Сегодня, завтра и всегда - Песах Амнуэль

Ирина села на пень и улыбнулась Вадиму. Он заговорил, будто всю дорогу от обсерватории обдумывал первую фразу и теперь боялся ее забыть.

Вадим учился на третьем курсе физфака, когда ему приснился странный сон. Он певец, готовится в своей гримерной к выходу на сцену. Он гримировался сам, тщательно и медленно накладывая слои приятно пахнущей мази. В зеркале было видно вытянутое лицо, высокие брови, острый, будто клюв, нос. Вадим напевал вслух мелодии из оперы «Трубадур», которая пойдет сегодня в Большом зале.

Вадим пошел на сцену, ощущая на себе тяжесть настоящих металлических лат. На сцене был парк — низко свесились над прозрачным прудом ивы, цвели на клумбах огромные красные гладиолусы, а в глубине кипарисовой аллеи островерхими башенками подпирал звездное небо замок, погруженный во тьму. Он прислонился к шершавому стволу дерева и запел низким, мягким и мощным баритоном, радостно чувствуя, как пружинит выходящий из гортани воздух…

Когда Вадим проснулся, голова была совершенно ясной, будто после глубокого сна без сновидений, и тем не менее он помнил все. Он никогда не занимался музыкой. Родители отдали его в школу с математическим уклоном, и, полюбив точные науки, Вадим считал знание их вполне достаточным. Но в то утро мелодии звучали в памяти, мешая сосредоточиться, — предстоял экзамен по матфизике.

Вадим явился на экзамен, успел сказать несколько слов, объясняя теорему Коши для вычетов, и неожиданно обнаружил, что стоит перед огромным стереоэкраном. Впереди чернота, только яркие звезды полыхали, словно подвешенные на невидимых нитях. В центре экрана угадывалось сиреневое пятнышко. Вадим не чувствовал ни изумления, ни растерянности. Ему было не до того. Экспедиция подходила к цели, и он, Андрей Арсенин, певец, никогда прежде не летавший в космос, должен был принять решение. Звездолет направлялся к Аномалии — пятнышку на стереоэкране. Вероятно, Аномалия была живой, возможно, разумной. Это предстояло выяснить Арсенину, даже не столько познать самому, сколько стать посредником в познании. К чему его в детстве готовил Цесевич по странной, путаной, никем не признаваемой методике, изобретенной им, как говорили, в минуты бреда.

Пятнышко на стереоэкране приблизилось рывком — звездолет совершил очередной импульс-скачок, Андрей — где-то в глубине подсознания он ощущал себя еще и Вадимом Гребницким, студентом-физиком — рассматривал Аномалию, которую раньше много раз видел на фотографиях и в фильмах. Он чувствовал тяжесть ответственности и думал, что Цесевич недобро поступил с ним, обнаружив его странную и уникальную способность. «А где-то в это время заходит солнце, — с тоской подумал он. — Театр серебрится в лучах зари…»

Вадим стоял у стола экзаменатора и договаривал конец фразы. Он сбился и замолчал.

— Что же вы? — спросил Викентий Власович, толстый и добродушный матфизик. — Все верно, продолжайте.

И Вадим продолжил с той фразы, которую не договорил. Он не сразу понял, что полчаса, проведенные им в звездолете, не заняли здесь и мгновения. Испугавшись, он едва дотянул ответ до конца и вылетел из аудитории в смятении духа и с четверкой в зачетке.

Он не забыл ни единой подробности, ни единой мысли, ни единого своего

— чужого?! — ощущения. Больше всего его поразили полчаса, вместившиеся в миг. Вместо того чтобы готовиться к экзамену по ядру, он украдкой читал курс психиатрии, но не нашел синдрома, хоть отдаленно напоминающего то, что случилось с ним. Он знал, что здоров, и объяснение (если оно вообще есть) лежит в иной плоскости. Он ждал повторения, завтракая по утрам, сидя в многолюдной тишине студенческой читалки, прогуливаясь вечерами около дома, и особенно нервничал во время экзаменов, будто повторение Странности требовало непременно тех же внешних условий. Из-за этого он едва не завалил ядерную физику и получил первую тройку. Путаница в мыслях нарастала.

Вадим долго молчал — держал в ладонях солнечный блик, прорвавшийся сквозь крону дерева.

— И больше это не повторялось? — спросила Ирина.

Вадим не ответил, ей показалось, что он оценивает интонацию ее слов. Поверила или нет. Сама она еще не задавала себе такого вопроса. Она просто слушала.

