Повесть о бедных влюбленных - Васко Пратолини

— Ты что нынче спозаранку вскочил? — кричит Мачисте и дает ему сигарету.

Оба прикуривают от уголька из горна. Джулио в плохом настроении и молча изо всех сил раздувает мехи. Мачисте приводит в порядок инструменты. В конце концов у Джулио развязывается язык. Он заговаривает как будто небрежно, но голос у него взволнованный, и это его выдает:

— Коррадо, у меня к тебе просьба…

— Сразу тебе скажу — не проси, — отвечает Коррадо. Тон у него решительный, тем более что он боится, как бы Джулио его не разжалобил. — Если тебя посадят, то я еще раз помогу твоей семье — это я тебе обещаю. А насчет остального — удивляюсь, как это тебе в голову пришло просить меня…

— Но я же тебе еще не сказал, в чем дело.

— Я и сам знаю. Я не спал сегодня ночью, когда приходил бригадьере.

Перед кузницей, в последний раз тряхнув головой и звякнув бубенчиками, остановилась пегая лошадь фатторе. Мачисте говорит Джулио:

— Возьмись за ум, бездельник! Ну, до свиданья, мне надо работать.

В этот час Уго со своей тележкой уже на окраине города. Сегодня он торгует кабачками и картофелем. Женщины охотно покупают у него. Мария думает об этом, посыпая пол опилками и орудуя щеткой в конторе, где она служит уборщицей. Она улыбается своим мыслям: вот познакомиться бы им с Уго раньше да пожениться — какое было бы счастье!… Беппино такой раздражительный. Сегодня проснулся злой-презлой и швырнул в Марию рамочкой с ночного столика. А в рамке вставлена фотография их дочки, умершей, когда ей было всего три месяца. Стекло разбилось вдребезги.

Беппино служит вторым поваром в ресторане, и сегодня у него свободный день. Мария торопится с уборкой: хочет поскорее вернуться домой — раньше, чем он встанет. Надо погладить мужу его любимую голубую рубашку. Если Беппино еще будет в постели, когда она вернется, и у него не болит живот, он, может быть, позовет ее лечь к нему. Любовные ласки по утрам, когда комната залита солнцем, напоминают Марии далекое первое свиданье на лугу.

Виа дель Корно — совсем маленькая улица: пятьдесят метров в длину и пять в ширину. Тротуара нет. Одним концом она упирается в виа деи Леони, другим — в виа дель Парлашо и замкнута между ними, словно остров, словно тихий уголок в лесу, в стороне от дорог и движения, вдалеке от любопытных глаз. Кто пойдет на виа дель Корно? Только тот, кто живет здесь или же связана с ее жителями какими-нибудь интересами. А между тем виа дель Корно совсем рядом с Палаццо Веккьо, дворец высится на ней, подавляя улочку своей громадой. Мостовая на улице посредине слегка вогнута: там устроены водостоки. В дождливые дни по улице, разделяя ее надвое, катится поток, и ребята, как выглянет солнышко, устраивают тут корабельные гонки, пуская по воде пробки, апельсинные корки и бумажные лодочки. Два года назад, в ноябре двадцать третьего года, после сильных ливней водостоки засорились и на улице несколько дней было настоящее наводнение: валило погреба и первые этажи. В похвале, где находится угольный склад Нези, вода простояла целую неделю. Сначала Нези горевал: вот будут убытки! — а обернулось все это для него выгодой. Женщины неохотно отказываются от своих привычек и ужасно нерасчетливы: они прекрасно знали, что уголь у Нези еще мокрый, не загорается и весит вдвое больше — так нет же, им, видите ли, не под силу дойти до угольщика на виа Моска, хотя до него всего пять минут ходу.

Нет, дело вовсе не в привычке, тут другая причина: у Нези, можно брать уголь в долг, даже по полкило, а ведь уголь-то всем нужен, как хлеб. Жена Джулио с этой бесконечной сушкой пеленок перебрала угля в долг по полкило да по мерочке на двадцать семь лир и тридцать чентезимо. Но Нези умеет ждать. Другие торговцы таким типам, как Джулио и Нанни, не поверили бы в долг и булавки, а Нези уверен, что с этим народом можно иметь дело: внакладе не останешься. Нези хорошо знал, что это за птицы. Он и с фашистами в добрых отношениях — не раз давал свой грузовик для их «экспедиций». Однажды они покалечили машину, но Нези даже отказался взять с них деньги на ремонт. «Я надеюсь, вы вспомните обо мне, когда будете у власти», — сказал он. Что ж, теперь Нези получил подряд на поставку угля для школ всего округа. А вместо одного грузовика у него стало три: все три стоят в гараже на виа де'Ренаи; у Нези в этом гараже тоже есть пай.

— Нези ловко сеет, ловко жнет, — говорит Синьора едва слышным голосом.

Он посеял в доме Джулио; вот жатва и подоспела.

— Мое почтенье, синьор Нези.

— Как твоя девчурка?

— Синьор Нези, на одно слово.

