Бандолеро, или Свадьба в горах - Томас Майн Рид

Вокруг нее соберутся все рыцари старны, готовые отдать жизнь за этот город, как поступали ацтеки, защищая свой древний Теночтитлан.

Действуя под влиянием романтического заблуждения, наш нерешительный главнокомандующий приказал оставаться в городе Ангелов.

Эта остановка будет стоить нам жизни нескольких тысяч храбрых солдат: впоследствии было доказано, что мы могли продолжать свой триумфальный марш и беспрепятственно захватить столицу.

Но судьба или Скотт, правившей ею, повелели нам оставаться в Ла Пуэбло. (Генерал Скотт командовал американской армией в так называемой Мексиканской войне 1846-1848 годов. – Прим. перев.)

Если бы город действительно был населен ангелами, думаю, мало кто из моих старых товарищей захотел бы в нем оставаться.

Конечно, мы были во вражеском городе, но особых проявлений враждебности не встречали. Жители с самого начала оставались преимущественно в домах – конечно, те из них, кто мог жить, не выходя на улицы. Торговцев с нас хватало, их цен – еще больше.

Но женщины – множество девушек видели мы в окнах во время входа в город и почти не видели впоследствии – женщины словно внезапно исчезли; и за немногими исключениями нам они больше не встречались.

Мы считали, что они смотрят на нас из глубокой тени за оконными решетками; и у нас были основания считать, что удерживает их там только ревность их мужчин.

Что касается мужчин, то вскоре мы познакомились с их склонностями. В городе с шестьюдесятью тысячами жителей, с возвожностью вместить вдвое или втрое больше, как я уже говорил, мы терялись в толпе. В дни парадов или учений мы выглядели внушительно. По крайней мере тогда нас опасались.

Но когда войска расходились по казармам, размещенным по всему городу, положение менялось; и солдат в небесно-голубом мундире мог оказаться на улице единственным честным человеком среди тысячи воров!

В результате побланос стали «муй валенте » (расхрабрились) и начали думать, что слишком легко сдали город.

А следствием такого мнения или иллюзии стало враждебное отношение к нашим солдатам, проявлявшееся в грубых насмешках, драках и нередко в кровопролитии.

И не только толпы леперос (невоспитанные люди из простонародья) виновны в этом. И знатные жители города принимали участие в таких безобразиях, направляя свою ненависть против офицеров, которые не сразу понимали их намерения.

Распространился слух – можно назвать это и репутацией, – пробежавший по всей стране. Будто бы американос , хотя и храбрые в битвах и выигрывавшие их все, в одиночку боятся врага и уклоняются от стычек.

Такое мнение распространилось и среди женщин; те даже ему на какое-то время поверили.

Я хорошо помню вечер, когда об этом впервые стало известно жертвам клеветы.

Нас было двенадцать человек. Мы сидели за корзиной шампанского – лучшего вина не было в погребах Ла Пуэбло.

По соседству с монастырями всегда найдешь хорошее вино.

Один из нас рассказал, что, когда проходил по улице, его толкнули; толкнула не толпа пеладос , а молодые представители городской знати.

Остальные тоже принялись рассказывать об аналогичных случаях – если не сегодня, то в течение недели.

Коснулись доктрины Монро; а вместе с нею и «злобы» против янки.

Как один, мы встали и вышли на улицу.

Было еще рано. Улица была полна пешеходами.

Происшедшее могу оправдать только тем, что нас спровоцировали. Я сам не раз был жертвой словесных оскорблений.

Мы все жаждали мести.

И решили осуществить ее.

Десятки горожан, в том числе и знатных жителей, не желавших уступать нам дорогу, отлетели к стене, многие оказались в канаве; и на следующих день дорога перед человеком в мундире «дяди Сэма» сразу расчищалась.

Однако урок этот, помимо хороших результатов, имел и плохие. Наши рядовые, беря пример с офицеров, принялись колотить побланос ; в свою очередеь леперос , застав наших солдат в одиночку, вымещали на них злобу; в некоторых случаях даже лишая жизни.

Игра продолжалась и вскоре стала крайне опасной. Днем мы могли идти, куда вздумается; но с наступлением темноты – особенно темными ночами – выйти на улицы становилось опасно. Если одинокий офицер, или даже двое или трое обедали в какой-нибудь отдаленной части, им приходилось оставаться на ночь у хозяев или рисковать жизнью на пути домой!

