Людмила Гурченко. Танцующая в пустоте - Валерий Кичин

– Вот-вот, мы как раз сейчас выпиваем на поминках.

И, под впечатлением такой милой вечерней беседы, тут же позвонил мне: ну сколько же можно, есть у ваших коллег хоть подобие совести? Нельзя ли этот затянувшийся кошмар, как говорится, предать гласности?

Короткая заметка в вышедшей наутро газете заканчивалась словами: «Если завтра сообщат, что Людмила Гурченко опять умерла, – не верьте: это очередная утка».

Днем сама Гурченко, позвонив, проиграла мне в лицах этот позорный эпизод с «нелицеприятными сведениями» и немой сценой в финале – семья тогда как раз ужинала. Посмеялась горько: «Не дождутся!»

Через два часа – звонок от Сергея Сенина; я не сразу узнал его голос и еще долго пытался осознать услышанное: «Они своего добились. Люси больше нет». Трубка замолчала, я тоже молчал: при таких вестях всегда кажется, что вот прямо сейчас, на ваших глазах, раскалывается мир и огромная его часть навсегда уплывает куда-то в черную дыру, унося с собой что-то жизненно важное. «Люси больше нет» – но ведь мы только что с ней говорили, в трубке, кажется, еще звучит ее голос. Она же только что обещала: «Не дождутся!»…

Никто не знает, какие рубцы на сердце оставляют шалости желтой прессы. Ее шакалы с этих рубцов кормятся и медленно убивают людей, здравый смысл и остатки того, что называли совестью.

…За несколько дней до трагедии я напросился к Людмиле Гурченко в гости. Мы очень давно знакомы, и историю этого знакомства я еще расскажу – позже. А сейчас мне важно, чтобы вы не удивлялись доверительности бесед: мол, с Пушкиным на дружеской ноге. Нет, мы всегда были на уважительном «вы», но я звал ее, как и все ее друзья и большинство ее коллег, просто – Люся. Ей это нравилось, потому что в жизни она не строила из себя звезду.

В те дни Интернет активно перемывал новейшую сенсацию: как сообщали новостные сайты, «Гурченко сломала шейку бедра!». Новость обсуждалась в блогах и фейсбуках, смаковались версии насчет того, что теперь ждет актрису: вроде бы с таким переломом уже не живут.

Надо было рассказать людям правду.

Гурченко встретила меня на пороге. Опиралась на приспособление, с помощью которого в ее любимом «мюзикальном» фильме «Продюсеры» лихо отплясывает группа женщин-инвалидов: металлические ножки врастопырку и перекладина. Без этой штуковины ходить больно, но дело явно идет на поправку.

Пьем чай. Гурченко подкладывает мне эклер.

– Это я должен за вами ухаживать! – протестую.

– А мне нужно больше двигаться! – бравирует она.

Первый вопрос: как все случилось? Пошла выгуливать собаку, а зима в Москве, как известно, всегда неожиданность: гололед, сверху снег – не знаешь, где навернешься.

– Пошла бы на каблуках – лучше чувствовала бы неровности, – объясняет Гурченко. – А я зачем-то надела такие плоские, мягкие, знаете? Ну вот и наступила на какую-то ледяную горку – ее под снегом не видно. И полетела. Жуткая боль и полная беспомощность: лежу в снегу, а дотянуться до ручки двери не в состоянии!

Хорошо – подбежали люди, вызвали скорую. Сенин был в другом городе, поезда ждать почти сутки – примчался с первым же автобусом.

Да, была опасность получить самую сложную из травм. Сделали рентген, выдохнули: пронесло. Но когда главная беда миновала – это сразу для газет становится скучно. Пусть публика всласть посмакует так кстати подвалившее несчастье, пусть по всем телеканалам пойдут срочные новости, пусть радиослушатели наперебой голосуют в прямом эфире – типа «выживет – умрет, умрет – выживет», такая у нас игра. Пусть накачиваются рейтинги, ну а истина – кого она интересует!

