Карлица - Рон Палин

Режин Лёбек — так звали служащую министерства, ведущую допрос Абдуллы и Мадины, — была единственной дочерью в семье разорившихся фермеров. Её родители ежегодно в течение пятнадцати лет приписывали пару нолей к цифре поголовья коров на бланке запроса европейских субсидий. Мошенничество было раскрыто налоговой инспекцией, и ферму пришлось продать с молотка. Тем не менее, им удалось скрыть от фиска кругленькую сумму на заграничных банковских счетах и дожить безбедно до глубокой старости. Мать Режин решила родить первого и единственного ребёнка, когда ей исполнилось тридцать пять лет. (В большинстве семей зажиточных фермеров Бельгии рождается один ребёнок, что обеспечивает неделимый на части капитал при переходе по наследству.) У Режин вскоре после рождения врачи обнаружили аллергию на все без исключения молочные продукты, включая материнское молоко. Этим, наверное, объяснялось её отставание в росте, абсолютно круглая форма головы и некоторые другие отклонения в развитии.

Своё детство, отмеченное оспинами обидных прозвищ и жестоких оскорблений сверстников, она старалась не вспоминать. Одноклассники замечали её только для того, чтобы выразить ей своё презрение или выместить на ней накопившуюся злость. У неё не было друзей, домашние животные в доме были запрещены. Когда ей исполнилось четырнадцать лет, в классе появились два чёрных брата-африканца. Они плохо учились, занимались боксом, держались обособленно, их боялись и обходили стороной. Как-то, по совету родителей, Режин принесла в школу на свой день рождения шоколадные конфеты в блестящей обёрточной бумаге. После занятий двое чернокожих братьев увидели, как хорошо воспитанные, холёные подростки топчут ногами конфеты Режин на баскетбольной площадке перед школой. Братья-африканцы посчитали это подходящим поводом, чтобы проверить на деле свои боксёрские навыки. Честь Режин была защищена ценой нескольких кровавых носов, травля одноклассников в школе прекратилась. Учителя с кривой ухмылкой обсуждали вероятность возникновения отношений между спасателями и спасённой ими жертвой, впоследствии, увы, ни в коей мере не подтвердившуюся.

Ко времени описываемых событий Режин Лёбек уже перевели на низшую образовательную ступень, в класс профессионального обучения. Родители не придали особого значения этому факту, так как считали, что для успешного предпринимательства не нужен диплом университета. Любое дело хорошо, лишь бы приносило хорошие деньги, — пусть это даже будет салон для стрижки собак. Их волновало что-то совсем другое. У Режин отсутствовали упорство, мёртвая хватка, игривая хитрость и уверенность в своей правоте — качества, отличающие настоящих фламандских крестьян или выходцев из крестьян, которыми её родители обладали в полной мере. Режин сидела часами у телевизора, вместо того чтобы подстричь траву или помыть машину и получить за это двадцать евро. В возрасте тринадцати-четырнадцати лет Режин из всеядной потребительницы детского телевизионного канала превратилась в разборчивую зрительницу, особенное внимание уделяющую предвыборным баталиям дебатирующих политиков и комментариям всеведущих журналистов, подаваемым в качестве приправы к злободневным новостям. Примерно в это же время её родители заметили, что в развитии их дочки наметились позитивные сдвиги: по гуманитарным предметам в школе она стала получать невиданные ранее высокие оценки. Характер Режин также стал меняться, её самоуверенность и боевитость росли. Она научилась завоёвывать внимание и уважение учителей, язвительно отвечать на словесные нападки одноклассников. Однажды её даже показали по региональному телевидению. Режин продемонстрировала восхищённым телезрителям утреннего шоу оригинальный способ поедания йогуртов из пластиковых стаканчиков. Вместо срывания и облизывания фольги с последующим тщательным выскребанием йогурта ложечкой она прокалывала пластиковое донышко острым наконечником ножа, срывала фольгу с перевёрнутого верх дном стаканчика — и ровный аппетитный цилиндрик йогурта (вызывающий у Режин аллергию) соскальзывал на тарелку. В самом конце двухминутного прямого эфира самонадеянная уродливая девушка-подросток советовала производителям йогуртов выпускать стаканчики с двумя отверстиями на донышке, заклеенными отрываемой полоской.

Режин приобрела способность цепляться мыслью за мельчайшие, ничего не значащие детали повседневной жизни и превращать этих плохоньких заморышей в последовательные многостраничные теории. Она выполнила несколько блестящих проектов на темы охраны среды обитания редких рептилий, защиты сексуальных меньшинств и мусульманских женщин, у неё открылись замечательные способности к публичным выступлениям. Получив аттестат зрелости, она избрала факультет коммуникационных наук самого лучшего в Бельгии университета и без сожаления покинула родительский дом. Кроткая красота деревенских пейзажей, ухоженные виллы благополучных соседей в сени высоких вязов никогда не волновали её, а долгий взгляд молодой коровы, провожающей группку разноцветных велосипедистов, багряные блики заката на тихой глади обсаженного рыбаками пруда она просто никогда не замечала.

