Танец мечты - Анна Антонова

Я немедленно воспользовалась ее любезным предложением, краем глаза отметив, что больше моему примеру никто не последовал. Ну и ладно, я же первый раз! Почти два месяца жесточайшей растяжки не в счет.

Оказалось, что очень даже в счет: вопреки моим мрачным прогнозам, я довольно легко сумела сделать необходимое количество наклонов к одной, а потом и к другой ноге. Мы еще немного помахали руками-ногами, когда разминочная часть, занявшая добрую треть занятия, наконец закончилась.

– Ну что, повторим двойные дробушечки? – предложила Ясея, уперев сжатые в кулаки руки в бока.

«Что?» – едва не вырвалось у меня. «Дробушечки» представлялись мне загадочными маленькими зверьками наподобие мышей, только непонятно, почему мыши двойные…

Довольно быстро выяснилось, что это просто-напросто дроби, которые надо «бить», – основные движения русского народного танца. То, что именно русского, стало для меня сюрпризом – я почему-то не задумалась над тем, какого народа танцы мы будем изучать.

Через некоторое время я поняла, почему они «двойные»: просто дроби – один удар ногой в пол, а двойные соответственно два. Несмотря на первое занятие, дроби я запомнила и воспроизвела довольно сносно, что меня несказанно обрадовало.

– Не подпрыгивай, – несколько остудила мой энтузиазм Ясея. – Движения, наоборот, должны стремиться вниз. Представь, будто ты что-то втаптываешь в пол.

Я представила, и дело пошло еще лучше.

В общем, с занятия я вышла уставшая, но не удрученная, как это обычно бывало раньше, без мыслей все бросить и никогда больше не переступать порога танцевальной студии. Конечно, поводов для эйфории было пока маловато, но я понимала – кажется, я нашла именно свое. На современные танцы я ходила через силу, преодолевая себя, поэтому у меня ничего не получалось, обрадованно поняла я. А стоило сменить стиль и направление, как все пошло на лад!

В таком радужном настроении я пришла домой и по привычке сразу направилась к окну: работы по строительству катка продвигались семимильными шагами. Рабочие уже заканчивали устанавливать бортики и теперь натягивали по периметру сетку – видимо, на катке планировались занятия хоккейной секции и надо было защитить невинных прохожих от встреч с пикирующей шайбой.

А может, мне хоккеем пойти заниматься? Интересно, туда девчонок берут?.. Осознав, куда меня занес полет мысли, я несильно стукнулась лбом об стекло. Надо же, хоккей! Почему бы мне для начала не научиться кататься на коньках, которых, заметьте, у меня нет?

Глава 2

Соль во второй октаве

Утром в школе мой взгляд зацепился за яркое объявление на стенде: «Новый набор в школьный хор! Прослушивание сегодня в 13.00 в актовом зале».

– Елина, что зависла? – окликнул меня проходивший мимо одноклассник Ерохин. – Хочешь в хор записаться? Давай, мы придем поржем!

– Иди ты… своей дорогой, – отмахнулась я.

Несмотря на задиристый характер и почти никогда не закрывающийся рот, Ерохин был представителем отряда «шут классный обыкновенный» и потому особой опасности не представлял. О том, что он выполнит свою угрозу и придет на прослушивание, тоже можно было не беспокоиться, ясно же, это обычный треп в стиле «что вижу, о том пою».

Проторчав у объявления, я едва не опоздала на химию – влетела в класс, когда учительница уже водила глазами по журналу, выбирая жертву для вызова к доске. Я водрузила сумку на стол и не успела опуститься на стул, как услышала:

– Елина!

Вот она, месть за опоздание! Так и не успев сесть, я вытянула из сумки дневник и направилась к доске.

– Виды растворов, – объявила химичка, и я облегченно вздохнула.

Тема совсем легкая, я ее даже не учила – запомнила на предыдущем уроке. Бодро отрапортовав все, что знала, я вздрогнула от внезапной догадки: училка не успела рассказать нам об эмульсии и суспензии, велев прочитать о них в учебнике самостоятельно, а я этого не сделала!

– Следующий вид раствора – эмульсия… – неуверенно начала я, но химический бог вдруг смилостивился надо мной.

– Я вижу, что ты знаешь, – прервала меня училка. – Садись, пятерка.

Не веря своей удаче, я убралась на свое место, наконец-то села и шепотом поделилась с Ленкой, моей подружкой и по совместительству соседкой по парте:

– Представляешь, эмульсию с суспензией я как раз и не знала!

– Дуракам везет, – философски отозвалась Ленка.

Я не обиделась, все еще пребывая в эйфории от своего неслыханного везения, и продолжала:

– Видела объявление о хоре? Давай пойдем, поприкалываемся?