Лавка угольщика в подвале; надо спуститься на шесть ступенек. Когда дверь открыта, с улицы видны весы на высокой подставке. Лавка слабо освещена электрической лампочкой, висящей над столом, где у Нези лежат книги долговых записей, которые ведутся поаккуратней, чем дела в квестуре. Сын Нези просеивает мелкий уголь. Лицо у него измазано угольной пылью, глаза светятся, как у кошки. Он высок и худ; в июне ему минет двадцать лет. Отец велит ему стать у дверей и говорить покупателям, что «продажа прекращена на полчаса». У Нези-отца тоже измазаны углем щеки и лоб. Джулио видит только его зубы, белые и ровные, как у сына.

— Я думаю, в полчаса управимся.

— Вполне, — говорит Джулио.

Глаза у него привыкают к окружающей полутьме, словно лампочка над столом с каждой секундой светит все ярче. Угольная лавка, пожалуй, больше кузницы, потолок здесь высокий; у стен навалены целые угольные горы; время от времени с них срываются маленькие лавины и струйками бегут к подножию. Угольщик приглашает Джулио присесть у стола и сам усаживается напротив, опершись локтями на выдвинутый ящик. На голове у него черная кепка, рубашка тоже черная. (Но это только из-за ремесла, — так сказать спецовка угольщиков. Нези всячески подчеркивает, что в фашистскую партию он не записан.) Он весь черный, и фигура его сливается с угольными кучами за его спиной. Только лицо и руки смутно выступают из полумрака, и Джулио кажется, что он разговаривает с призраком. Но так или иначе, разговаривать приходится. Мысль о том, что дома под кроватью лежит краденое добро, не дает Джулио покоя, словно у него спрятана там адская машина.

Позавчера вечером прибежал Моро и попросил приятеля подержать у себя несколько часов «покойничка». Джулио очень хотелось отказаться, ведь ему всего три недели осталось быть под надзором. Но раз Моро обратился к нему — значит, у него не было другоговыхода. Полиция наступала ему на пятки, а в таких случаях не отказывают. И вот теперь Моро забрали, а «покойник» все еще под кроватью, на которой спит дочка. Нет, недаром, видно, бригадьере сказал: «Завтра мы с тобой еще поговорим».

— Ну, что скажешь хорошенького, Джулио?

— За мной долгу лир тридцать, если не ошибаюсь.

— Пустяки! Говори — я слушаю.

— Я с вами никогда еще не работал… Не хотелось бы ошибиться…

— Давай говори, не бойся!

— Дельце не очень чистое, заранее предупреждаю…Лицо, две руки, а выше и ниже все черно. Глаза 20

угольщика горят, как у злого бродячего кота. На обеих руках блестят золотые кольца, пальцы беспокойно шевелятся, словно лапки перевернутого на спину жука. Между губ высовывается кончик языка: он светлее, чем кожа на лице. Пауза. Слышится только шуршание осыпающегося угля. Наконец губы раскрываются.

— А какие там вещи?

— На ощупь — как будто серебро.

— Почему «как будто»?

— Я ведь в этом деле не участвовал, а мешка не открывал. Но это вас не касается.

— Если хочешь, чтобы я тебе помог, сбавь тон. А тяжелый мешок?

— Килограммов тридцать. Но вещи-то не мои. Я только хочу дать их на хранение и заплачу за беспокойство. Может, они уже кому-нибудь обещаны.

— И я, Нези, должен хранить их ради твоих прекрасных глаз и ради Моро?

— Моро? Кто такой Моро?

— Мы с тобой так не сговоримся. Ты думаешь, я глухой, ничего не слыхал? Да будет тебе известно: я, Нези, сплю вполглаза. А по утрам первым делом газету покупаю.

Видно, по ночам только стены спят на виа дель Корно. Люди не спят. Сон приходит лишь к тем, у кого нет забот. А у кого же нет забот на виа дель Корно? Спят еще те, у кого нет болезней. А кто не болен? Не от всех болезней помогает полосканье горла или питьевая сода, как Синьоре или повару Беппино. В сердцах и умах борются страсти, — алчность и добрые намерения, любовь и страх божий. Тот, кого обуревают волнения, ворочается в ночной тишине без сна под одеялом и оказывается невольным сотоварищем поднадзорных, которые бодрствуют в ожидании полицейского обхода. На виа дель Корно все чувствуют себя поднадзорными и настораживают уши при прощальном приветствии бригадьере. Вчерашний ночной разговор слышал Мачисте: ему не давали спать мысли о товарищах, которых арестовали как «неблагонадежных»; слышал этот разговор и зеленщик Уго, не спавший по той же причине; и Мария, которая в мечтах видела Уго рядом с собою; и мать Милены, тосковавшая о дочке; и Антонио-землекоп, размышлявший о том, что с субботнего вечера он останется без работы, потому что стройка закончена; и коммивояжер Освальдо — тот, что квартирует у Карлино, такого же фашиста, как и он сам; и клиенты гостиницы «Червиа», где живут уличные проститутки, и многие другие, кого мы еще не знаем. Этот разговор слышали и угольщик Нези, у которого на уме цифры, уголь и грузовики, и мусорщик Чекки с женой — их дочь Аурору соблазнил Нези и поселил в квартирке на Борго Пинти, как содержанку, взятую из борделя. И все поняли, что не уйти Джулио из-под полицейского надзора.