Морфонология как парадигматическая морфемика - Евгений Васильевич Клобуков

синтаксисом. Поэтому, если использовать соответствующее образное определение применительно к морфонологии, речь будет идти о «мостике» между морфемикой и морфологией языка, коль скоро чередования выступают в качестве связующего звена между морфемой и словом: при помощи чередований морфемы приспосабливаются к конкретным условиям функционирования в составе тех или иных слов или грамматических форм этих слов.

В связи с распространением теории языковых уровней высказываются предположения, что существует особый (основной или промежуточный) уровень в системе языка — морфонологический, наряду с фонетическим, лексемитическим и т. д.[12] Есть основания усомниться в целесообразности такого решения. Скорее всего, следует говорить об особом аспекте изучения уровня морфем, а не об особом уровне языка — точно так же, как мы говорим о словоизменительном аспекте изучения уровня слова, не выделяя особого «словоизменительного уровня» в системе языка.

В одной из первых работ по морфонологии Н. С. Трубецкой писал: «…в русских словах рука и ручной звуковые комплексы рук и руч осознаются как два звуковых облика одной и той же морфемы, которая существует в языковом сознании сразу в двух формах, или, точнее, в форме ру, где являются следующим комплексным представлением (Idée complexe): „Фонемы к и ч, способные замещать друг друга в зависимости от условий морфологической структуры слова“. Такие комплексные представления двух или более фонем, способных в зависимости от морфологической структуры слова замещать друг друга в пределах одной и той же морфемы, могут быть названы… морфонемами»[13].

Безусловно, чередующиеся в пределах морфемы элементы представляют собой определенное функциональное единство (подобно тому, как на уровне слова функциональными единствами являются те или иные наборы флексий[14]). И тем не менее из всех морфонологических построений Н. С. Трубецкого именно теория морфонем подверглась наиболее резкой критике. Особенно ощутимый удар по теории морфонем нанес А. А. Реформатский[15].

Основной аргумент А. А. Реформатского против идеи о морфонеме сводится к следующему: поскольку у членов морфонологического чередования нет артикуляционно-акустической общности, то и представлять чередование в виде какой-то единицы мы не имеем права. «Мысль Н. С. Трубецкого возвести такие факты к „idée complexe“ диковинна. Какое же общее „представление“ может быть у [к] и [ч], у [г] и [ж]? В первой паре „глухость“, что ли? А во второй — „звонкость“? А у берегу — беречь, явление того же порядка, но ни то, ни другое… (В особенности же интересно, что „общее“ у беглых гласных с нулем…)»[16].

А. А. Реформатский, критикуя подобным образом Н. С. Трубецкого, не учитывает того обстоятельства, что при установлении языкового тождества нельзя опираться на критерии «похожести», ведь диалектическое понимание тождества включает в себя и момент различия. Поэтому отсутствие артикуляционно-акустической близости еще не является аргументом против морфонемы. Если сам А. А. Реформатский, один из основателей Московской фонологической школы, приходит к выводу, что звуки [а] и [о] могут представлять одну фонему (ср. вода — во́ды), то он, конечно, вовсе не пытается отыскать у этих звуков черты фонетической близости (те, кто фонемами считают звукотипы, по-иному определили бы фонематический статус указанных звуков). Еще меньше оснований оперировать понятиями фонетической тождественности или нетождественности в области морфонологии. Поэтому А. А. Реформатский не может убедить в том, что морфонема — «несуществующая и ненужная для структуры языка единица… корреспондирующая мифическому объекту»[17].

Вероятно, А. А. Реформатский прав в данном случае в том, что не следует называть морфонему единицей — правомернее говорить о функциональном единстве альтернантов в составе морфемы.