— Не повторялось, — сказал Вадим. Он положил руку ей на плечо, и Ирина слегка отодвинулась, но движение было таким легким, что Вадим его и не заметил. — Не повторялось, потому что каждый раз было по-иному. Теперь-то я знаю, что это было и что есть. Отчасти объяснил сам, отчасти мне подсказали. Я потому и спросил, любите ли вы фантастику…

— Объясните.

— Не так сразу…

3

Они встречали Новый год — физики с четвертого курса и три девушки с филфака. Вадим слонялся по квартире, пробовал блюда и напитки, встревал в кратковременные диспуты об искусстве, которые мгновенно растворялись в общих фразах и неожиданных анекдотах. Начали бить куранты, все похватали бокалы, сдвинули их над столом в беспорядочном звоне. Вадим считал удары, и после седьмого — это он запомнил точно — оказался в рубке звездолета.

Рядом стояли двое в прилегающих к телу одеждах. Одежда Вадима была такой же — он носил ее с детства, она росла с ним, стоило ли удивляться? В сознании промелькнули мысли еще одного человека — певца Андрея Арсенина. Вадим почувствовал его напряжение, нерешительность, это была минутная нерешительность, и Вадим — или Андрей?! — сказал своим спутникам:

— Я готов.

Оба кивнули. Арсенин (Вадим уже не ощущал собственного я, не мог отделить его от восприятия Андрея Арсенина, певца по профессии, а по призванию — путешественника во времени) занял место в возвращаемом бочонке бота, люки заклеились, высветились индикаторные стены, отовсюду теперь лилось зеленое сияние, приятное для глаз, сигнал порядка по всем системам. У Арсенина оставался еще час времени, и он прислушался к себе, и мысленно поздоровался с собой, точнее, с человеком, вошедшим в его мозг для выполнения эксперимента. Потом он начал вспоминать — это было первым пунктом программы, и Вадим ощущал эти воспоминания, переживал их заново. Уголком сознания он понимал, что ничего из воспоминаний Арсенина не знал и знать не мог, и все же не изумление перед открывшимся миром владело им, а желание вспомнить больше и четче. Именно вспомнить…

Он вспомнил, как в 2156 году — два года назад — экспедиция к Антаресу прошла около светлого газопылевого комплекса. Аномалию распознали не сразу, лишь спектральные измерения показали, что центральное сгущение туманности — вовсе не обычный газ. Внутри разреженной водородной оболочки скрывалось трудно различимое относительно плотное ядрышко. Удивительно, что спектр этого ядрышка оказался идеальным спектром абсолютно черного тела. Такого в природе еще не встречалось. Как всякая теоретическая абстракция, абсолютно черное тело всегда было невыполнимой идеализацией. В излучении любого природного объекта есть линии элементов, скачки яркости. Природа разнообразна, а черное тело монотонно. Именно такой и была Аномалия.

Экспедиция на Антарес не стала задерживаться, но после ее сообщения с Земли стартовали два поисковых корабля. Они не вернулись. Последним было сообщение, что удалось измерить массу и объем Аномалии. Плотность ее оказалась невелика — обычный разреженный газ. И разведчики решили пройти сквозь Аномалию. Больше сообщений не поступало.

Вся последующая история исследований Аномалии стала историей неудач. В туманность пошли киборги и впервые за сотню лет потерпели поражение. Не вернулся ни один. Близ Аномалии собрали стационарную исследовательскую станцию со сменным экипажем. Аномалию бомбардировали всеми видами излучений, рассеянными и направленными пучками, вплоть до лазерных игл и информационных потоков. И ни разу не удалось получить отраженного или прошедшего сквозь Аномалию сигнала.

Перелом в исследованиях наступил, когда Дарчиев опубликовал работу, в которой доказывал, что Аномалия — искусственно организованный объект. Ход его рассуждений был таким. В природе одинаково невероятно как точное следование одному-единственному закону, так и полное от него отступление. Если вы встретите в космосе явление, которое можно описать одним и только одним законом физики, такое явление можно считать искусственным. В природе не бывает, например, абсолютно чистых металлов — только с примесями. Так и с Аномалией. Если это искусственное сооружение, то внутренняя его структура может быть какой угодно, возможны любые неожиданности.

Интерес к Аномалии резко возрос. В работу включились контактисты. Тактику изменили: решено было отыскать, выделить и исследовать сигналы, которые должны поступать к Аномалии от создавшей ее цивилизации. Поиск вели несколько месяцев во всех мыслимых диапазонах всеми мыслимыми приемниками — и с нулевым эффектом.