– Я сто раз объяснил журналистам: никакого перелома шейки бедра – все равно написали: перелом шейки! – изумляется Сергей Сенин.

Домой он теперь пробирался через черный ход: у парадного беспробудно дежурили репортеры. Они успели проинтервьюировать соседей и теперь охотились за сенсационными фото.

– Я уж не говорю о том, сколько засланных казачков я просто с лестницы спускал, – рассказывает Сенин. – Да и у больницы тоже караулили с видеокамерами наперевес – хватали в кадр всех, кто выходил. Но главное для них было – проникнуть в палату. Актриса больна, перенесла травму, ее мучают боли, лица на ней нет – но им важно ее снять именно в таком состоянии! Мол, народ вправе видеть истинное лицо своих кумиров.

Гурченко невозмутимо пододвигает мне новый эклер. Я невозмутимо пододвигаю к ней диктофон. Она понимающе кивает.

– Рассказываю. Значит, в палату бочком-бочком проникает молоденькая девушка, по одежде – вроде бы хирург. Задает первые вопросы – ну, сразу видно: никакой не хирург! Сергей вмешался, стал выяснять, кто и откуда, а потом и врачи подошли, подтверждают: не знаем такого хирурга! Сергей вывел ее из палаты, потребовал показать сумку – и действительно: там и камера, и микрофоны, и даже запись, которую накануне сделал какой-то молодой человек в таком же вот хирургическом прикиде. Тогда как раз готовились к операции, и было много врачей – вот ему и удалось затесаться, каким-то образом снять материал, и уже вечером все было в эфире! Вот так же они снимали и больную Гундареву: залезали на дерево, фотографировали через окно…

Я тоже помню эту историю: «Ненавижу ваших собратьев! – призналась мне тогда в своем последнем в жизни интервью Наталья Гундарева. – Любое добро обращают во зло. Нельзя распоряжаться чужой жизнью. Они ужасные, ужасные! Подглядывают, подслушивают, вынюхивают, звонят – ну что за профессия такая! Стоит приоткрыть форточку – как они влезают и разрушают твою жизнь. Это ведь так легко – разрушить то, что не тобой создано!» Гундареву точно так же задолго до смерти много раз хоронили, смаковали подробности ее болезни, скорбно удивлялись, что еще жива, пока наконец не дождались. И тогда уж вволю поплакали в некрологах: ушла великая, великая актриса!

Только эти слезы уже ничего не стоили: они просто были частью коммерчески эффективного ритуала по имени Сенсация.

– А знаете, что самое удивительное? Ведь этим людям правда и не нужна, – говорит Сергей Сенин. – Когда вранье наконец было разоблачено, они звонить перестали вообще: им ведь чем хуже – тем лучше! Актриса уже может самостоятельно ходить, начала тренироваться, она поправляется – но такая новость никому не интересна. Знаете, что девушка-«хирург» ответила, когда я попробовал ее пристыдить? «Мне тоже кушать хочется!» За фото, где Гурченко в больничной палате, обещали кругленькую сумму! Судя по всему, между некоторыми больничными служащими и желтой прессой давно сложились такие коммерческие отношения: все, что связано с несчастьями известных людей, хорошо продается. Пытаюсь убедить редактора одной газеты в том, какой ущерб он наносит – даже чисто материальный: «Ведь если перелом шейки – значит, актриса полгода не сможет двигаться – так? Все планы, значит, летят, ее работе наносится серьезный урон». Но убеждать бессмысленно: они просто делают бизнес за счет других. Хирурга, который оперировал Люсю, замучили звонками, печатали «интервью», которых он не давал. Хуже всего, что эти папарацци и своих читателей приучают зарабатывать на беде. Теперь в случае аварии люди бегут не помочь человеку, а снять происшествие на мобильник. Помните теракт в Домодедово: раненые просят о помощи, а их фотографируют и бегут дальше – снимать новые жертвы!