Следует отметить, что образовательная система Бельгии предоставляет шансы для получения университетского диплома всем и надолго. Если студент проваливает дюжину экзаменов и зачётов, он продолжает учёбу и получает возможность пересдать экзамены на следующий год. Такого рода система обеспечивает постоянный переизбыток производства психологов, социальных работников, сопроводителей-ассистентов, советниц-диетологов, советчиков по отвыканию от курения и многих других узких специалистов. Режин после восьми лет учёбы получила диплом магистра коммуникационных технологий, а в министерстве внутренних дел для неё нашлась подходящая работёнка.

Чиновники федерального министерства, рассматривающие прошения о статусе беженца, обычно молоды, получают маленькую зарплату и меняются с частотой кассирш дешёвого супермаркета. Они работают в тройках, имеют очень ограниченную информацию о регионе, из которого прибывают просители убежища, и их мотивах. У каждой тройки есть свой начальник, который подписывает решения, следит за негласной квотой и передаёт подчинённым различные, часто противоречивые, инструкции сверху. Троек постоянно не хватает, беженские дела затягиваются на долгие годы. Режин, как и все её коллеги, в начале девяностых годов не могла предположить, что система приёма беженцев не только выживет, но и превратится в гигантскую структуру со своими многоэтажными башнями, наполненными многочисленными административными сотрудниками, своими лагерями приёма и тысячами социальных работников. Правительства создавались и падали, а вопрос беженцев и воссоединения семейных мигрантов оставался той костью, которую правые партии в последний момент бросали левым и которую те уже больше не выпускали из пасти. Перед Режин и другими недооценёнными и обделёнными работниками министерства открывались отныне необычайно привлекательные карьерные возможности.

Беженской процедуре Абдуллы и Мадины суждено было растянуться на долгие годы. Девять лет находились они на общественном довольствии, в положении неприкаянных жителей Королевства Бельгии без права на работу. Абсурд их статуса «временно допущенных к проживанию» казался им полным и непреодолимым. Папка с шестизначным номером перемещалась из одного департамента в другой. Несколько раз им приходили заказные письма с приказами покинуть территорию Бельгии за подписью каких-то адъютантов.

Каждый раз бесплатный адвокат отсылал в ответ заранее заготовленные многостраничные апелляции. При виде почтальона, подходящего к их дому, они испытывали болезненный страх. Последний отказ, после которого апеллировать было не принято, они получили в солнечный мартовский день 20.. года. За широким окном, покрытым пыльными разводами дождевых капель, появился почтальон с жидкими и длинными усами под кастрюльной фуражкой с сине-красной полосой. Он приставил свой велосипед к стене дома между парадной дверью и окном. Раздался резкий звонок в дверь. Абдулла вздрогнул всем телом и бросился, как ему показалось, с небольшим опозданием к двери. Расписавшись в получении заказного письма, он вошёл обратно в дом, распечатал конверт, достал из него скреплённую стопку листков и передал их в руки жены. Та присела на диван рядом с четырнадцатилетней дочкой, обе склонили головы над письмом. Те же волнистые каштановые волосы, та же ровная спина, то же имя: Мадина. Лучшая ученица греческо-латинского направления всматривалась в вычурный многостраничный текст с понятными по отдельности словами, но лишёнными всякого смысла предложениями и абзацами. Тем временем Абдулла нервно мял упругими пальцами конверт и вдруг достал из него голубой вкладыш. На вкладыше было написано: «Адреса организаций, помогающих уехать назад в ваше отечество». Дочка, тихая, задумчивая, не носившая мусульманского платка красавица, похожая в своём строгом школьном платье со сборками на испанскую сеньориту, принялась плакать, тихо сотрясая головой. Жена Абдуллы, которую скорее можно было принять за старшую сестру, чем за мать, гладила рукой собранные для школы в гладкий хвост волосы Мадины. Абдулла смотрел в упор на отпечатки пальцев на стекле микроволновой печи, которую он так тщательно вымыл изнутри перед недавним переездом из одного съёмного дома в другой. Сколько их было, этих переездов, — шесть, семь? Стол, стулья, просиженный, потемневший от старости диван, кухонная утварь — всё куплено в комиссионном магазине «Круговорот». На столе стояла фруктовая ваза с обнесёнными белой порошковой плесенью мандаринами и гниющими коричневыми грушами. В зеркале над столом он увидел свои напряжённые печальные глаза, заметно поседевшие виски. Ехать назад домой без денег, прожив почти десять лет в богатой, благотворительной и терпимой Западной Европе, — он заранее примерял на себя это унижение, которое ему придётся пережить.