Вскоре был установлен lex talionis (Закон возмездия, «око за око, зуб за зуб», латин. – Прим. перев.); командующий издал строжайший приказ: ни солдат, ни офицер в одиночку не должны выходить на улицы без разрешения командира отряда или части.

Мы предвидели восстание «ангелов», которых теперь называли не иначе как «дьяволами». Были приняты предупредительные меры.

С этого времени нам запрещено было выходить за пределы расположения, за исключением парадов и упражнений. Мы оказались в настоящей осаде!

Выходить в безопасности можно было только днем, да и то только на улицы в непосредственной близости от казарм. Тех, кто уходил в отдаленные районы города, находили убитыми; ночью же не было безопасности нигде, за пределами видимости наших часовых.

Отлично повернулись дела в городе Ангелов!

Глава III

Женщина на балконе

Несмотря на описанные и некоторые другие неприятности, я не был среди тех,кто предпочитал расквартировку в Тимбукту.

Место иногда начинает нам нравится из-за самого банального происшествия; именно такое обстоятельство и определило мою склонность к Пуэбло.

Человеческое сердце способно на чувства, которые превращают грязь в бриллианты или темноту в свет, – по крайней мере в воображении. Под их влиянием крестьянская хижина превращается в королевский дворец, а деревенская девушка напоминает королеву.

Одержимый такими чувствами, я считал Пуэбло раем: ибо знал, что здесь живет если не ангел, то «прекраснейшая из женщин». Но видел я ее только случайно и один раз; к тому же на расстоянии и всего лишь с минуту.

Произошло это во время уже описанного нашего входа в город. Когда авангард нашей колонны достиг Плаза Гранда, было приказано остановиться. Нужно было подтянуть отставшие тылы. Мой отряд остановился возле большого двухэтажного дома внушительной внешности, с покрытым фресками фасадом, балконами и порталами. Конечно, были и окна; и в своем положении я считал себя вправе посмотреть на них и даже заглянуть в них. Бывают времена, когда человек может позволить себе забыть строгие правила этикета; и хотя это может показаться нерыцарским, завоеватель имеет право заглядывать в окна побежденного города.

Как и мои товарищи, я воспользовался этой дерзкой привилегией и принялся рассматривать окна дома, у которого мы остановились.

В окнах первого этажа никого и ничего, только красные железные прутья и черная пустота за ними.

Посмотрев вверх, я увидел нечто совершенно иное, нечто настолько привлекшее мой взгляд, что я никак не мог оторвать его. Там было окно с балконом перед ним и с зелеными жалюзи. Опираясь на подоконник и отодвигая жалюзи, там стояла женщина – я едва не сказал «ангел »!

Большей красавицы я никогда не видел и даже не представлял себе; я помню, что подумал тогда: если в Пуэбло есть хоть две такие, город по справедливости порлучил свое название – Ла Пуэбла де лос Анджелес !

Не светлокожая, как стало модно в последнее время; но смуглая, с глубокими темными глазами; с массой черных волос, в которых торчал большой гребень из черепашьего панциря; брови такие красивые, что кажутся нарисованными; соответствующий пушок на верхней губе – биготит (усики), свидетельство андалузского происхождения. Эта девушка – прямой потомок Сида (Герой испанских легенд и средневекового эпоса «Песня о моем Сиде». – Прим. перев.).

Глядя на нее – несомненно, очень бестактно, – я заметил, что она тоже посмотрела на меня. Вначале мне показалось, что она смотрит доброжелательно; потом посерьезнела, как будто возмутилась моей грубостью. Я отдал бы все, чем обладаю, чтобы смягчить ее: свою лошадь и все остальное. Много бы я дал за цветок, чтобы бросить к ее ногам; я знал, как действует на мексиканских «мучача » (девушек) такая лесть; к несчастью, цветка у меня не было.

Но тут мне пришла в голову мысль о замене – сабельный шнур!

Золотая кисточка была мгновенно отделена от рукояти и упала на балкон к ее ногам.

Я не видел, как она ее подняла. В этот момент прозвучал сигнальный рожок, приказывая начинать движение; и я вынужден был двинуться впереди своего отряда.

Когда мы сворачивали с этой улицы, я оглянулся и увидел, что она все еще снаружи; мне показалось, что вдобавок к кольцу с алмазом, украшавшему руку, в ее пальцах есть что-то еще.

Я запомнил название улицы. Калле дель Обиспо.

И дал в глубине души клятву: очень скоро я вернусь на Калле дель Обиспо.