Воробышек - Валерий Белкин

На улице никого. Недолго жалел, пошёл к любимой горке у стадиона. Там росли цветы, а в зелёной траве кто только ни жил. Но об этом никому не говорил, ни к чему.

Он прекрасно понимал и знал, что в травяном царстве бесстыдников и любопытных не признают. Потому, беззаботно напевая весёлую песенку «Ляля, ля-ля», словно ему, хорошему пацану, здесь всё безразлично, подошёл, случайно взглянул и не выдержал – ахнул. Трава-то изменилась! Ещё вчера была другая, маленькая, больная, а сегодня… Не может быть – зелёная, пушистая, превратилась в лес чудесный.

И опустился он на колени перед ней, и приник влюблённо к листьям травы. Ласкался к ней и приговаривал: «Какая ты миленькая, какая ты красивенькая, полюби меня, я тебя давно люблю. И мы будем вместе, травочка моя, миленькая моя, сладенькая моя!» Бережно сорвал несколько травинок, попросил прощения, откусил и пожевал. А те, кто в траве живёт, всё видят, но пока не подходят, боятся. Вот один пробежал, стебельки дрогнули, и сердце Валерки затрепетало. Господи, сейчас появятся быки-кони с рогатыми головами, с трепещущими крылышками, а на них сидят малютки-человечки. Встретятся и подарят для бабушки платки красивые, а для него – фантики от конфет блестящие и пастилу.

– Ты где, Валерка? Что молчишь?

Вовка позвал. Валерка уважительно попрощался с травой и с её населением, пообещал завтра прийти, сегодня вечером уже не получится, и убежал.

– Пойдём через канаву прыгать. Посмотрим, кто перепрыгнет.

И гурьбой отправились за чужой дом к вырытой строителями и заросшей канаве. На дне поблёскивала лужа от частых дождей. Ходить туда опасно, могли побить ребята из чужих домов.

Канава широкая, не допрыгнуть от края до края. Валерка призадумался, не зря ли так быстро согласился. Ребята заспорили, кто первый прыгнет. Вовка и Бульба пустили в ход кулаки. И тогда Валерка спокойно сказал:

– Я первый, не орите, отойдите, прыгаю.

Бульба презрительно скривил рот, Вовка недоверчиво покачал головой, Никита сплюнул и растёр. Валерка отошёл на пять шагов – пацаны считали вслух, такой уговор, поднял руку, как папа Толик перед ударом по мячу, разбежался и прыгнул. Чёрная земля стремительно налетела, ударила больно по зубам и бросила на дно, в самую лужу. И только подумал – опять достанется, как уже бежала бабушка и кричала: «Убили, убили!» За ней соседки. Вовка завопил: «Вылезай, дурак!» Ребята бросились врассыпную.

Бабушка и соседки стояли наверху, он в муке закрыл глаза. А она, подвывая, спустилась к нему, взяла на руки, передала внука соседкам. Когда несла домой, думал, будет ли жить дальше. Дома обмыла в тазике, одела на него сухое и чистое, посадила обедать. Ругала долго, нудно. Он плакал. Слёзы капали в суп и забавно расплывались. Было любопытно, и давил из себя слёзы, пока бабушка не рассердилась:

– Не ной! То с сараек прыгает, то с чердака свалится, то собака задерёт, за что мне такая беда!?

На улице послышались весёлые голоса. Утирая слёзы, вышел на балкон. Бульба махнул рукой – выходи, чего смотришь!

– Баб, а баб, ну, пусти ты меня, это последний раз! Клянусь, честное слово, – и несколько раз с силой, чтобы бабушка слышала, ударил себя в грудь.

– Все люди, как люди, а я…

– Ты? Ты нелюдь, – в сердцах сказала бабушка.

Он согласился и сидел, тоскливо глядя, как она стирает его грязную одежду.

– Ну, что мне теперь, землю есть прикажешь, я же поклялся уже раз!? – не выдержал он тяжкого молчания.

Обтёрла бабушка лоб, вздохнула, махнула рукой:

– Тебя просили прыгать?

– Нет, я сам!

– Уходи, не мучь меня, «сам»!

– Баб, а баб, ты намажь мне маленький кусочек хлебца маслицем, сахарком сверху присыпь, я хоть на улице поем.

Спускаясь по лестнице, проявил вежливость и к соседке- башкирке – поздоровался с ней. въехала-то их семья две недели назад. Раз Валерка поприветствовал её, значит, она теперь может жить спокойно – он признал их семью и впустил в мир дома. Откусывая хлеб, вышел, но похвастаться не перед кем – всех загнали домой. Побрёл к своей горке.

А там сидели три девчонки-школьницы – Нинка, Тайка и Катька. Остановился, зная, что произойдёт, но не убежать – уже увидели, посмеиваясь, окружили. Поспешно доев кусок, нахмурился, набычился, грозно свёл брови, пытаясь напугать. Куда там, они прыгали, как бешеные, вокруг него и толкали.

– Ага, Валерочка, кудрявенький, славненький пришёл; где ж ты так долго был; мы с вами давно не встречались…

Покорно упал, понимая, что лучше не связываться, они втроём и сильнее. Девчонки принялись щекотать, и он залился хохотом. Да так заразительно, что и те свалились рядом, продолжая щекотать. Тайка полезла к нему в трусы. Он от ужаса забил ногами, заплакал, захлебываясь слезами и смехом.

