Ханкерман. История татарского царства - Юрий Манов

А зачем дозор, зачем охрана, кого им тут бояться? Урусы давно по своим крепостям попрятались, боятся высунуть носы за стены. Пока великий князь разошлет гонцов к боярам да соберет свою дружину, орда с полоном уже далеко в степь уйдет. А в степь русские и подавно не сунутся, опасаются…

Правы татары, не скоро еще соберутся русские дружины для отпора, а больше опасности и ждать неоткуда. Так ли?

Никто не поднял тревоги, да и внимания не обратил, когда на прибрежных холмах Пахры показались всадники. Чего тревожиться, по виду ясно, что свои, татары. Шапки лохматые, на иных белые колпаки, в руках пики с бунчуками. Только многовато их что-то. Сотня? Больше? И полона с ними нет. Что за отряд? Кто предводитель? И почему над ними золотое знамя? Золотое знамя положено только чингизидам…

И лишь когда рассыпался строй пришельцев широкой лавой, когда понеслись всадники с копьями и пиками наперевес, забеспокоились в стане. Смотрят татары на своих мурз в нерешительности, ждут приказов.

Мало кто был готов к схватке. Лошади отдыхают, воины расслабились. Редкие казаки вроде Ибрагима и Мустафы оказались верхом и при оружии. Переглянулись хмурые братья, потянули сабли из ножен. Молча развернули лошадей к врагу. Стали съезжаться поближе: ссора ссорой, а друг за друга они горой.

Ни на миг не задумались Мустафа и Ибрагим о побеге. Никогда мужчины их рода не были трусами!

Напоследок обернулся Ибрагим на ханский шатер, и навсегда врезались ему в память растерянные лица мурз и холодная улыбка русской княгини.

Страшен был удар татарской лавы по стану, мигом забыли пирующие про мед и мясо. К лошадям бросились, за сабли схватились. Да поздно, не сдержать напора этой лавы, теперь только голову в страшной рубке сложить или бежать, если хочешь жить.

В первые же мгновения сшибки увидел молодой казак Ибрагим, как в грудь брата его Мустафы вонзилась вражья пика и вышла из спины. Сокрушительной силы удар. Вылетел из седла Мустафа. Ибрагим чуть сзади был, он успел рубануть саблей убийцу брата, и тот тоже стал заваливаться наземь.

И тут осознал младший брат: не будь Мустафа впереди, первый удар пики пришелся бы по нему, по Ибрагиму!

Хотел Ибрагим остановиться, спешиться, к Мустафе пробраться, но захлестнула его вражья лава, а в следующий миг откуда-то сверху прилетела стрела и впилась Ибрагиму в лицо. Завертелась под ним лошадь, но усидел в седле раненый казак, а когда опомнился, выяснилось, что скачет его лошадка вместе с атакующими врагами по стану его же, Ибрагима, лагеря. Казак придержал лошадь и стал постепенно забирать в сторону, пристроился за одним из отрядов. Лицо кровью залито, один глаз не видит, зато в пылу боя никто не распознал в нем чужака.

Рубят татары татар саблями, колют пиками и копьями, стреляют из луков в спины бегущим. Избиение!

…Стемнело уже, но хорошо видно в свете большого костра золотое знамя, что вьется над шатром у Пахры-реки. Уже не смеются мурзы Седи-Ахматовы, уже не похваляются подвигами и добычей. Стоят на коленях, со страхом смотрят на всадника в богатых доспехах, на арабском скакуне, в собольей шапке. Царевич Касим – сын хана Улу-Мухаммеда, злейшего врага хана Седи-Ахмата.

Молча ожидают знатные пленники своей участи, лишь один из них не унимается, Сулейман-бей из рода Кыпчак. Ругается и визжит, так, что с губ летит кровавая пена. Два улана с трудом удерживают его связанного. Самого Касима ругает, карачей его ругает, особенно Уссейна Хосю и зятя его Хасана, что тоже из кыпчаков. Грозится он гневом Аллаха и великого хана Седи-Ахмата с его непобедимой ордой.

– Псы вы, а не кыпчаки! Изменили своему роду и теперь урусам служите! Объедки с их стола подбираете! И ты, Касим, пес шелудивый!

Назвать собакой потомка великого Чингисхана?! Прищурился Касим, кивнул дядьке своему Уссейну, а тот зятю своему Хасану, тронул мурза коня легонько, саблю на ходу вынимая, свистнула заточенная сталь, и покатилась бритая башка Сулейман-бея по жухлой траве.

Остальных пленных казнить не стали, будут дожидаться выкупа родней в граде Звенигороде. А пленников Седи-Ахматова беспечного войска Касим велит освободить.

Режут татары веревки на руках полонянок, а те в слезах им на шеи бросаются, обнимать да целовать. Улыбаются татары Касима растерянно, переглядываются, перемигиваются. Не бывало такого еще на Руси, чтобы русские девки по своей воле татар целовали…

А из-за реки Пахры тем временем подходят последние отряды войска Касима, что преследовали и добивали врага. Великая победа юного царевича!

Страшно в лесу ночью. Не любят татары ночного леса, здесь водятся страшные чудища. Да и в засаду попасть можно. Одинокого татарина русские запросто на рогатины поднимут без всякой жалости. То ли дело – вольная степь.

Медленно, с опаской едет лесной тропой молодой казак Ибрагим, зажимает тряпицей рану на лице. Ударила его острая татарская стрела на излете в бровь, да и глазу не поздоровилось, как только сам жив остался? Видимо, шапка лохматая, лисья, матерью сшитая, смягчила удар.

Едет казак, смотрит уцелевшим глазом в звездное небо. Спасибо отцу, научил находить дорогу домой по звездам. Да, отец… как встретит он Ибрагима одного, без брата? Как рассказать ему, что Мустафу пикой насквозь в самом начале резни проткнули? Так и свалился с мешком, в котором добыча была. Спросит отец: почему не остановился Ибрагим, почему не помог брату, не забрал его тело для достойных похорон? Не потому ли что сам жить хотел, о детях, о жене молодой вспомнил? Да, и жить хотел, и семью вспомнил, но не в бою, а позже, когда неизвестно как в гуще вражьего войска скакал, кровью умываясь. И что ему было делать?..

Но еще жалеет Ибрагим об обидных словах, которые они с братом друг другу говорили, возвращаясь из дозора. Получается, последнее, что сказал он Мустафе, было укором.

«Прости, брат! Будет у меня сын – назову в твою честь», – шепчет раненый казак.

А добыча… Ибрагим залез рукой в седельный мешок, нащупал бок серебряного кувшина, что нашел в обозе русской княгини, потом вытащил согнутые серебряные пластины, которые когда-то были окладом к большой русской иконе. Вот и вся добыча.

Плохой поход, скверный, брата потерял, лучше бы дома остались. Но жадность одолела, захотелось легкой добычи…

И кто знал, что татары татар за русских резать станут?

Возможно, в таком же стиле и продолжилось бы повествование, если бы мы задумали написать о Касимове просто исторический роман. Но поставив иную цель – выяснить историческую роль Касимовского царства в