Не стреляй первым - Валерий Гусев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А то?
Я встал и пошел к дверям. Федорьгч смотрел мне вслед, как Тарас Бульба на Андрия.
Светлов принял меня сухо, сдерживая раздражение. Ни разу не потерял делового тона, словно собирал меня на рынок, за картошкой и огурцами. Авоську взял? Ну и чего ты еще ждешь? Давай, давай, очень кушать хочется.
Мы обговорили детали моей легенды, каналы связи. Прикинули возможные и невозможные повороты. Он передал мне документы на машину и ключи от нее. Сказал, где она сейчас находится. Назначил день и час.
А затем традиционно:
– Вопросы есть?
– Есть. Жизненно важный. Для меня. Кто еще в управлении осведомлен о предстоящей операции и моем внедрении?
– А зачем это вам?
– Чтобы знать, с кого спросить в случае провала.
– В случае провала вам не придется это делать, – откровенно ответил Светлов. – Но вопрос не праздный, согласен. Кроме меня и начальника управления, посвященных в нашем подразделении нет. Остальные задействованные люди – из других структур и организаций. Так что возможные неудачи списывайте только на себя. – Подстраховался.
Светлов встал, тяжело подумал и, пересилив себя, протянул мне руку:
– Желаю удачи.
– А ствол? – снахальничал я.
– Вам не положено. Из органов вы уволились, лицензии вас лишили – так на каком же основании? Да и еще после этой истории…
– Можно подумать, что я в «этой истории» невинных старушек в богадельне положил.
– Кроме всего прочего, – это было сказано презрительно-ледяным тоном, которого я ему никогда не прощу, – из-за вас погиб посторонний человек…
– Еще одно слово, – тихо сказал я, – и из-за меня вот здесь, сейчас погибнет еще один… человек. – И вышел из кабинета.
Единственное, что мне понравилось в этом задании, – место его выполнения. Это был крохотный городок в области, где я когда-то проводил беззаботное пионерское лето.
Выйдя от Светлова, я пробежался по управлению (когда-то здесь я стажировался и позже достаточно тесно сотрудничал с его ребятами), кое-кого повидал, кое с кем посекретничал, «поручкался» и даже обнялся, а кое-кто отвернулся при встрече и поглядел мне вслед, укоризненно, украдкой качая головой. Попробовал бы этот «кое-кто» выразить свои чувства более определенно!
Мимо многих дверей я прошагал не задерживаясь, а уж в комнату с загадочной для посторонних табличкой «В. В. Мышелов» не удержался погромче стукнуть.
Фамилия, у Славы была такая странная, что ему все время приходилось поправлять невнимательное начальство: не Мышелов, а Мышелов. Впрочем, фамилия его употреблялась только в официальном обиходе, и в глаза и за глаза его называли совсем по-другому. Ничем особо не проявив себя на оперативной работе (как говорится, мышей не довил), Слава нашел свое призвание как создатель стенной печати управления и руководитель политического семинара. Он так вдохновенно, убедительно и аргументированно доказывал нам преимущества социализма, так талантливо, горячо и ярко живописая героические достижения нашей партии и государства, что на него обратили внимание в райкоме и даже пытались переманить к себе в штатные пропагандисты.
Понятно, что иначе, как Слава-КПСС, мы его не называли. Понятно к то, что в пору «демократических» – перемен эта кликуха приобрела несколько иной оттенок – Мышелов поначалу взялся выступать в печати со статьями на тему перестройки правоохранительных органов в сторону демократии, гласности и высокого профессионализма, а позже смело расширил свое творческое поле ж стать же талантливо и убедительно, как прежде социализм, стал славить рыночные отношения, капиталистическую экономику, частную собственность. И столь же вдохновенно и аргументированно мазать густым дерьмом все то, что со слезами гордости прославлял в былые времена,
– Слава КПСС! – громко приветствовал я Мышелова, войдя в его кабинет и подняв сжатую в кулак руку.
– В какой-то степени, – натужно пошутил он, тревожно покосившись на телефонный аппарат.
– Над чем трудишься? – сочувственно поинтересовался я. – Над разрушением основ марксизма-ленинизма? Ты поосторожнее с этим. До основания-то не разрушай. Вот наши придут – накажут. И опять тебе перестраиваться придется. Не запутаешься?
– Зато ты у нас – несгибаемый большевик, – оскорбился Мышелов.
– Как говаривал Петр Первый, тоже, кстати, великий реформатор: которому знамени единожды присягая, под оным и умереть должно. Я своих убеждений не меняю, не могу.