– Что ж вы делаете, что ж вы делаете, чёртовы девки!

Это бежала бабушка. Девчонки, хихикая, помогли Валерке встать, заправили в трусы рубашку, за кудри подёргали и, не спеша, отошли. Бабушка потащила, он выдернул руку, отёрся от слёз и завопил:

– А мне не больно, курица довольна!

Девчонки в ответ запели, да громко так:

«Тына, тына, у МартынаЯики болтаются.Девки думали – малина,Откусили половина…»

Валерка захохотал от восторга – сколько розовых мартынов висело на кустах, а девки рвали и ели. Бабушка в крик. Что мать подумает, что соседки подумают, а он – бесстыжий дурносмех. До дома довела, дала подзатыльника и ушла. Пацаны у подъезда ничему не удивились, только Бульба спросил:

– Чего это она?

– Откуда я знаю, наверное, из-за дур этих!

Никита усмехнулся, он-то хорошо знал, не такие уж эти девчонки и дуры. Подошла Шурка снизу, стала заигрывать. Валерка не хотел ни видеть, ни слышать её. Зимой она сказала, что он украл у них блокнот. Нужен он ему! Все переругались, потом бабушка случайно нашла блокнот под матрацем, вернула Шуркиной семье. Его побили, и больно. Они не смогли понять – он не украл, он взял. Писать хотел, как все взрослые, а писать было негде, потому забрал. Наслаждался в одиночестве, рисовал кружочки, чёрточки, полоски, потом перечёркивал. Всё, как у взрослых. И блокнот из-за Шурки забрали.

Вдруг подлетел Вовка и завопил:

– На воднушке кого-то убили, быстрее, пацаны, бежим!

Все сорвались, и Валерка понёсся с ними. А там, у озера, на лодочной станции, стояла толпа. Здесь лежали строительные блоки, огромные и тяжёлые. Давно их сгрузили с машин и беспорядочно побросали друг на друга прямо у воды. Мальчишки часто играли здесь «в войну». Сегодня один, как обычно, спрятался под плитой, чтобы не нашли, а она упала и придавила его.

Ребята подбежали, встали и вместе со всеми смотрели, как мужчины пытались снять с груди мальчика плиту. С трудом, но сняли. Люди молчали. Он ещё жил, и Валерка глядел, как тяжело дышит, как медленно, очень медленно поднималась грудь и также медленно опускалась.

Ждали недолго, и она перестала опускаться.

– Убили, – сказал кто-то в толпе.

– Видел, да, видел, да? – Теребил его Вовка, когда возвращались, – не вытащили вовремя, и «Скорая» не вовремя, шофера водку жрали!

А Валерка шёл и думал: «Господи, какой же он маленький, этот паренёчек». И имени его не узнал. Мёртвых изредка видел – по улице мимо дома проносили открытые гробы, за ними машина, оркестр, родные. Но детей-то ни разу не проносили.

«Господи, как же мальчик будет лежать один в земле, где темно и страшно. Он же будет кричать, будет звать на помощь – и никто не придёт, не поможет, не спасёт». Валерка это знал.

Солнце всё ниже и ниже опускалось к озеру. Ребята сидели на его горке и молчали. Родители приходили с завода, раздавались раскатистые мужские голоса, визг и хохот.

– Бежим, кто первый, – скомандовал вдруг Рыжий, и все к дому бросились наперегонки.

У Валерки сегодня не получилось – Бульба обогнал. Тут подошло и время по домам расходиться – из окон призывно закричали родители. Прощались, Вовка схватил за руку, приблизил к себе, расширил глаза и прошептал:

– Не бойся, пожалуйста, он не придёт к тебе ночью, не бойся.

Валерка благодарно взглянул на него, пожал руку и ушёл. Дома сидела мать, бабушка хлопотала у стола.

– Ну, всё ещё не набегался, устал ведь, посиди, – и мать посадила рядом на диван.

Она была очень красивая – губы накрашены, пахло шоколадом.

– Доча, не ходила бы ты туда!

– Мам, там одни сучки, и он с ними, что же я так и буду терпеть?

– Да с командой он пошёл, вчера же сказал.

– По ресторанам с командами не ходят, я притащу его сюда!

Нового папу Валерка знал с прошлого лета, и нравился он ему очень. Сильный, красивый, Толик играл в футбол и в хоккей, в посёлке его любили, дарили цветы и конфеты. Однажды пришёл домой поздно, в светлом костюме, и, широко разведя руки, запел песню про Костю в шаланде. Мать молчала, молчала, встала, сняла с плиты кастрюлю с борщом и одела ему на голову.

Валерка без удержу хохотал: капуста, картошка, морковь, как живые, сползали по костюму. Толик снял кастрюлю, швырнул к балкону, ударил кулаком по печке, та развалилась, потом по бабушке. Мать схватила Валерку за руку и бросилась на улицу. Ночевали у тёти Клавы на полу. Из-под кровати пахло кислым, как в уборной, он просыпался, засыпал, и так всю ночь. Но не говорил ни слова, мать могла рассердиться, накричать, а то и ударить. Утром пришли домой. Толик стоял на коленях перед кроватью с бабушкой и плакал, та постанывала.