Достояние (СИ) - Кибальчич Сима

Руднев стоял в расслабленной позе, ожидая вопросов и комментариев. Сунул руки в карманы светлых, классического покроя брюк, качнулся на носках и прищурился. Худой, гибкий и наглый. Краев почувствовал, как ярость, клубясь, поднимается к горлу, мешает дышать. Мечтателям плевать на мир под ногами. Но Вячеслав был другим. Думал иначе, в чем-то жёстче и принципиальнее. Он тогда точно понял, что им с Сашкой не по пути.

Теперь, наблюдая, как его бывший друг и партнер льет коньяк в бокал, Краев отчетливо вспомнил, что не удержался и ударил его кулаком в челюсть после проклятой конференции. В тот момент это казалось ничтожной расплатой за его предательство.

С тех пор они не работали вместе.

— Тебе нужно успокоиться и выступить перед прессой, — с нажимом сказал Вячеслав.

— Знаешь, мне семь лет не хватало твоей рациональности и практичности. До сих пор не могу понять, как протянул без тебя столько времени.

— Сумел как-то. Как и я без твоих крутых прорывных идей. Но бросил меня ты, поэтому не начинай ныть.

— И не собирался.

— Неужели? — ядовито спросил Краев. — У тебя рухнула километровая рабочая ферма верхнего уровня. Жертвы на нижних уровнях, гражданские жертвы на земле, а ты спрятался в темном углу дивана.

Александр скривил рот, не отрывая глаз от бокала, что покачивал в руке. Но пить не стал, отставил на крышку бара и нехотя выдавил:

— Мы отправили пресс-релизы. Мой заместитель выступил, объяснил ситуацию.

— Просто охренеть, какой размах и решительность!

Краев подскочил, опять испытывая знакомую потребность вставить мозги зарвавшемуся золотому мальчику. Хотя какому уже, к чертям, мальчику. Мужчине, управляющему миллиардами, собранными по всему миру, и готовому оставить без гроша тех, кто в него поверил. И все из-за того, что путь к мечте оказался не таким радужным, как виделся сначала.

— Ты должен объясняться и извиняться лично. Иначе можешь готовиться к закрытию своего космодрома тысячелетия и к суду.

Сашка поднял голову и посмотрел непривычно темным, но по-прежнему упрямым взглядом.

— Я не понимаю, Слава. Ты же хотел, чтобы все так закончилось. Семь лет ты противостоял мне. И даже после того, как год назад мы заключили контракт с твоим строительным холдингом и снова стали общаться, ты каждую встречу находил повод для насмешек. А сейчас тебе не напевать. Почему?

Вячеслава разрывали противоречивые чувства, и ответ так просто не находился. Потребность в каком-то действии, движении толкнула его вдоль комнаты к беспокойно мигающему синим экрану, потом к темному провалу каменной кладки камина. Сложно объяснить даже самому себе, почему он так встревожился, когда за целый день не услышал ни одного интервью с Рудневым, не увидел его на экранах. Он не мог сосредоточиться на собственных делах. Темная тень тревоги ложилась на все его мысли и слова.

— Для тебя это не просто башня, Саша. Это наркотик, который пропитал кровь и кости. Если бросишь — не переживёшь ломку. А я этого не хочу.

— Не хочешь? Тебе меня жаль? Не нужно, Слава.

Черты лица Руднева исказились, глаза заблестели в темноте. Вячеслав испугался, что это могут быть слезы, и замер, словно любой его шаг мог прорвать плотину.

— Нет. Я просто…, - попытался он объясниться.

— Я знаю. Ты кругом прав. За эти семь лет я мог бы построить и придумать что-нибудь действительно нужное и полезное, а не громоздить друг на друга железные балки, чтобы забраться повыше в пустоту.

— К звездам. Ты всегда говорил к звездам.

— К звездам, — горько повторил Руднев. — Снизу, с земли, все кажется романтичным и красивым. Млечный путь, галактики, сияние туманностей. А потом все превращается в бесконечную грязную стройку, над которой смеется весь мир. Никто не верит в позитивные технологические последствия, называют фейком, отсосом денег в атмосферу. К нам неравнодушен только шоу-бизнес.

— Раньше тебя не волновали такие глупости.

