Проклятый остров - Джозеф Ле Фаню

Готика была невероятно популярна, романы выходили чуть не сотнями, плагиат расцветал пышным цветом, но к началу девятнадцатого столетия мода явно пошла на спад. Ряд выдающихся текстов, таких как «Франкенштейн» Мэри Шелли (1818) и «Мельмот-скиталец» Чарльза Мэтьюрина (1820), созданы позднее, вне рамок общей тенденции. Следующая волна моды на литературные ужасы приходится уже на Викторианскую эпоху, но, как нетрудно представить, в совершенно иной форме. С одной стороны, рациональные и прагматичные викторианцы не могли больше глотать толстые тома, возвышенным языком живописующие замки, призраки благородных предков и прочее, но с другой — именно общий прозаический настрой эпохи требовал некоторой разрядки. К тому же викторианская готика очень сильно связана не с романной традицией, но с культурой устного рассказа, в том числе и детского, родом из британских частных школ (вспомните, вы сами ничего подобного не рассказывали друг другу в пионерском лагере?). В итоге на свет родились малые формы — новелла, в крайнем случае повесть, богатые бытовыми подробностями, порой шутливые по тону, причем действие их разворачивается обычно в каком-нибудь загородном поместье или хотя бы старом городском доме, например гостинице. Также широко распространились разного рода антикварные темы — многие рассказы построены на тайне какого-то старинного предмета или сооружения, насыщены историко-культурологическими подробностями или фольклорными мотивами, конечно же пропущенными через сознание современного человека.

Вот это-то и важно: зазор между викторианским рационализмом, которому ох как далеко до романтического неистовства, и самим жанром ghost story (рассказа о привидениях — именно такое жанровое определение мы встречаем в этот период) требует каких-то дополнительных художественных средств, в результате рассказы регулярно строятся по принципу матрешки — повествователь встретил кого-то, кто ему сказал, как некогда слышал еще от кого-то… Часто повествование ведется прямо от первого лица, и все силы бросаются именно на создание эффекта достоверности или его же вышучивания, но все же в большинстве случаев хоть одна «рамка» присутствует.

И с той же частотой проникают в рассказы о привидениях темы на злобу дня. Откуда разного рода древнеегипетские сюжеты, путешествия на Восток и прочая экзотика? Легко представить: британские колонии, путешествия, археологические раскопки. И еще одна модная тема — спиритизм. Трезвые викторианцы старательно вызывали духов, чтили медиумов и, что характерно, пытались исследовать разного рода паранормальные явления самыми что ни на есть естественно-научными методами, создавали общества, публиковали солидные монографии.

Таким образом, «страшный» рассказ подошел к рубежу двадцатого столетия во множестве разновидностей и в статусе чрезвычайно популярного жанра. В скобках заметим, что для Великобритании он приобрел особую прелесть благодаря ассоциациям с Рождеством: рассказывание подобных историй в кругу семьи и публикация их в рождественских номерах журналов распространились во многом благодаря Чарльзу Диккенсу, который и сам отдал им дань, наряду со многими другими классиками «большой» литературы (Джордж Элиот, Элизабет Гаскелл, Генри Джеймс и др.). Впрочем, постепенно другие формы «жанровой» литературы, такие как фантастика, вытеснили его на периферию, да и сам антураж загородного дома с привидениями теперь казался чем-то вроде анахронизма.

Интерес к старинным ghost stories возродился уже в наши дни, но при этом стало понятно, что соответствующие мотивы на самом деле никуда полностью не исчезали и все это время то и дело проявлялись в литературе самых разных жанров и особенно в кинематографе, — видимо, сказывается их близость к каким-то глубинным основам человеческого сознания: как бы то ни было, многие из нас подозревают о существовании «темной» стороны бытия, того, что, по словам незабвенного Гамлета, не снилось нашим мудрецам. Или снилось? И потом, разве самый что ни на есть здравомыслящий человек откажется «поужасаться», сидя в уютном кресле с книжкой и чашкой чая? И кому из нас в детстве не мерещилось загадочное «нечто» в темном углу?

Но, перефразируя еще одного классического персонажа, «нечто» бывает разное. В нашем сборнике представлена целая коллекция разновидностей страшных рассказов. На некоторые их особенности мы обратим ваше внимание (подробности об авторах — в конце тома, в разделе «Комментарии»), «Лора-Колокольчик» представляет «региональный» тип страшного рассказа, основанный на местных суевериях. По форме это не то быль, не то легенда, рассказанная в оригинале на достаточно сложном для понимания англо-шотландском диалекте. Любители старинной литературы наверняка отметят, что она в известной мере следует традиции европейского романтизма с его интересом к фольклору, — вспомните, какой популярностью пользовались в первой половине девятнадцатого столетия «шотландские» романы Вальтера Скотта и народные баллады. Современному читателю, знакомому с жанром фэнтези, небезынтересно будет встретиться с легендарными эльфами в их весьма древнем, зловещем облике, особенно впечатляющем на мирном и уютном фоне заштатной деревушки.

«История Медханс-Ли» открывается ссылкой на воспоминания домашнего врача. Вообще в «страшных» рассказах часто фигурируют медики, вероятно, потому, что люди этой профессии воспринимаются одновременно как носители научной истины и как те, кто непостижимым образом причастен к тайнам жизни и смерти. Словно бы по контрасту с этим образом обрисован владелец поместья Харланд, совершенно безобидный добродушный тип без интеллектуальных претензий, чья приземленность подчеркивается огромной физической силой. Такие люди словно несовместимы с какими-либо сверхъестественными явлениями и в то же время наделены почти животной интуицией. Доктор прибывает в поместье и сразу же замечает что-то странное. Как и положено по законам жанра, это «что-то» описано в самых туманных выражениях, но красноречивые детали пейзажа, достойно продолжающего традиции миссис Радклиф, нагнетают атмосферу тревоги — чего стоит только dead grey face of the house (мертвенно-серый фасад дома — кстати, по-английски фасад обозначается тем же словом, что и лицо). Играет каждая мелочь, в том числе и упоминание об источнике богатства Харланда, который в прошлом управлял чайными плантациями в Ассаме: упавшая к ногам доктора бенгальская культовая статуэтка воспринимается на этом фоне как проявление каких-то закономерностей, которые пока что лишь смутно витают в воздухе, но по ходу повествования должны проясниться.