Мы уже говорили о бытующем разделении чередований на «парадигматические» и «деривационные». Считать ли одинаковые по внешнему виду, но используемые с разными целями чередования морфонологически тождественными или же следует говорить о разных, «омонимичных» чередованиях? Например, тождественно ли чередование г : ж в берегу — бережешь аналогичному чередованию в берегу — бережный или дорогой — дороже? Если опираться на соображения относительно роли чередований в слове, то ответ должен быть отрицательным: указанные чередования выполняют различную функцию, тождественными их считать нельзя.

Но если подойти к чередованию от морфемы (морфонология — парадигматическая морфемика), то ответ будет прямо противоположным: и «парадигматические», характеризующие соотношение разных форм одного слова, и «деривационные», выступающие в качестве дополнительного средства разграничения разных слов, чередования являются для морфемы как особой единицы языка безусловно парадигматическими, так как они символизируют парадигматические противопоставления алломорфов одной и той же морфемы.

По-видимому, нет оснований включать в сферу морфонологии изучение роли чередований в словоизменении и словообразовании: это предмет соответствующих дисциплин, описывающих формо‑ и словообразование. Неотложной задачей морфонологии как парадигматической морфемики является выявление ступеней чередования, что невозможно без детального изучения всех позиций, в которых может выступать морфема данного разряда. В современной морфологии имеется детально разработанная процедура установления ступеней именного словоизменения (падежей)[18], аналогичная процедура необходима и для изучения «морфемоизменения», так как формальное противопоставление двух альтернантов не может служить основанием для вывода о том, что в данном случае противопоставляется именно два алломорфа. Поясним сказанное простой аналогией. Единственное число слова степь реализуется в противопоставлении четырех различных сегментов (степь, сте́пи, степью, степи́), а единственное число слова берег — в противопоставлении шести сегментов (берег, берега, бе́регу, берегом, береге, берегу́), но это вовсе не говорит о том, что слово степь характеризуется четырехпадежной системой, а берег — шестипадежной. Практика морфологического анализа убеждает в целесообразности установления омонимичных падежных форм (ср. степь — им. и вин. падежи). Точно так же мы вправе предполагать существование омонимичных алломорфов. Ср.:

1

друг

о друге

друзья

дружеский

2

враг

о враге

враги

вражеский

3

князь

о князе

князья

княжеский

4

муж

о муже

мужья

(мужеский)

Очевидно, что корневая морфема каждого из четырех рядов словоформ проходит через четыре ступени чередования, однако только морфема друг — другʼ — друзʼ — друж представлена четырьмя различными сегментами другие же корневые морфемы отмечены омонимией алломорфов. Следовательно, морфонемы каждой из этих морфем четырехчленны: г : гʼ : зʼ : ж, г : гʼ : гʼ : ж, зʼ : зʼ : зʼ : ж и ж : ж : ж : ж. Нулевую парадигму морфемы муж‑ необходимо отличать, например, от отсутствия какой бы то ни было парадигмы таких морфем, как ‑а в страна, бы в читал бы и т. п.

Заслуживает внимания также вопрос о дефектах парадигмы морфемы. Сравним две корневые морфемы в словах графа, графить, графлю и в слове софа. Очевидно, что первая из этих морфем имеет по крайней мере трехчленную парадигму (ср. чередование ф : фʼ : флʼ). Корень слова софа отмечен чередованием ф : фʼ (софа — софе), однако, как кажется, нет оснований говорить о том, что указанные морфемы относятся к принципиально различным парадигматическим классам. Дело только в том, что в парадигме второй морфемы имеются дефекты, обусловленные причинами лексического порядка (отсутствием словоформ *софить, *софлю и т. п.). Следовательно, обе морфемы характеризуются одним и тем же чередованием ф : фʼ : флʼ, отличие состоит в неупотребительности алломорфов второй морфемы, в которых выступал бы альтернант флʼ (причем речь идет не о принципиальной невозможности существования таких алломорфов, а лишь о том, что они, как правило, не используются в речи, хотя образование алломорфов типа софлʼ — потенциально возможно)[19].

Изучение структуры морфемы также является,