Мартынов. Неделя стюарда - Олег Соловейский

дворянина. Выходило, что я истратил все, отпущенные мне в этой жизни, силы будучи семи лет от роду.

Но в этот раз у меня откуда-то взялся Яр! Правда, в тот момент я думал о другом.

— Сударыня, вы в порядке? — наклонился я над сидящей на полу совсем молодой девушкой. Одежда на ней была цела, так что, судя по всему, её девичья честь не пострадала.

— Да, благодарю вас, — слабым голосом ответила она. Я подал ей руку, помогая подняться.

— Фрейлина Елизавета Георгиевна Аматуни́, — представилась она, слегка согнув ноги, обозначив книксен.

Её густые чёрные волосы растрепались, образуя роскошную копну, спадавшую на хрупкие голые плечи и красивыми завитками облегая тонкую шею. Её вечернее платье было слегка разорвано, что позволяло мне видеть значительную часть её красивой и, нужно отметить, довольно большой груди. Она заметила мой взгляд, глаза её распахнулись, полные губы приоткрылись…

— Стюард Матвей Михайлович Мартынов, — быстро, чтобы она не успела возмутиться, представился я, наклонив голову.

Она продолжала смотреть на меня большими влажными глазами. Я повернулся к Гурие́ли. Что же делать?

— Он мёртв, — услышал я за спиной голос Елизаветы.

Я кивнул.

— Матвей Михайлович, — она обожгла меня прикосновением руки. — Выбросите его в окно. Сейчас ночь, никто ничего не узнает!

— Но как же? — воскликнул я. — Нужно рассказать всем, как всё было!

— Нет, мой друг. Вы же позволите мне называть вас своим другом? — произнесла Елизавета Георгиевна. — Если вы расскажете об этом случае, то для всего нашего общества я стану глупой фрейлиной, которую любой княжич может утащить в тёмный уголок.

— Но… — попытался возразить я.

— Сегодня вы спасли меня, мой друг, и я навсегда запомню это, — сказала она. — Спасите мою честь ещё раз, прошу!

В растерянности я потянул мертвеца за руку. Был он большим и очень тяжёлым.

— Матвей Михайлович, что вы делаете? — удивилась фрейлина Аматуни́. — Используйте же Яр.

Точно! Мне, прожившему всю жизнь пустышкой, и в голову не пришло воспользоваться силой Яра для поднятия чего-то тяжелого. Или кого-то. Скажем, мёртвого наглеца.

Делая пассы руками, я представил, что надеваю огромные перчатки и поднимаю ими тело Гурие́ли. Труп действительно поднялся в воздух. Сделав взмах руками, я выбросил его в окно.

— Никогда раньше не видела, чтобы кто-то так размахивал руками, поднимая что-то, — задумчиво сказала фрейлина.

— Елизавета Георгиевна, если вы хотите, чтобы я называл вас другом, то никому не рассказывайте, что я использовал Яр. Это секрет, — спохватился я.

— Конечно, Матвей Михайлович, — кивнула она. — Прошу вас, если удобно, перейдём на «ты».

— Хорошо, Елизавета.

— Уведи меня отсюда, Матвей, тут есть другие комнаты? — попросила она.

Я кивнул. Кто-нибудь мог услышать всплеск от падения тела Гурие́ли в воду и предположить, из какого именно окна выпало тело. Нужно было перейти на другую сторону дворца. Я посмотрел на часы, моя смена уже закончилась, сейчас заступят другие стюарды и фрейлины, а когда празднество закончится, обычные, неблагородные, слуги придут прибираться.

Я открыл дверь и осторожно выглянул, чтобы убедиться, что нас никто не увидит. Мы выскользнули в коридор и перешли на другую сторону парящего дворца. Там я открыл отпечатком пальца дверь в точно такую же комнату. Пропустив вперёд Елизавету, я вошёл сам и, оперевшись на дверь, вздохнул с облегчением.

— Сколько тебе лет, Матвей? — спросила фрейлина.

— Восемнадцать, — поднял глаза я. — А тебе?

— Тоже восемнадцать, — она посмотрела на меня, не моргая. Я почувствовал, что тону в чёрных озёрах её больших глаз.

— Я тебя раньше не видел… — начал было я, как вдруг она сделала шаг ко мне, прижавшись ко мне своей упругой грудью. У меня перехватило дыхание. Я почувствовал, как её сочные губы касаются моих, как её тонкая изящная ладошка начинает хозяйничать в моих форменных брюках.

— Матвей, — шептала она, продолжая осваиваться с содержимым моего нижнего белья, — поверь мне, я так в первый раз… и вообще в первый… я просто чувствую, что так правильно, что ты…

Я собрал все свои силы и отстранил от себя фрейлину.

— Елизавета, тебе нужно прийти в себя, поезжай домой, наша смена закончилась, — как можно строже сказал я.

Она продолжала что-то лепетать, затем как-то вдруг расплакалась. В комнате была небольшая душевая с раковиной и зеркалом, где я помог ей умыться и привести себя в относительный порядок. К счастью, от природы яркая Елизавета Георгиевна в силу молодости пренебрегла в этот вечер косметикой, так что никаких потёков туши её слёзы не вызвали.

Мы добрались до гостевого лифта, которым пользовался, как лишённый возможности летать, и я. Гости-мужчины без дам обычно прилетали самостоятельно, на лифте же поднимались те, кто приходил парами. Для слуг не-дворян и разных грузов использовался отдельный лифт.

Мы спустились на стоянку, держащуюся на воде на понтонах. Я проводил Елизавету Аматуни́ до ждущей её машины, кажется, что-то из Руссо-Балтов средней ценовой категории, видимо, встречал кто-то из дворни. Или это был её личный автомобиль, который Елизавета Георгиевна использовала для неофициальных визитов, так как на нём не было гербов. Посмотрев, как машина удаляется, двигаясь по понтонному мосту к берегу, я ещё раз вздохнул и направился к своему скутеру, глядя на яркую полоску утреннего зарева над морем.

Пустыми дорогами, я быстро добрался до квартиры, которую нанимал в старом городе. Она была небольшой и занимала половину двухэтажного дома с плоской крышей. Мои комнаты были на втором этаже, гостиная, спальня и ванная комната. Внизу были помещения, где властвовал Тарас, но о нём я расскажу чуть-чуть позже.

Скромность моего жилья компенсировалась тем, что оно находилось достаточно близко к летнему дворцу, парящему над Мраморным морем в километре от берегов Константинополя. На службу и обратно я предпочитал добираться самостоятельно на скутере, а не на машине с водителем. Занималась заря, когда я вошёл к себе.

Моя бестолковая прислуга, дядька Тарас — дядька не в том смысле, что он, упаси Боже, брат моего отца или матери, а в том, что он был приставлен ко мне с самого моего рождения — спал. В нормальных случаях, мальчика забирают от дядьки в возрасте семи лет, когда начинают учить использовать Яр. Всё время ребёнка поделено между гувернёрами, учителями отдельных дисциплин и тренировками с Яром. В моём же случае махнули рукой, оставив дядьку при мне.

Конечно, я прошёл базовый курс наук, меня обучили манерам, я худо-бедно выучил фамилии аристократов, но у меня всё ещё оставалось много свободного времени, которое у других уходило на развитие и контроль резервуара. Предоставленный самому себе я читал, играл в видеоигры, купался, занимался сёрфингом, плебейским, таким, каким обычно