– По глупости и догматическому упрямству, коммунисты разорили великую страну, уничтожили кулаков – цвет российской деревни, на вашей совести кровь миллионов невинных жертв. Мировой пожар раздули…
– Пошел черт по бочкам, – улыбнулся я. – Тех коммунистов, что страну и народ разоряли и обманывали, я лично не знал. Не общался с ними. А знал других – деда, что с третьей своей войны на Родину не вернулся, дядей своих, что пахали и строили впереди всех, отца-милиционера, на посту погибшего, товарищей, которые и в бой, и на овощную базу безупречно ходили. Так что ты конспекты по истории партии не выбрасывай пока, побереги, может, понадобятся.
Яна была уже дома, когда я, забрав машину, заскочил за вещами, – и сразу все поняла. Но вначале сдержалась. Хотя при ее характере это было очень непросто. Она вообще в последние годы не разговаривала со мной спокойно. Даже в постели ругалась, в моих объятиях. Иногда это получалось очень забавно. Она азартно предавалась любви и одновременно не менее страстно занималась моим воспитанием. Ее горячие эротико-педагогические монологи вспоминались мне в самые, как правило, неподходящие моменты.
Подобрав свои прекрасные ноги, Яна сидела на тахте, постукивала торцом авторучки в кнопки калькулятора, делала какие-то пометки и потихоньку заводилась, поглядывая на мои нехитрые сборы.
Я кидал в сумку носовые платки, бритву, зубную щетку, нож, отмычки. Подумал – и туда же бросил пистолет, гранату. Всыпал две горсти патронов.
Яна пока еще добродушно, но уже сквозь зубы рассмеялась:
– Ты будто борщ готовишь. Посолить не забудь. И помешай хорошенько.
Я послушно встряхнул сумку, задернул «молнию», бросил между ручками ветровку.
– И вновь продолжается бой? – не выдержала Яна. – Не надоело? Сколько человек ты уже убил?
– Сколько надо, – буркнул я. – Но не человек.
– Они тебе не снятся?
– «Сколько раз ты встретишь его, столько раз и убей», – сказал любимый когда-то тобою поэт.
– Он сказал о фашистах.
– И я о них же. От кого мы с тобой удирали из резиденции Руслана, забыла? И что бы они с нами сделали, если бы догнали, знаешь?
Яна вскочила – с колен густо посыпалась и разбежалась по полу вся ее канцелярия – и заорала, топнув ногой:
– Если ты спас мне жизнь, это еще не дает тебе права распоряжаться ею! Может, хватит уже воевать? Нельзя жить одной ненавистью.
– Отчего же? Мне такая жизнь, стало быть, по нраву: наполненная, глубокая, острая… – На всякий случай я приготовился отражать летающие объекты.
Мне совсем не хотелось объяснять Яне, что, оставаясь дома, я снова подвергал ее опасности. После того что мы пережили, даже Яне было бы трудно это повторить. И мне не хотелось расставаться с ней добром. Если мы опять поссоримся, это будет очень кстати: пусть запомнит меня злым, глупым, упрямым и жестоким. Без сердца. Ей же будет легче, если что… Вот поэтому я безжалостно провоцировал ее на скандал. Впрочем, она в этом и не нуждалась, и я бы спокойно выслушал все, что она выдала обо мне, моих товарищах, о моей работе и принципах, но то, что она бросила под занавес… Это уже перебор.
– Чего ты добился? Убил четырех негодяев. Но погиб Полковник. Из-за тебя…
Удивительно, как может самый близкий и самый чужой человек безошибочно определить больное место в душе и одинаково жестоко ударить в него. Правда, с разными целями.
Я шагнул к Яне, обнял ее – она неверно поняла меня и уткнулась мне носом в шею. Я высоко поднял ее и посадил на шкаф.
Подхватил с пола сумку и закрыл за собой дверь, в которую грохнулась мгновением позже уродливая керамическая ваза, мирно стоявшая до того рядом с Яной на шкафу.
Эту дверь мне уже не откроют.
До отъезда мне нужно было сделать еще одно дело. Без этого я не мог уехать. Мне сегодня дважды об этом напомнили. Без излишней деликатности. И я поехал в свое «Имение», бывшую дачку моей доброй тетушки, которая отписала мне ее в своем завещании.
Мне не очень хотелось появляться хам, где совсем недавно мы со старым Полковником дали бой людям Руслана, и этот бой стал для Полковника последним. Но это было нужно – почему, я и сам не знаю…
Я оставил машину на шоссе и прошел до «имения» пешком. Мой домишко еще стоял – упрямый, побитый пулями. А дома Полковника уже не было. Вместо него возвышался почти готовый двухэтажный особняк под черепицей, а рядом с ним ковырялся в земле ревучий экскаватор. Копал как раз в том месте, где Полковник, готовясь к бою, по всем правилам военного искусства отрыл траншею и где упал, сбитый пулей врага. Здесь новые хозяева сооружали бассейн. Ну что же, ребята, резвитесь в голубой водичке, да не удивляйтесь, если время от времени она будет красной…