Крик души - Екатерина Владимирова

Гордая и стойкая. Она всегда такой была, насколько он мог судить.

— Тебе не нужно было приезжать, — сказала она едко, выговаривая каждое слово. — Тебя тут никто не ждал!

Угроза, прозвучавшая в её голосе, не показалась Антону наигранной или напускной.

А он привык держать удар и уж, конечно, принимать вызов, если ему его бросали.

А эта девчонка это как раз и сделала — бросила ему вызов. Жёсткий, грубый, провокационный вызов.

— Это мой дом, если ты не забыла, деточка! — жёстко выговорил он, почти выплёвывая эти слова, а потом, словно указывая ей на её место, как делал всегда, когда люди не «его круга» пытались брыкаться, добавил: — И я могу делать здесь всё, что захочу, — заглянул ей в глаза, надеясь увидеть хоть толику испуга. — Ясно?!

Он надеялся, что его слова произвели на неё должный эффект, потому что маяться со своевольной упрямой девчонкой отчаянно не хотелось.

Засунув руки в карманы пальто, он выжидающе смотрел на неё.

А она долго и пристально отвечала на его твёрдый пренебрежительный взгляд, не вздрогнув, не отведя глаз, даже ресницами не моргнув, а потом с чувством прошипела сквозь стиснутые зубы.

— Ненавижу тебя! — со злостью, с яростью. — Лучше бы ты умер тогда, а не дядя Олег!

И эти слова встают между ними нерушимой стеной. Разверзаются пропастью, которую не перешагнуть.

Между девочкой с улицы, у которой никогда не было ничего своего, и богатым мальчиком, у которого всегда было всё.

Между людьми, у которых никогда не было ничего общего.

Но которых судьба столкнула на жизненном пути. Вопреки всему.

Первая часть

1999–2002 гг.

Из дневника Олега Вересова. Запись от 12 июля 2001 года

Я никогда не мог сказать, почему из тысячи возможных кандидатур выбрал именно её.

Сотни раз задавал себе этот вопрос. Ответа никогда не находил.

Наверное, это была судьба, если судьба вообще имела место быть в этом сумасшедшем мире.

В судьбу я никогда не верил. Строители своей жизни не полагаются на волю случая. Это всегда являлось не прописанной истиной для меня. Так воспитывал меня отец, так и я воспитывал своего сына. Хочешь чего-то добиться в жизни, делай все возможное, чтобы мечты стали явью. Ни о какой судьбе не может идти и речи, если ты САМ не будешь прилагать усилий к достижению цели.

Так было всегда. Даже, наверное, стало аксиомой для меня.

И до того момента, пока она не появилась в моей жизни, я ни на грамм не задумывался над ложностью своего предположения. Разве мог я, профессор, доктор наук, исследователь, обладатель множества литературных наград, сомневаться? Никогда.

А сейчас, оглядываясь на несколько лет назад, могу с уверенностью сказать: ОНА была предназначена мне судьбой. Да, вот такой пафос! Вот такая ирония. С возрастом я стал замечать, что в жизни очень много иронии. То, что казалось истинным и неоспоримым мгновенно превращается в многолетнее заблуждение, и искреннее восхищение может превратиться в самообман.

Так что же свело нас тогда, три года назад на площади прибалтийского города?

Судьба?..

Или дело было в том, как дерзко смотрели на меня эти черные глаза из-под опущенных темных ресниц? Самоотверженно, решительно, твердо. Уже тогда — гордая и самодостаточная девочка.

И то, как стойко она сносила удары, которые давали ей за излишнюю самостоятельность и желание сбежать из того мира, в который она была заперта, не могли не восхищать. Меня, человека, который на своем веку повидал очень многое, не могло это не восхищать!

Она бы никогда не сдалась, я понял это уже в тот момент, когда впервые взглянул на нее.

Она была борцом по своей натуре. Или не по натуре, а по стечению обстоятельств. По прихоти той же судьбы, которые затащила ее на самый низ общества и вынудила платить за грехи отцов.

Она была борцом, потому что так выживала.

Она была борцом, потому что в ЕЕ мире все решала сила.

И совсем неважно, что впервые я встретил ее, когда она, совсем не как сильный человек стояла на площади и, протягивая вперед грязные, худенькие ладошки, просила дать ей на хлеб.

Черт, о какой силе может идти речь, когда ЕЙ на тот момент было лишь восемь?!

Но даже тогда, такой просящий, умоляющий жест не выдавал в ней слабость.

Она была сильной. Уже тогда.

И тот огонь, что горел в глубине ее глубоких черных глаз, бездонных глаз-омутов, сказал мне о ней очень многое. Она сама не сказала бы мне больше о себе, чем этот взгляд.

Вначале я и не заметил ее. Даже не признал в ней девочку, слишком сильно она походила на мальчика. В поношенных спортивных штанишках с проеденными молью дырочками. В такой же поношенной курточке из фиолетовой болоньи, такой вызывающей и одновременно… удручающей, что не обратить внимания на того, кто был в нее одет, не представлялось возможным. Наверное, на это и был расчет. Привлечь как можно больше внимания к себе. Я никогда не спрашивал у нее об этом. И не уверен, что она ответила бы. И сейчас не хочу портить те налаженные отношения, что возникли между нами, этими расспросами.

Почти через три года после того, как я нашел ее. Или она нашла меня…

Или опять судьба так посмеялась над нами, сведя на одной дорожке?..

Если бы у меня было больше времени на то, чтобы размышлять или анализировать. Жаль, что времени было не так и много. А если говорить начистоту, очень и очень мало. Безнадежно мало.

Она не знает об этом, я не стал ей говорить. Зачем травмировать раньше времени? Она и так слишком многое пережила за свою короткую жизнь, чтобы ломать ее психику еще и этим объявлением.

Жаль, я упустил те годы, что были у меня в запасе, так и не сказав ей самого важного.

Не сказать, что я провел их без пользы. Пользы было очень много. Взять хотя бы её…

А почему, собственно говоря, — ЕЁ?! Неужели так страшно написать в дневник её имя?!

За эти годы она стала мне настолько родной и близкой, что называть ее просто «она», как нечто бестелесное, бесхребетное и бесхарактерное… было просто недостойно меня.

Да и бестелесной она никогда не была. Слишком взрослая для своего возраста. Слишком умненькая для ребенка, которого воспитывала улица на протяжении нескольких лет. Слишком сильная для того, чтобы показать свою слабость перед посторонними людьми. Даже передо мной.