Предлагать идти прослушиваться в хор на полном серьезе мне было как-то неловко.

– Пойдем, – неожиданно согласилась Ленка, и я вдруг вспомнила, что она пару лет назад окончила музыкальную школу.

Я тоже посещала сие славное образовательное учреждение целых четыре года. Поступила я туда совершенно самостоятельно – в нашу подготовительную группу детского сада пришли преподаватели и по очереди вызывали всех в актовый зал на прослушивание. Видимо, мои данные никого не поразили – меня приняли кандидатом. Я не понимала толком, что это значит, и была страшно довольна – дома с гордостью заявила: я поступила в музыкальную школу и теперь кандидат. Мама и бабушка надо мной посмеивались, но в сентябре послушно отвели в музыкалку – небольшое одноэтажное здание, старенькое, но очень уютное, со скрипящими деревянными половицами и окнами, выходящими в заросший садик.

Учиться мне нравилось, и бросать музыкалку я не хотела, хотя никаких успехов не делала. Целую четверть играла одну и ту же пьесу на специальности, на сольфеджио за музыкальные диктанты – когда задавали записать нотами сыгранную преподавательницей мелодию – не получала выше тройки, а на хоре, где мы разучивали итальянскую песню «Санта-Лючия», не смогла взять соль во второй октаве.

В итоге, когда хор стал готовить отчетный концерт, меня решили на него не брать. В конце урока учительница раздавала униформу – синий бант в белый горошек в комплекте с ленточкой, чтобы завязать его на шее поверх белой рубашки. Так, по замыслу школы, хор выглядел бы единым коллективом. Дойдя до меня, училка помедлила и прошла мимо со словами:

– А тебе еще рановато.

Какой я получила удар! К хоровому пению я была в общем и целом равнодушна, объектом моих мечтаний являлся бант, в котором мне ужасно хотелось показаться на сцене.

Я вышла из класса, от расстройства не замечая ничего вокруг, оглушенная и потерянная. Меня одну не взяли на отчетный концерт! Я пою хуже всех и недостойна даже выступления в хоре!

Дойдя до раздевалки, я решительно повернула обратно. Я этого так не оставлю! Вернувшись в класс, я робко попросила собиравшую ноты учительницу:

– Возьмите меня, пожалуйста, на концерт! Я буду очень стараться.

– Ну ладно, – махнула рукой она и выудила из пакета заветный бант: – Держи.

Вне себя от счастья, я поблагодарила ее и поскакала одеваться. Я все же покрасуюсь с синим бантом на шее! Вопрос неважных вокальных данных меня волновал мало.

Я благополучно выступила в белой блузке и пресловутом банте, вряд ли испортив своим неидеальным пением общее звучание, но зато очень порадовав пришедшую на концерт маму. А злосчастный бант постигла печальная участь: гладя его перед тем, как вернуть в школу, мама поставила утюг на слишком большую мощность и сожгла его. Мы аккуратно обрезали обгоревший край и смотали бант так, чтобы ничего не было заметно. Я страшно переживала, но учительница собрала их не глядя, спася меня от позора.

Так ни шатко ни валко я отучилась в музыкалке целых четыре года. В последний год моего посещения этого заведения мама поставила условие:

– Если экзамен по специальности в конце года сдашь на три, я тебя из музыкальной школы забираю. Какой смысл время терять, раз ты все равно заниматься не хочешь?

Заниматься я и правда не особенно хотела, но бросать школу – тоже. Я не поверила маминым угрозам и продолжила учиться в прежнем режиме, закономерно сдала экзамен по специальности на трояк и убедилась, что она вовсе не шутила! После состоявшегося скандала я в одиночестве гуляла во дворе и никак не могла понять – неужели я больше в музыкалку не пойду? А ведь совсем недавно мы с мамой покупали ноты…

Только одно воспоминание грело мое сердце – мальчишка, ходивший со мной в один класс на сольфеджио. Ни он, ни я не блистали идеальным музыкальным слухом, и мы, троечники, интуитивно старались убраться подальше от учительского пианино – за последний стол у шкафа. Так как сидеть мальчику с девочкой было некомильфо, опоздавшему приходилось устраиваться где-нибудь в другом месте.

У мальчишки имелось преимущество – в этом же кабинете он занимался специальностью, и опередить его в тот день было невозможно. Когда являлась я, он уже победно восседал за последним столом и с вызовом смотрел на меня оттуда. Отыгрывалась я на втором уроке сольфеджио в неделю – специально являлась пораньше, чтобы занять заветное место, и тогда наступала моя очередь торжествовать.