Молодежь США. От нигилизма к политике - Александр Родионович Брычков

самого начала претендовало на роль самостоятельной политической силы, независимой ни организационно, ни идеологически от уже существующих политических партий и группировок, придерживавшихся демократической и социалистической ориентации. На специфике движения сказывались и другие факторы.

Под влиянием буржуазной пропаганды, географической изоляции, определенной политической изоляции и относительно высокого жизненного уровня подавляющее большинство американской молодежи почти подсознательно соглашалось с тем, что США представляют собой «осуществление планов божьих на земле». Некоторые объективные обстоятельства, а еще в большей степени субъективные действия правящих кругов способствовали созданию условий, в которых новые идеи не могли получить ни широкого развития, ни соответствующей аудитории. Коммунистические же идеи всегда подвергались самым жестоким гонениям. Возможности для знакомства американцев с марксистско-ленинской теорией всячески ограничивались, боевые традиции рабочего движения представлялись в искаженном виде, теория и практика социалистического развития в СССР и других странах извращалась. В послевоенный период значительные слои населения США, особенно средние слои, оказались отягощенными бременем антикоммунизма.

Неудивительно, что, почувствовав неудовлетворенность существующим порядком вещей и необходимость его изменения, студенчество и часть интеллигенции обращаются в конце 50-х годов не к марксизму, не к теории научного социализма и не к революционным традициям американского рабочего движения. Как людям, находящимся в силу своего социального происхождения под влиянием психологии, традиций и привычек мелкой буржуазии, но в то же время начинающим критически относиться к ценностям «американского образа жизни» и самого «среднего класса», им больше импонировали идеи английских молодых радикалов, сгруппировавшихся к этому времени вокруг журналов «Юниверситис энд лефт ревью» и «Зе Нью ризонер», а позднее — «Нью лефт ревью». Они видели, что, с одной стороны, английские «новые левые» критиковали капитализм как сдерживающий фактор духовного, творческого, всестороннего развития личности, а с другой стороны, пропагандировали индивидуализм, отрицали революционную роль рабочего класса, объявляли интеллигенцию основной движущей силой в осуществлении глубоких социальных преобразований и т. п.

Под влиянием этого английского «интеллектуального радикализма» в конце 50-х годов в ряде американских университетов (Висконсинском, Калифорнийском и Чикагском) появляются первые клубы и организации радикально настроенных студентов.

После застойных лет маккартизма и «холодной войны», породивших так называемое «молчаливое поколение», начался процесс «политизации» молодежи, в первую очередь студенчества.

Университет становится основным очагом развития «нового левого» движения в США. Остро чувствуя коренные перемены в положении массовых слоев интеллигенции, но еще не сознавая лежащих в основе этого глубоких причин, связанных с изменениями в недрах капиталистического общества в результате научно-технической революции, студенты первоначально обращают внимание на недостатки, присущие системе образования: ее сегрегационный, расистский характер; разница образовательного уровня в школах, расположенных в богатых районах, и в школах, «обслуживающих» бедноту; господство в высшей школе советов опекунов и регентов, составленных по преимуществу из представителей крупного бизнеса и реакции; широкое распространение в учебных заведениях «охоты за ведьмами» и требования «лояльности»; зависимость системы образования от военно-промышленного комплекса и т. п.

Вместе с осознанием основных пороков, присущих системе образования, у студентов появляются сомнения в истинности буржуазной концепции об американском обществе как «обществе изобилия», где достижение всех «прелестей и преимуществ» «американского образа жизни» не требует личной борьбы и жертв. Поскольку общество не может ликвидировать недостатки в системе образования, следовательно, в нем либо нет «избыточного продукта», либо он несправедливо распределяется, либо капитализм не знает, каким образом справиться с этим «изобилием». Студенческий протест в США начался не от пресыщенности «изобилием», как утверждают некоторые американские авторы, а, напротив, в силу сознания призрачности этого «изобилия».

Немаловажную роль в развитии университетского протеста сыграло изменение социального состава студенчества, его демократизация за счет увеличения доли выходцев как из средних слоев, так и из рабочего класса. Общее обострение классовых противоречий в США начинает отчетливо проявляться и в университетских аудиториях. Становится совершенно ясно, что лишь небольшой по численности группе студентов, являющихся представителями правящих классов, обеспечено прочное будущее, так как они займут место своих отцов на верхних ступенях социальной и политической иерархии американского буржуазного общества. Эта группа противостоит основной массе студенчества, перспектива большинства которой — продажа своей интеллектуальной рабочей силы и непосредственная капиталистическая эксплуатация.

Зачастую в работах американских авторов делаются ссылки на то, что студенты, выходцы из рабочих семей, проявляют меньшую по сравнению с представителями средних слоев политическую активность. Такие заявления справедливы лишь постольку, поскольку попавшая в университеты и колледжи молодежь из рабочего класса питает пока иллюзии, суть которых сводится к тому, что получение высшего образования позволит им повысить свой статус на социальной лестнице капиталистического общества. Но рабочее место не у станка, а у пульта управления, в конструкторском бюро и т. п. не освобождает их из тисков капиталистической эксплуатации. Для выходца из рабочей семьи весьма важно уже само приобретение более высокой квалификации. Вполне понятно, что многие представители рабочего класса, попадая в высшее учебное заведение, отдают максимум сил и времени приобретению знаний и зачастую менее активны в политической деятельности. Вместе с тем увеличение их числа в уни верситетах и колледжах объективно способствует по вышению уровня политического сознания студентов так как, хотя и в опосредованном виде, привносит в их среду классовые противоречия, присущие всему современному американскому капиталистическому обществу.

Для многих студентов, главным образом из средних слоев, новый смысл приобретает и укоренившийся в США обычай работать во время каникул. Теперь они все чаще смотрят на эту работу не как на временное явление, ради какой-то дополнительной суммы денег на личные расходы, а как на нечто подобное тому, что ожидает их после окончания высшего учебного заведения. Работу же с учебой в той или иной мере в США сочетают около 50 процентов студентов. Тем самым они, еще находясь в университете, непосредственно на собственном опыте познают, что такое капиталистическая эксплуатация трудящихся, ожидающая их в будущем.

Отношения труд — капитал проникают и в само высшее учебное заведение, поскольку направление образовательного процесса, характер подготовки специалистов во все большей степени зависят от желания и потребностей государственно-монополистического капитализма и ведущих корпораций, финансирующих университеты и колледжи. Финансирование высшего образования осуществляется не в филантропических целях, а для извлечения прибылей и производства товара, именуемого рабочей силой, наделенной необходимыми для удовлетворения потребностей монополий знаниями и навыками. Известно, что процент с капитала, вложенного в образование мужского населения, весьма высок и составляет, по подсчетам американских экономистов, более 10 процентов. Бывший президент Калифорнийского университета Кларк Керр отмечал, что «производство, распределение и потребление «знаний» во всех формах составляет 29 процентов общего национального продукта» и что «производство знаний растет в два раза быстрее, чем любая другая отрасль экономики». Непосредственно в университетах сосредоточено свыше 20 процентов производства отрасли промышленности, известной как «исследование и развитие». Вполне