельничать и выползет из своей норы?» Так вот – никогда! Можешь обо мне не беспокоиться. Понял?

Когда я выговорился, мне сразу стало легче. Как будто в споре победил. Мама вот разговаривала с котом, и ничего. Никто не считал её ненормальной. Так что после того случая я стал частенько болтать со львом. По-моему, ничего странного в этом не было. Странно было бы, если бы он мне отвечал. Этого, к счастью, не случалось.