— То раньше. А теперь мы добрались до стратосферы. Слишком мало воздуха, слишком мало азота. Агрессивная среда для стали. Мы знали, что пойдет окисление. Но чтобы все так быстро скисло и рухнуло. Я просто не знаю, что делать. Может, бог и вправду разрушает строения человеческой гордыни? И нужно отступиться, пока не случилось чего-нибудь более страшного.

Вячеслав почувствовал, как возвращается утихшее было раздражение. У него меньше всех резонов стоять здесь и распинаться перед бывшим другом.

— Ты сдаешься при первой серьезной трудности.

— Дело не только в аварии, — совсем тихо сказал Саша. — Я поднимался на эту рухнувшую площадку, на пятнадцать километров над землей. Возникло ощущение, что сверху жадно смотрят холод, пустота и смерть. А я, получается, рвусь к ним в лапы. Вот и дорвался, только погибли другие. Теперь не могу избавиться от чувства, что людям нечего делать там, наверху. Здесь их дом.

Краеву следовало бы ощутить удовлетворение от этих слов. Разозлиться, что на признание его правоты ушло так много времени. Но почему-то кольнуло разочарование. Он молча следил за тем, как друг взял с бара бокал и в три крупных глотка опустошил его. Снова потянулся за бутылкой.

— Скажи, Саша, ты веришь, что сможешь достроить башню? Чтобы человек добрался до холода и пустоты, где ему не место.

— Смогу, наверное. Но зачем? — выдавил тот через силу.

В несколько шагов Вячеслав оказался рядом, резким движением вырвал из руки бутылку, а потом и пустой бокал.

— Тогда послушай меня. Завтра ты выступишь перед прессой, объяснишь свое молчание и выразишь соболезнование. И продолжишь работать. Я требую этого, Руднев. Ты мне должен. Семь лет назад ты бросил меня одного с моими, как ты выразился, свинарниками, цехами и пансионами. И теперь ты мне должен. Утраченное доверие. Дружбу. Поэтому ты достроишь свой чудовищный космодром, кто бы и что бы тебе не говорил. Даже я.

Александр сунул руки в карманы, покачнулся на носках и прищурился. Он всегда принимал вызовы.

Анна встала рано и торопилась. Вот и оставила дома свои похожие на крылья бабочки очки. После вчерашнего дождя солнце сияло безжалостно, поэтому пришлось приложить руку к глазам, чтобы рассмотреть лицо сбегающего со ступеней генерального директора. Хотя для нее он в первую очередь был Сашей или, когда раздувалось его мужское эго — Александром. До встречи с ним Аня предпочитала красивых мужиков, а босс таким не был. Имел в чертах лица какую-то неуловимую неправильность. Но глаза могли заглядывать в душу и что-то выцарапывать в сердце. И он источал энергию: то радостную, то злую, но всегда неуемную. Шило в заднице, как говорила Анина мать.

Всматриваясь в сосредоточенное лицо, Анна пыталась понять настрой своего любовника и босса. Готов ли он сражаться или все-таки не вырвался из мрачной меланхолии, в которую его погрузила трагедия?

Фоторепортеры, окружившие выход из здания корпорации, делали последние снимки. Пресс-конференция закончилась. Аня вышла чуть раньше, во время вопросов, чтобы сделать звонок и вызвать вертолет. Но и здесь, с трехметрового экрана над входом, можно было видеть и слышать все. Удивительно, как перед камерами Сашке удавалось выглядеть таким уверенным, сильным и одновременно сильно расстроенным. Словно груз множества смертей, который упал ему на плечи, породил вину и придал сил. И Руднев готов двигаться вперед, убеждать, тянуть за собой всех, кто был разочарован или боялся.

«Я знаю, что все ждут от меня обещания, что этого не повторится. И я могу сказать, что сделаю все, чтобы не повторилось. Специалисты по материалам и конструкторы уже работают. Мы не шагнем ни на метр в стратосферу, пока не наладим производство ферм из керамики или других, не окисляющихся материалов. Мы усилим защиту, проработаем системы эвакуации.

— Вам не кажется, Александр Петрович, что башня и так слишком дорогая, а теперь она согнет экономику в дугу. Причем мировую. У вас инвесторы из разных стран.

— Не согнет. Создание новых технологий укрепляет экономику. Мы ставим конкретные задачи перед учеными, запускаем наукоемкие производства, создаем рабочие места. Мы учимся строить в принципиально других условиях. Научимся здесь — научимся в космосе и на Луне. Башня — это как начальная школа и первая ступень к вузу».